Читаем без скачивания Ярослав Мудрый. Историческая дилогия - Валерий Замыслов

Простолюдинку же — с глаз долой. Хватит в родословной Владимира одной Малуши. Сколь издевок в отрочестве натерпелся. «Сын рабыни, холопич!». Не повезло Владимиру с матерью, кою он почти и не видел, но пятно на всю жизнь осталось. Великая Ольга упрятала Малушу в одно из своих сел ключницей, но от этого Владимиру было не легче. Надо же как подпортил Святослав достоинство своего сына, сына рабыни. Тьфу! Уж Ярослав-то должен об этом задуматься. Ведь никто не забыл, что его бабкой по отцовской линии приходится Малуша. Неужели его сие не огорчает? Вовсе нет, коль затеял прелюбы с девкой беглого мужика. Какой срам! Мало одной Малуши, ныне другая появилась. Сыновей-то Ярослава, как и его Владимира, станут «робичами» называть. Робичами!.. Не бывать тому!

Ярослав еще в Ростове должен расстаться с дочерью смерда. На уговоры, зная его упрямую натуру, он не пойдет. Но есть и другие верные средства и он, великий князь, их непременно предпримет, как отменно предпринимают их византийцы.[184] Всемилостивый Бог простит его, поелику он тщится ради упрочения державы.

Владимир успокоился. Что же касается других «причуд» Ростовского князя, то они не вызывали тревоги, напротив, великий князь даже одобрил деяния «непутевого» сына.

Благодаря Ярославу, Ростов все больше и больше приобретает вес среди других городов. О некогда маленьком граде за дремучими лесами ныне ведает вся Русь. К берегам Неро кинулись не только смерды и купцы, но и кое-кто из «обиженных» княжьих мужей. Ростовские земли богаты, они простираются на многие сотни верст. Жизнь на них спокойна, как в застывшем болоте, не ведают они ни княжеских междоусобиц, ни вторжений печенегов. Ростов, если верить купцам, почитай, втрое расширился. Оброс новыми крепкими стенами, загудел торгами и торжищами, украсился храмами. Ныне и в ростовских весях появились погосты, в коих поднимаются не только церкви, но и ширятся сами селения, в кои съезжаются торговые люди. Теперь мужик не сидит в своей курной избе, а бежит менять свой товаришко на торжише. А коль к купцам бежит, значит, имеет и хлеб, и мед, и меха. Ожила земля Ростовская!

Ныне и дань получает Киев вдвое больше. И что отрадно слышать? Смерд не бедствует, голодом не сидит, на князя не злобится. И с чего бы злобиться, коль нивы доброе жито дают.

И с постройкой кораблей сын не зря усердствует. Чу, норовит посадить на них большую дружину и тронуться Волгой к булгарам, дабы сказать им, что Ростов уже не тот маленький городишко, а влиятельный град, с коим приходится считаться.

Трудно пока сказать, как отзовутся булгары, но если Ярославу удастся склонить их к торговле, и проложить купцам торговый путь в Хвалынское море, то значение Ростова намного повысится. Город может стать оселком, окрест коего начнут подниматься новые княжества, княжества лесной северной Руси, в челе коих встанет Ростов Великий. Его могут и новым стольным градом повеличать, забыв про мать городов русских.

Но эта мысль уже не пришлась по душе великому князю Киевской Руси. Ярослав может настолько подняться, что и затмит своего отца. Он и с отрочества-то начал выделяться среди других сыновей. Его книжной ученостью поражались не только летописцы и греческие попы, но и многие князья. Уже тогда в Киеве заговорили:

— Светлая голова у сего отрока. А в книжной премудрости его никому не достать. А уж про князя Владимира и толковать нечего. Он даже в грамоте не горазд, ни одно писание не может прочесть.

Сии слова дошли до Владимира Святославича, самолюбие его было задето, он и в самом деле был безграмотным, почему и ревностно отнесся к сыну. Никто и ни в чем не должен его, великого князя, превосходить. Ярослава надо было немедленно убрать из Киева. И как только свершилось крещение, он отослал сына в глухомань, к ярым язычникам, на озеро Неро. Повод был прост: привести язычников к христианской вере и вокняжиться в Ростове, затерянном среди болот и лесов.

Великий князь надеялся, что Ярослава потихоньку забудут, а сам он надолго застрянет в своем зачуханном городишке. Сын «застрял», но так бодро и предприимчиво принялся за дела, что великий князь не мог этого не оценить. Среди сыновей нет ему равных. А посему и в Новгород он должен прийти без сучка и задоринки. Сильным, властным и… без дочери смерда.

Глава 20

СЫН

По душе пришелся Березине новый терем. На высоком подклете, с просторными сенями, горницами, повалушами, солнечной светелкой.

