Читаем без скачивания Битвы божьих коровок - Виктория Платова

— Это он. Вы знаете его?

— Предупреждаю, у меня неважное зрение… Старуха поднесла фотографии к глазам и долго, мучительно долго их рассматривала.

— Отвратительное зрение… Почти ничего не вижу… И поджелудочная… А лекарства такие дорогие… Если у вас будет возможность, никогда не старейте, девочка! Это так ужасно, так ужасно быть n'est pas frais!.. <Не первой свежести (фр.)>

— Не понимаю…

— Конечно, не понимаете, милая! Но лет через шестьдесят… О, как вам будет это близко…

Настя попыталась взять фотографии из разбитых артритом пальцев старухи. Но не тут-то было! Старуха перебирала снимки, цепко держась за их края и причитая по поводу безвозвратно утраченного зрения.

— А ведь раньше у меня были великолепные глаза. И я даже стреляла из духового ружья, представьте себе… Это Владик.

— Что? — не поняла Настя.

— Мальчика зовут Владик. Они жили здесь с бабушкой. Очень замкнуто. Ни с кем не общались. А потом уехали куда-то.

— В конце июня?

— Да-да… В конце июня звучит как “в конце жизни”, вы не находите?

— Они уехали насовсем?

— Они вывезли мебель… Правда, мебели было совсем немного.

— Может быть, они оставили адрес?

— Ну что вы! Я же говорила, они жили очень замкнуто. И этот мальчик… Владик… По-моему, он был серьезно болен.

Ну конечно, на фотографиях он совсем не улыбался!

— Серьезно болен? — переспросила Настя.

— В наше время это называли Melancolie de noire… Черная меланхолия. Это так печально…

Что такое “черная меланхолия”, Настя не могла взять в толк. В их семье никто не болел, кроме плодовых деревьев и винограда. Из года в год Настя боролась и с антракнозом черной смородины, и с ржавчиной малины, и с монилиозом груш, и с мучнистой росой на винограде, называвшейся довольно романтично — “милдью”.

Была еще и ее собственная застенчивая аллергия на крыжовник, но она под категорию “болезни” не подпадала.

И вот, пожалуйста, какая-то черная меланхолия!

— А вы не знаете, к мальчику… к Владику приходил когда-нибудь молодой человек? Темноволосый, очень красивый…

— Все молодые люди красивы, милая. Хотя бы потому, что они молоды. Вы тоже очень красивая.

— Спасибо, — Настя покраснела. — И все-таки?

— Не знаю, милая… Они ни с кем не общались. А я не привыкла навязываться.

— Я возьму фотографии…

— Подождите… Это же воздушный змей, правда? — Старуха потрясла снимком перед Настей. — Это воздушный змей, какая прелесть! Tres joli! <Очаровательно! (фр.)>

Если сейчас старуху не остановить, она вполне может углубиться в воспоминания о том, как запускала змеев с Павлом Первым. И играла в куклы с Екатериной Второй, когда та еще была бедной немецкой принцессой на горошине!

— Значит, адреса они не оставили? — переспросила Настя.

— Увы, милая. Возьмите ваши фотографии…

— Может быть, его можно где-то узнать?

Старуха развела руками, и фотографии выпали из ее нетвердых пальцев. Неловко нагнувшись, Настя принялась собирать их.

— Простите, что побеспокоила. И спасибо вам за все, — с чувством сказала она.

— Ну что вы. Мне приятно было поболтать с вами. Ко мне тоже редко заходят. Хотя теперь я точно знаю, кто придет следующим.

— Кто?

Старуха улыбнулась и погрозила Насте пальцем:

— La mort <Смерть (фр.)>, милая…

…Визит к старой даме не принес Насте облегчения. Она не узнала ровным счетом ничего, кроме имени мальчика и имени приходящей медсестры старухи с красивой фамилией Ламорт. У Кирюши тоже была красивая фамилия — Лангер. Но надпись на стекле он адресовал совершенно пустой квартире. Все то страшное, что произошло с ним, относилось к осени. А мальчик уехал в конце июня.

Но тогда все бессмысленно, бессмысленно, бессмысленно!

Как бессмысленно его “до свидания”!

С кем он прощался, ведь окно Кирюшиной комнаты видно только из окна мальчика?! Нужно успокоиться на том, что сказал ей следователь: Кирилл Лангер был безумен и не ведал, что творил!.. Как не ведают, что творят, божьи коровки. Не те, свихнувшиеся в страшном танце под обоями, а совсем другие, которых она видела на мониторе у Арика. Бегают сломя голову, зарабатывают очки… А может, “Lady-bird” не что иное, как название воздушного змея?..

Бегают сломя голову, зарабатывают очки… А по низу экрана бегут буквы и цифры. Цифры и буквы. Буквы!

Настя едва не упала с лестницы.

Буквы, ну, конечно же, буквы. Очень похожие буквы!

