Читаем без скачивания Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas - Кассандра Клэр

Он как раз выходил из громадной библиотеки, когда внезапно услышал голоса, один из которых — знакомый, резкий — несомненно, принадлежал Вольдеморту. Рон нырнул в ближайшую нишу и замер; мимо в сопровождении Червехвоста прошествовал Тёмный Лорд. Петтигрю явно волновался — круглое личико раскраснелось, а левая рука нервно теребила мантию.

— Господин, клянусь — я не лгу: Люциус вмешался в такие области… Вы определённо не одобрите… Весьма опасно для вас…

— Да-да, я прекрасно слышу тебя, Червехвост, — раздражённо откликнулся Тёмный Лорд, думая о своём, — однако твоя одержимость Люциусом уже переходит все мыслимые границы. Надеюсь, ты сам это понимаешь.

— Я лишь пекусь о ваших интересах, хозяин, — уязвлённо запротестовал Червехвост. Рон припомнил раздражение в голосе Вольдеморта — «Шпион в доме Люциуса, да?» и ещё сильнее вжался в нишу.

— Сочиняя безумные истории о вызываемых демонах и духах? Твои претензии кажутся мне необоснованными, кроме того, в свободное время Люциус волен развлекаться, как ему угодно.

— Не только демоны и духи, Хозяин, — запротестовал Червехвост, — некие духи-убийцы: ведь именно так погибли ваши Пожиратели Смерти…

— Ну, хорошо, положим, — кивнул Вольдеморт, — но, заметь, только те, кто был готов в любой момент отречься от меня. Возможно, Люциус — просто санитар наших рядов.

— Даже если так, ему стоило для начала согласовать свои действия с вами, — смиренно вздохнул Червехвост и Рон согласился, что в последнем замечании определённо был смысл.

Похоже, Вольдеморт призадумался.

— Коли он предал меня, кара будет мгновенной и строгой, — кончик бледного пальца коснулся подбородка. — Однако всё бремя доказательств ложится на тебя, — он щёлкнул пальцами. — И пока ты не владеешь ими, Червехвост, я слышать ничего не желаю.

— Да, господин, — поник Петтигрю.

Окинув своего слугу взглядом, Вольдеморт перекосился:

— Признаться, действительно тебе бы стоило быть чуть симпатичнее… — с таким причудливым комментарием он развернулся и покинул комнату, провожаемый удручённым взглядом Червехвоста.

Утомившись от игры в прятки, Рон выбрался из своей ниши.

Петтигрю подскочил:

— Шпионил, да? — прорычал он.

— Чья бы корова мычала, — сопроводив фразу грубым жестом, ответил Рон и вышел из библиотеки.

Сдёрнув по пути синие портьеры в надежде, что Гермиона Премудрая наверняка сумеет заколдовать их во что-нибудь подходящее, Рон вернулся в спальню. Судя по всему, она ещё купалась: в комнате никого не было, а в ванной шумела вода.

— Закрой дверь, Рон, — услышал он тихий ровный голос и, подчинившись, в свете разом вспыхнувших факелов увидел сидящую на кровати Гермиону, всё одеяние которой составляло белое полотенце. Лицо и шею облепили мокрые волосы.

Она улыбнулась, снова став прежней Гермионой.

— Прости, — махнула она в сторону полотенца, — у меня одежда насквозь промокла.

— Всё нормально, — неловко откликнулся Рон, сделал несколько шагов вперёд, опустил на покрывало охапку бархата и торопливо попятился назад. — Извини, я заставил тебя ждать — но пришлось прятаться от Червехвоста и Тёмного Лорда. Она должны знать, что ты тут, однако…

— Они что-то говорили про меня? — в панике спросила Гермиона.

— Нет-нет, — замотал головой Рон, — только о том, что нельзя доверять Люциусу Малфою.

— Вот как? Я думала…

— Неважно, — Рон сделал шаг вперёд, — главное, тебе уже лучше…

Она кивнула. Действительно, судя по розовым губам и нормальному цвету щёк, ей действительно стало лучше.

— Прости за то, что было. Я вела себя как настоящая стерва.

— О… н-нет, нет. Ничего подобного.

— Самая настоящая, — она свесила босые, тонкие ноги с кровати и встала, придерживая полотенце вокруг тела. Рон заметил над правой щиколоткой ссадину — в этом было нечто удивительно детское. — Какое право я имела обвинять тебя в попытке выжить. Я просто не подумала… Я беспокоилась только о Гарри…

— У него проблемы? — Рон выдавил кривую улыбку. — В смысле — проблемы серьёзнее, чем всегда?..

— Да. Мы втроём находились в Праге, и Габриэл послал своих людей, чтобы убить Гарри и Драко. Я и не…

— Ничего подобного, Вольдеморт не мог этого допустить: они оба ему нужны, он бы не позволил убить их ни с того ни с сего. Люциус всегда здесь, и он…

— Люциус? — Гермиона свободной от полотенца рукой схватила Рона. Тот отвёл взгляд. — Ты слышал разговор о Драко?

— Немного… Я знаю, что Тёмный Лорд послал своих слуг за Гарри, но тем не удалось причинить ему вреда. Знаю, Драко был с ним и защитил его… Потом они говорили так, будто на самом деле им нужна была ты… но зачем? Что им от тебя понадобилось?

Гермиона напряглась, Рон почувствовал, как вцепившиеся в его руку пальцы стали стальными.

— Ну, ты-то должен это знать, — прошептала она.

— Чаша…

— Четвёртый Благородный Объект… — широко распахнутые глаза Гермионы сияли.

— Но… я не думал, что ты носишь её с собой… Я думал, она в Хогвартсе…

— Это не такой предмет, который можно просто бросить, Рон, — ядовито заметила девушка.

— Но я полагал, ты хотя бы её спрятала, — чувствуя себя уязвлённым, буркнул Рон. — Или нет?

Гермиона не сводила с него взгляда. И вдруг слабо улыбнулась.

— Неужели не догадаешься?

— Нет.

Губы Гермионы дрогнули, она рассмеялась и всплеснула руками:

— Из всех нас ты всегда был самый прямодушный.

— Так скажешь или нет? — поинтересовался Рон.

Снова помрачнев, Гермиона мотнула головой.

— Меньше знаешь — крепче спишь, — она положила руки ему на плечи и взглянула прямо в глаза. — Я слишком долго думала, будто лишилась тебя. Я больше не хочу рисковать.

— Ох… — Рон почувствовал, как все слова разом куда-то делись: остались только острое осознание этой близости, скользящего вдоль её скулы луча света, взбрызнувшего золотом волосы. Полотенце на фоне белизны её кожи казалось снежно-белым. — Гермиона… ты… наверное… не должна…

Попытка что-то сказать потерпела неудачу, он почувствовал странное, тревожное головокружение — будто следствие яда, побочный эффект наложенных Пенси чар. Впрочем, неважно: сейчас — только коснувшиеся его лица пряди, медово пахнущие клевером…

…Неужели я до сих пор влюблён в неё?..

Она стала его первой любовью — бесплодной, детской, колдовской, причиняющей массу неудобств — то есть именно такой, о которой с ностальгией вспоминают спустя годы.

Но только не в его случае.

Его любовь отобрали, скомкали и швырнули в лицо; отняли очарование и сладость, подменив их болью. Она стала воплощением сделанной когда-то ошибки, символом того, чем бы он мог владеть и чего лишился… О, если б была возможность всё исправить…