Читаем без скачивания Садовник (история одного маньяка) - Нина Бархат

Как вдруг за дверями послышались шаги.

Гулкий коридор донес неразборчивый диалог и хихиканье. И тут же отчетливо на самом пороге:

- Думаешь, тут оставила? А может, на истории искусств? - каблучки нетерпеливо переступили. Дверная ручка начала проворачиваться… но замерла на полпути.

- Не знаю… А ты не помнишь, на портрете я с ними была? - ручка снова дрогнула от прикосновения с другой стороны незапертой (Эд только теперь вспомнил!) двери.

Безотрывно наблюдая за этим полным особого смысла шевелением, он поймал себя на странных, по-детски бесшабашных эмоциях - его разбирало любопытство: а откроют ли?… И - что он тогда станет делать?

- Неа, на портрете на столе их не было, точняк. А может, Серж забрал?

- Ну да! Типа ему до меня дело есть - он же вокруг Светки крутится как заведенный!

- Не, ну на портрете их уже точно не было - я помню…

Ручка двери дернулась еще раз, освобождаясь от груза, и раздались удаляющиеся шаги в сопровождении гаснущих голосов.

Профессор дернулся вместе с ней - исчезающей надеждой на жизнь. Инстинктивно попытался было закричать, но сломанная челюсть не послушалась, вырвав изо рта лишь глупое поскуливание и очередную порцию кровавой слюны.

Эд усмехнулся. И занес ногу для удара…

Некоторое время он зачарованно смотрел на алые брызги, расчертившие безупречную белизну мольберта.

Абстрактный импрессионизм, твою мать! Следовало признать: как для последнего творения - недурно…

Он хотел было снова улыбнуться и вздохнуть пошире - устало, как после тяжелой работы, но в этом огромном, рассчитанном на сотни людей помещении не хватало воздуха.

Поспешно вымыв руки в умывальнике, который по-сиротски жался в углу за кафедрой, Эд направился к окну и после непродолжительных манипуляций с запором распахнул его настежь.

Аудиторию вмиг затопил прохладный ветерок, причудливо смешанный со все еще теплыми лучами уходящего солнца… Своеобразный коктейль запахов (прелые листья, горьковатый дым, остатки хлорки на руках) почему-то неожиданно напомнил о детском ожидании чуда - той наивной уверенности, что впереди лежит нечто волшебное. Непременно!…

Эд с наслаждением вздохнул на полную грудь и достал сигареты.

Из-за его спины, от мольберта, донеслись два судорожных бессознательных всхлипа - воздушный поток потревожил лежащего.

Он обернулся и только теперь впервые рассмотрел все в подробностях: бесформенная груда на полу, широко раскинутые руки, криво повисшая под воротником измазанная в крови бабочка… И бесчисленные мелкие пятна, брызги, следы от пальцев на полу, на вертикальных плоскостях кафедры и столов. Лучи солнца не касались человека, видимо, понимая: этому ласка и тепло уже ни к чему…

Одним щелчком Эд отправил окурок за окно, наклонился, смачно сплюнул туда же. И вышел из аудитории, плотно прикрыв за собой дверь.

Страха не было. Не спеша шагая по опустевшим коридорам, он ощущал, как с каждым поворотом становится легче - так, словно что-то пригибавшее его к земле исчезло. А вместе с ним - и любые сомнения.

Да, жизнь потекла именно так, как задумано!…

Вернувшись к Нике, он обнаружил ее все еще спящей, опасно накренившись на краю кровати. Быстро разделся, мягко перевернул ее на другой бок, получив свою долю сонного: «Ууу… Эд…» - и поцелуй, попавший в нос.

А после уснул - так крепко и быстро, что казалось: снотворное они приняли вместе.

Сон рвался под холодным прикосновением осени. Эд игнорировал его сколько мог, зябко кутаясь во вдруг истончившееся одеяло и пытаясь поглубже нырнуть обратно в сладостный омут. Но лучи безжалостно лезли под веки, прогоняли дремоту - такую желанную после безумия этих дней…

Наконец, он вздохнул, потянулся и, улыбаясь, посмотрел на соседнюю подушку. Губы замерли в полуулыбке - подушка была пуста.

Зато из кухни доносился совершенно нехарактерный для этого дома мелодичный перестук кухонных принадлежностей и (что совсем уж удивительно) аромат чего-то съедобного! Ну, по крайне мере теоретически.

Чуть ли не на ощупь - ведомый запахом, Эд надел халат и отправился в разведку по леденящим ступни половицам. На пороге кухни он неожиданно остановился, зачарованный зрелищем…

Возле плиты, громоздя опасную пирамиду на краю мойки, хозяйничала Ника - босиком, в невесомом крепдешиновом сарафане с тонкими бретельками на молочно-белых плечах. Поварешка в ее руках то и дело превращалась в смертельное оружие, на какие-то миллиметры разминаясь с подпрыгивающим на плите чайником. А сами руки вершили кулинарную магию: зачерпывали немного соли, добавляли щепотку мелко нарезанной травы, описывали таинственные круги над кастрюлей в красный горошек - единственной на этой кухне, умудрившейся сохранить свое кулинарное назначение.

Волна волос качнулась, согрев ее щеку золотистым отсветом, и выпустила непослушную юркую змейку. Ника поймала ее, торопливо завела за ухо. Эд заметил яркие платочки, обернутые пару раз вокруг запястий и заботливо скрывающие бинты, что окончательно делало ее похожей на юную, еще невинную хиппи.

Стараясь ступать беззвучно, он подкрался и, отведя подрагивающие солнечные локоны, поцеловал плавный изгиб шеи. В нос ударил сильный запах корицы. Эд не удержался и чихнул.

- Доброе утро… - выпускать ее из рук не хотелось: миг был слишком хорош.

Но Ника выскользнула, рассеянно улыбнувшись. Шагнула к столу. И только тогда Эд наконец увидел, что на столе его ждет завтрак!

Ну надо же… Он восхищенно хмыкнул и, ощущая себя матерым отцом семейства, сел к огромной дымящейся тарелке.

Его заботливая «женушка» (и проказливое «дитя» в одном лице) молча заняла стул напротив - перед порцией размером с блюдце. Неуверенно взяла вилку. Волосы упали, занавесью скрыв ее лицо…

Черт, это даже на вкус было неплохо! Приятно удивленный, Эд приступил к еде всерьез.

- У наф феводня пвазник? - радостно пробубнил он с набитым ртом. Что же еще - страшнее чая она раньше ничего ему не варила!

Ника склонилась над своим блюдцем вместо ответа. Казалось, ее энтузиазм закончился с приготовлением пищи: она вяло ковырялась в каше для виду, не поднимая головы. И молчала.

Тишина давила физически.

Вилка, совершив несколько круговых движений, надолго зависла над многострадальной кашей… Наконец, Ника аккуратно положила ее на стол.

- Ника?

В плотном заслоне волос мелькнул испуганный взгляд.

Вдруг одним решительным движением она отбросила волосы, открыв покрасневшие глаза и мокрые щеки. Нижняя губа слегка подрагивала, указывая, как близки слезы и как ненадежен ровный, подчеркнуто спокойный взгляд.