От напряжения у нее заломило в висках. Она вспомнила, она почти догадалась! Нужно только найти телефон, чтобы… Чтобы…

Слава богу, что единственный автомат на углу работал. Настя юркнула под пластиковый навес и, трясясь всем телом, набрала номер. Только бы он оказался на месте! Окажись, пожалуйста! Ну же, ну!..

— …Арик! — заорала она, как только милый, юный, бесконечно прыщавый и бесконечно родной мальчишка снял трубку. — Арик, это я, Настя.

— Ну?

— Та игра, в которую ты играешь…

— “Секретные материалы”?

— Нет, другая, детская… Ты говорил… Вспомни!

— А чего вспоминать?

— Как она называется?

— Игра?

— Игра.

Несколько томительных секунд Арик сопел в трубку.

— “Битвы божьих коровок”, — наконец сказал он.

— Так и называется?

— В оригинале — “Lady-birds Battles”… He понимаю, что в этом смешного? Битвы — они разные бывают. И такие тоже…

Настя смеялась так отчаянно, что у нее вымокли волосы на висках. И… кажется, опять пошла кровь из раны на ноге.

— Эй, ты с ума сошла, что ли? — тревожно переспросил Арик.

— Нет. Никто не сошел с ума. Никто никогда с него не сходил. Ты понял?

Настя повесила трубку. И веселье, обуявшее ее так внезапно, так же внезапно отступило. Теперь она знает, как переводится вся фраза.

"Прощай, божья коровка”.

Ну и что? Она просто перевела фразу, только и всего. Она могла бы сделать это, взяв любой словарь. Англо-русский.

Взять англо-русский словарь и отгадать загадку, которая вовсе не нуждалась в том, чтобы ее отгадывали. Потому что загадкой себя не считала.

…В квартиру Кирюши возвращаться не хотелось, и Настя отправилась в небольшой кабачок, единственное преимущество которого заключалось в том, что он был ближайшим к дому. Кабачок назывался “Морской волк”, и Настя уже обедала там однажды.

Теперь было время романтического ужина при свечах. Но ни свечей, ни спутника у нее не было, и потому придется ограничиться бокалом вина.

Заказав себе двести грамм самой дешевой “Алазанской долины” (какая же она все-таки взрослая, серьезная женщина!), Настя забилась в самый дальний угол кабачка, под дощатый стенд с морскими узлами. Если бы сейчас ее видел Заза! Одиноко сидящую в заведении, где полно чужих мужчин, вина и сигаретного дыма! Он собственноручно собрал бы ей вещи и купил плацкартный билет до ада, где отступницы-жены лижут чугунные сковородки. Настя вздохнула: несуществующее обручальное кольцо все еще сжимает ей сердце! Но совсем чуть-чуть. Иначе она не потягивала бы сейчас вино (какая же она все-таки взрослая, серьезная женщина!).

И независимая. И может забросить ногу на ногу.

Если бы она приехала в Питер при других обстоятельствах и Кирюша был бы жив, он обязательно пригласил бы ее сюда. И устроил бы прямо под морскими узлами. И улыбался бы, бросая в рот орешки. А она говорила бы ему: “Не смейся, это мое первое кафе за тринадцать лет. Не смейся, иначе мы поссоримся. Прямо сейчас”. Интересно, что бы он ответил?

Голубок и горлица никогда не ссорятся.

Вот что бы он ответил.

Но он мертв. Он никогда и ничего ей не скажет.

Он попрощался даже со своим маленьким другом из окна напротив. Вот только малыша там уже не было. “Прощай, божья коровка” — это звучит очень трогательно и совсем не страшно. Божьи коровки, которых он рисовал на стене, они гораздо страшнее. Или оттого, что их много? Или это оттого, что Кирюша не умел рисовать? И почему она подумала, что “божьей коровкой” зовется воздушный змей? Потому что маленький Владик на фотографии запускал змея? И эта надпись — зачем было оставлять ее, если Кирилл знал, что мальчик никогда ее не увидит?

А может, в этой фразе есть еще один, тайный смысл?..

Пора бежать за новой порцией “Алазанской…”. Нет, к черту вино! Дожив до тридцати, она имеет право и на коньяк. Всегда мечтала попробовать…

Не то чтобы спиртное ударило Насте в голову — оно просто пустило ее зашоренные, уставшие мысли в совершенно другом направлении. И Настя начала все сначала.

Никакого тайного смысла в простой фразе нет. Смысл в том, как она написана. А она написана так, что нормально прочитать ее может только человек, стоящий в окне напротив. Значит, она и предназначена для человека в окне напротив. А не для несчастной сестры Кирилла Насти и прочих людей, которые толкутся в квартире, вынимая его тело из петли…

Запомним: надпись предназначена для человека в окне напротив.

Этого человека зовут Владик, и он очень маленький. И вряд ли умеет читать по-английски. И — самое главное — он там больше не живет. Но есть другие люди (например, сестра Кирилла — Настя), которые узнали о существовании мальчика Владика. Тогда получается, что надпись предназначена не только и не столько малышу, сколько тем, кто догадается, что малыш жил там.