Светелкой нарадоваться не могла. В четыре оконца из дивного заморского стекла. (Купец Силуян постарался). К какому оконцу не подойдешь — и всюду лепота. Из одного — озеро виднеется и град Ростов, из второго — река Векса, из третьего — березовая роща, из четвертого — сосновый и еловый лес. Это тебе не ростовская изба, из коей ни реки, ни леса не видно. Здесь же сердце радуется. Распахни косящетые оконца — и дыши упоительным и благоуханным воздухом. Да и во всем тереме воздух от свежих сосновых стен настолько духовит, словно в красном бору очутилась.

— Любо тебе в тереме, ладушка? — спросит Ярослав.

— Любо!

— Вот погоди, терем еще краше будет. Прикажу полы, лавки и стены бухарскими коврами украсить. Глаз не отведешь.

— Ой, не надо, Ярослав Владимирыч!

— Отчего ж так?

— Не любят наши боги чужеземные изукрасы. Чем же тогда дышать? А здесь смолой и хвой пахнет. Славянским духом!

— Славянским духом?.. Добрые слова молвила, Березиня Прохоровна.

Оба глянули друг на друга и рассмеялись.

Ярослав уже давно просил не величать его Владимировичем, но у Березини смелости не хватало, чтобы назвать князя просто Ярославом.

— Запомни, ладушка, навсегда запомни, что я тебе больше не князь, а супруг. До конца жизни моей — супруг.

— Ох, не знаю, Ярослав Владимирович. По христианскому обряду ты должен венчаться с женой. Мы же…

— Прими крещение — и обвенчаемся.

— Я всю жизнь буду предана славянской вере, как и тятенька мой с матушкой. Твою же веру принесли из чужедальней страны. Зачем же нам становиться чужеверцами? Наша вера светлая, как родник, и всем понятная, ваша же — туманная и лживая.

— В чем же она ложна, Березиня?

— Да почти во всем. Сам же рассказывал о заповедях Христа. Ваш бог говорит: «не убий», а твой отец Владимир брата Ярополка убивает. Бог говорит: «не прелюбодействуй», а тот же Владимир, презрев жен своих, блудом занимается.

Ярослав поперхнулся: напрасно он поведал Березине о жизни отца, и в который уже раз надо христианскую веру защищать.

— Человек был изначально греховен. Я тебе уже рассказывал об этом. Бог отлучил от себя грешника и осудил его на вечную погибель. И всё же Создатель замыслил спасти человечество. Он послал на землю Сына Своего, Иисуса Христа, дабы он принес искупительную жертву, приняв смерть за грехи людей и указав им истинный путь жизни.

— Трудно уразуметь, Ярослав Владимирыч.

— Не спорю, трудно. Вера начинается в разуме, мыслях, но утверждается в сердце.

— Твои слова, Ярослав Владимирыч, полностью относятся к нашей вере. Она издревле в наших сердцах.

— Христианство не отгорожено от язычества железной дверью. Всё лучшее от старой веры оно вбирает в себя.

— Хитрое же ваше христианство. Зачем же отбирать у славян самое хорошее? Ведь ваша вера и без того самая лучшая. Мы же ничего от вас не берем.

Их спор затягивался. Ни убежденный христианин, ни убежденная язычница никак не хотели уступать. А Ярославу спор нравился, он чувствовал, что его прелестная Березиня чиста душой, ее заблуждения зиждутся на искренней вере в языческих богов, кои настолько живучи, что искоренить их до конца никогда, пожалуй, и не удастся, как никогда не удастся человеку вырвать с корнями могучее дерево.

Гораздо легче было убедить Березиню, что она не прелюба, а подлинная жена.

— Дед мой, Святослав Игоревич, тоже в храме с ключницей не венчался, и всегда называл свою Малушу любимой женой. Почему внуку его примеру не последовать? Ты моя жена, жена, ладушка! Я к тебе не воровски прихожу, а открыто, и всей дружине втолковал, что ты — моя законная супруга, и никто не посмеет сие отрицать. Не величай меня больше Владимировичем.

— Хорошо, Ярослав. Я верю тебе.

Но проходило какое-то время, и Березиня вновь называла супруга полным именем. Тогда Ярослав с подчеркнутой вежливостью и почтением кланялся жене и говорил:

— Как будет тебе угодно, Березиня Прохоровна.

Березиня смеялась:

— Так только княгинь да боярынь величают, а не дочь смерда.

— А ты разве не княгиня, Березиня Прохоровна?

— Не смеши меня, Ярослав Владимирыч. Не хочу, чтобы ты меня так называл.

— Тогда окончательно договоримся. Я для тебя — Ярослав, ты — Березиня.

— Договоримся, Ярослав.