Читаем без скачивания Год в Касабланке - Тахир Шах

Незнакомец исчез прежде, чем я успел вымолвить слово. Я вернулся с письмом в дом и в нетерпении открыл его. Внутри обнаружился лист белой тисненой бумаги, на которой синими чернилами было написано несколько строчек. Человек, писавший их, безусловно, был французом или француженкой. Никто, кроме французов, не способен так красиво писать латинскими буквами.

Дорогой мсье Шах, — так начиналось письмо. — Разрешите представиться. Я — графиня Мадлен де Лонвик. Я уже давно проживаю в Касабланке и была знакома с джентльменом, который, по моему разумению, приходился Вам дедом. Я почту за честь, если Вы согласитесь посетить мой дом, и приглашаю Вас на чай в субботу к четырем часам.

Когда я показал это письмо Рашане, она поднесла его к свету.

— Кем бы она ни была, у этой леди есть манеры. Водяной знак на бумаге — это ее собственная монограмма, а, судя по перу, она пишет старинным «монбланом».

Рашана понюхала бумагу и ощутила слабый запах духов.

— Этой женщине нравится все красивое, — тихо сказала она. — Когда пойдешь к ней, захвати цветы. Но не срезанные. Возьми орхидеи.

Глава 16

Тот, кто предсказывает будущее, лжет, даже если он говорит правду.

Как бы я ни пытался, я не мог заставить себя не думать о Пите. Всем известно, как относятся американцы после событий 11 сентября к фанатичным почитателям ислама. Я представлял себе, как Пита и его жену-марокканку хватают прямо в аэропорту Форт-Уэрт в Далласе и тащат в полицию. В США особенно боятся неофитов-мусульман с англосаксонскими лицами, готовых прицепить взрывчатку к своему поясу.

— Фэбээровцы ведь тоже не дураки, — заметил Камаль, когда я рассказал ему о желании Пита нести ислам в сердце Америки. — Мигом упрячут парня в Гуантанамо.

Камаль сделал паузу, глубоко затянулся своим «мальборо» и продолжил:

— Поверьте, уж я знаю, о чем говорю.

В поисках мрамора подешевле мы ехали в корейском джипе на юг вдоль побережья. Окна автомобиля были открыты, и шины громко шуршали по асфальту. Именно в таких поездках Камаль приподнимал завесу над своим прошлым.

— Я как раз был в Нью-Йорке одиннадцатого сентября две тысячи первого года, — спокойно сказал он. — И видел всё: самолеты, влетающие в башни-близнецы, дым, мертвых повсюду. Было чертовски страшно. Я сразу понял, федералы начнут проверку всех арабов. Они будут их разыскивать и вытрясать из них пыль.

— Они тебя допрашивали?

— Еще как. По полной программе.

— Ты был готов к тому, что так произойдет?

— Тогда было странное время, — сказал он, уклоняясь от ответа на мой вопрос. — Арабы в США были потрясены не меньше всех остальных. Мы были против актов терроризма. Ислам вовсе не учит тому, что нужно направлять пассажирские самолеты в небоскребы. Неожиданно я почувствовал, что впредь не смогу доверять никому из арабов. Откуда мне знать, что они не состоят в «Аль-Каиде». И вот, представьте, вернулся я с работы, а моя жена, Джен, готовит ужин. Я сразу же понял: здесь что-то не так.

— Почему?

— Потому что до этого она сроду ничего не готовила, — пояснил Камаль. — Даже яичницу. На кухне у нее все получалось ужасно. Я спросил Джен, заходил ли кто-нибудь к нам. Она ответила, что никто не заходил. Но она упорно отводила глаза. — Камаль вытер пот со лба рукой. — Всегда можно угадать, когда человек лжет. Всегда. Лжец пахнет по-другому.

— Так что же случилось?

— На следующее утро у дверей послышался какой-то шум. Я открыл дверь, и к нам ввалилось шестеро фэбээровцев. Как оказалось, они оцепили весь квартал. Да еще пригнали вертолеты. Парни из ФБР сказали, что они заходили предыдущим вечером, но велели Джен молчать. Это было так унизительно. Моя собственная жена доверяла им больше, чем мне.

— Это тогда они тебя допрашивали?

Камаль улыбнулся.

— Ага. Они в тот раз ну прямо в каждую щелку, в каждый уголок заглянули.

— Квартиры?

— Нет, моего мозга.

Работа штукатуров продвигалась медленно, но все же продвигалась. Похожий на мима Мустафа привел специального мастера для вырезки горизонтального орнамента по верху стен, этот орнамент должен был зеркально отражать тот, что шел по терракотовому бордюру. Одной из причин задержки работы было то, что не хватало специалистов общего профиля. Нам срочно требовались: художник, электрик, водопроводчик, каменщик и более надежный плотник. Проблема заключалась в том, что нельзя было нанять человека, не имеющего личных связей с Камалем. Так уж заведено в Марокко: пробиваться может только член племени, общины или еще какой-нибудь группы. Вот и в данном случае любой мастер, не имевший прямых связей с моим помощником, немедленно объявлялся жуликом или плохим специалистом, а иной раз и тем и другим.

Я только однажды нанял работника в обход Камаля, это был сосед Хамзы, который утверждал, что он — каменщик. Я приказал Камалю принять его на работу, чтобы сделать приятное сторожам. Проблемы начались сразу же после того, как мрачная тень этого человека пересекла порог дома. Ему не понравилась работа, а еще больше не понравился Камаль. За ту неделю, что он проработал у нас, он умудрился сломать все, до чего дотрагивался. Кончилось тем, что незадачливый каменщик погнался за Камалем с молотком-гвоздодером по улицам трущоб.

Я вырос в Англии и хорошо знаком со знаменитым британским работником и его подходом к работе. Он приходит поздно, а заканчивает рано и за день обязательно потребует тысячу чашек чая с молоком. Он курит, не стесняясь хозяев, тушит окурки об пол и устраивает у вас в доме настоящий кавардак, при этом непрерывно ноя, словно ребенок, у которого болят зубы. Он имеет привычку исчезать на недели, но к Рождеству загадочно появляется вновь, намекая на премии и подарки.

Мне казалось, что ни в одной стране мира я не встречу ничего подобного работнику-англичанину. Но это все же произошло. В Доме Калифа. Хотя на первый взгляд вроде бы сходства нет. Марокканские рабочие вежливы и никогда не забывают длинно и цветисто поприветствовать хозяина. Когда они работают в вашем доме, то делают это с усердием, и не помышляя даже о том, чтобы попросить вас заварить им чаю. Если марокканцы захотят чаю, то приготовят его сами, на жаровне, которую они всегда держат вместе с инструментом. Они почти совершенство во многих отношениях, но у марокканских рабочих есть один существенный недостаток: они практически никогда не заканчивают работу.

Когда я осматривал большие здания в Марокко, я обнаружил, что не могу понять, завершат их ремонт когда-нибудь или нет. Когда бы я ни ворчал по этому поводу на мастеров, они лишь широко улыбались, восклицая, что на все воля Аллаха. Но как-то в самом начале февраля я познакомился с известным марокканским архитектором. Я спросил у него, как удается королевским семьям доводить до конца хоть какое-нибудь строительство. Он погладил свою седую бороду и ответил задумчиво: