Читаем без скачивания Сильвия и Бруно - Льюис Кэрролл

— Значит, вы просто не умеете считать? — возразил Бруно.

Молодая особа закусила губу.

— Боже! Подумать только, какие вопросы он задает! — негромко проговорила она, что называется, «в сторону».

— Бруно, перестань! — укоризненно заметила Сильвия.

— Перестать что? — отозвался малыш.

— Перестань задавать такие вопросы!

— Какие вопросы? — поинтересовался Бруно.

— На которые она не смогут ответить, — прошептала девочка, смущенно взглянув на молодую особу и забыв о всяких правилах грамматики.

— Ай-ай! Так не говорят! — с торжеством воскликнул Бруно. Затем он повернулся к молодой особе, приглашая ее разделить его триумф. — Я всегда говорил ей, что нельзя сказать «горизонтик»!

Молодая особа сочла за благо вернуться к арифметике:

— Когда я говорила «не старше семи», я не имела в виду, что ты «старше семи детей». Я хотела спросить — сколько тебе лет.

— Лет? — переспросил Бруно. — Столько же, сколько и зим!

— Ну хорошо. Значит, ты — Сильвиин? — продолжала молодая особа, решив переменить тему.

— Нет, никакой я не Сильвиин! — задумчиво отозвался малыш. Подбежав к сестре, он обнял ее и прошептал: — Это она — моя! Моя, и ничья больше!

— Да, кстати, — проговорила леди. — Знаешь, у меня есть маленькая сестренка; она как раз ровесница твоей Сильвии. Я просто уверена, что они полюбят друг дружку.

— Да, пожалуй, это будет полезно для них обеих, — задумчиво проговорил Бруно. — Тогда, чтобы причесаться и заплести косички, им незачем будет глядеть в зеркало.

— Почему это, малыш?

— Да потому, что они вполне послужат зеркалами друг дружке! — воскликнул Бруно.

В этот момент леди Мюриэл, стоявшая рядом, слушая этот удивительный диалог, прервала малыша и спросила, не порадует ли молодая особа своим искусством присутствующих. И дети следом за ней направились к фортепьяно.

Артур подошел и уселся рядом со мной:

— Если молва говорит правду, — прошептал он, — мы получим истинное наслаждение!

И через миг в воцарившейся тишине зазвучала музыка.

Леди и впрямь оказалась из тех пианисток, которых Свет почтительно величает блестящими. Она исполняла одну из самых гармоничных симфоний Гайдна с таким мастерством, которое приобретается только годами упорных занятий под руководством лучших наставников. Поначалу ее игра казалась мне верхом совершенства, но буквально через несколько минут я поймал себя на мысли: «Чего же ей недостает? Почему ее игра не доставляет мне ожидаемого удовольствия?»

Я стал напряженно вслушиваться в каждую ноту, и загадка объяснилась весьма просто. Увы, это было почти идеальное механическое воспроизведение партитуры — и ничего больше! Разумеется, в ее игре не было ни одной фальшивой ноты: она слишком хорошо владела своим искусством, чтобы ошибиться; однако порой возникало чувство, что исполнительница вообще лишена слуха: настолько невнятно проигрывала она наиболее изысканные пассажи, словно показывая, что аудитория не кажется ей заслуживающей особых стараний. Она играла до такой степени механически и монотонно, что душа музыки бесследно ускользала от слушателей. Оставалось лишь некоторое раздражение — и ничего более. Когда же леди исполнила финал и взяла последний аккорд, ударив по клавишам с такой силой, словно хотела порвать струны на бедном инструменте, я не посчитал нужным присоединиться к хору голосов, произносивших вокруг меня банальное: «Благодарим вас!»

Леди Мюриэл на минутку подошла к нам.

— Очаровательно, не правда ли? — с задорной улыбкой шепнула она Артуру.

— Увы, нет! — отвечал он. Благородная простота его тона несколько смягчила суровую резкость ответа.

— Помилуйте! Такое замечательное исполнение, а вы… — настаивала она.

— Пусть получает то, что заслужила, — вздохнув, отвечал Артур. — Жаль, что люди настолько помешаны на столичных…

— Ну, вы, кажется, несете совершеннейшую чушь! — воскликнула леди Мюриэл. — В конце концов, вы любите музыку или нет? Отвечайте!

— Люблю ли я Музыку? — проговорил Доктор. — Дорогая моя Мюриэл, есть музыка и музыка. Ваш вопрос совершенно неуместен. Это все равно что спросить: любите ли вы людей?

Леди Мюриэл закусила губку, побледнела и даже топнула ножкой. Столь драматическая демонстрация ее темперамента успеха не имела. Зато реплика Артура задела одного из присутствующих, а именно — Бруно: малыш с пафосом настоящего миротворца подбежал и воскликнул: «Я люблю людей!»

Артур нежно погладил его по головке.

— Что я слышу? Любишь? Неужели всех? — с улыбкой спросил он.

— Нет, конечно, не всех, — уточнил Бруно. — Я люблю… Сильвию… леди Мюриэл… и еще его (он указал пальчиком на Графа) …и вас, и вас тоже!

— Нельзя показывать на людей пальцем, — заметила Сильвия. — Это ужасно грубо.

— Значит, в мире Бруно, — проговорил я, — заслуживают упоминания только четверо!

— В мире Бруно!.. — задумчивым тоном повторила леди Мюриэл. — В этом прекрасном, полном цветов мире… Трава там всегда зеленая, веет ласковый ветерок, а грозовые тучи никогда не закрывают солнце. Там нет ни диких зверей, ни пустынь…

— Ну, пустыни там должны быть, — решительно возразил Артур. — Мой идеальный мир без них просто не обойдется!

— Боже! И зачем вам нужна пустыня? — удивленно спросила леди Мюриэл. — Неужели в вашем идеальном мире есть место для дикой пустыни?

Артур улыбнулся.

— Разумеется, есть! — отвечал он. — Пустыня даже более необходима, чем железные дороги, и скорее ведет к всеобщему счастью, чем колокольный звон, зовущий к утрене!

— И все же — зачем вам она понадобилась?

— Чтобы учиться музыке, — отвечал он. — Всех юных леди, не имеющих слуха, но упорно желающих учиться, каждое утро можно было бы отправлять в соседнюю пустыню, лежащую в каких-нибудь двух-трех милях от дома. Там каждая из них сможет найти уединенную комнатку с недорогим подержанным пианино… И пусть себе играет на здоровье хоть весь день, не усугубляя и без того невыносимые страдания человечества!

Леди Мюриэл испуганно оглянулась, боясь, как бы кто не услышал эти варварские комплименты. К счастью, великая пианистка была далеко.

— Во всяком случае, вы хотя бы не будете отрицать, что она прелестна? — вздохнула леди.

— О, что вы! Конечно! Если хотите знать, она прелестна, как eau sucrée[28], — и столь же интересна!

— Нет, вы решительно неисправимы! — заявила леди Мюриэл и повернулась ко мне: — Надеюсь, вы согласны, что миссис Миллс — интересная собеседница?

— Значит, ее так зовут? — отвечал я. — А я-то полагал, что ее имя хоть немного подлиннее…

— Так и есть. И если вы обратитесь к ней «миссис Миллс», вы рискуете навлечь на себя ее гнев, ибо полное ее имя звучит так: «миссис Эрнест-Аткинсон-Миллс»!

— Значит, она — одна из тех мнимых грандесс, — заметил Артур, — которые полагают, что дефисы между христианскими именами их супруга придают им неотразимый аристократический шарм. Одного имени им кажется совершенно недостаточно!

Тем временем в зале собралась целая уйма народа: гости, приглашенные на прощальный прием, начали съезжаться, и леди Мюриэл на правах хозяйки дома пришлось встречать их, что она и делала с неподражаемым радушием. Сильвия и Бруно, стоявшие рядом с ней, с интересом наблюдали за происходящим.

— Надеюсь, вам понравились мои друзья? — обратилась она к детям. — И особенно мой старинный друг Господин («Как-то он будет выглядеть на этот раз? — подумал я. — Ба, да вот и он!».) Видите вот того пожилого джентльмена в очках и с длинной бородой?

— О, это весьма почтенный джентльмен! — отвечала Сильвия, не сводя глаз с Господина, который преспокойно уселся в уголке, поглядывая на гостей через свои громадные очки. — Какая у него замечательная борода!

— А как он сам себя называет? — шепотом поинтересовался Бруно.

— Так и называет — «господин», — громким шепотом отозвалась девочка.

Бруно нетерпеливо покачал головой:

— А вот и нет! Госп-один! Не станет же он уверять себя, что он один такой во всем государстве! Нет, как его настоящее имя, мистер сэр?

— Это единственное его имя, которое мне известно, — отвечал я. — Ты прав, он держится в одиночестве. К его сединам надо относиться с уважением!..

— Я уважаю его самого, а не его одиночество или седины, — возразил Бруно. — Но при чем тут одиночество? Оно ведь не может ничего чувствовать!

— Мы уже встречались с ним, — вставила Сильвия. — Мы как раз играли с Нероном! О, это так здорово — превратить такую псину в невидимку! А на обратном пути мы и встретили этого почтенного джентльмена.

— Ну, в таком случае пойдем к нему и развеем его одиночество, — проговорил я, — может быть, вы узнаете, как он сам себя называет.