Читаем без скачивания Иные песни - Яцек Дукай

Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать.

— Хорошо, уже хорошо. Иди.

Идет.

Ξ

Иной

19 Януариус 1194. И впрямь хотел бы ее описать.

— Дело в том, — сказал риттер Омиксос Жарник, примеряясь выстрелить в галопирующего анайреса, — чтобы ты знал и чтобы мы знали, сумеешь ли ты встать против арретесового кратистоса — встать, выдержать его морфу и убить его. В сторону.

Гром кераунета встряхнул равнины и нагие скалы Луны. Летя сквозь насыщенную пиросом атмосферу, раскаленная пуля выжгла за собой ровную полосу ослепительной красноты. Анайреса проткнул наконечник копья, протянувшегося на половину стадия — тррррахттт! — после чего ураниосовый мусор взорвался. Жарник триумфально потряс тяжелым кераунетом с эфирным стволом и прикладом в виде свернутой в сложный узел железной змеи (приклад чрезвычайно подходил к доспеху гиппиреса). Воистину, Омиксосу было чему радоваться — удачное попадание на таком расстоянии случалось нечасто.

В случае же с анайресами, с их движущимися по миллионам орбит телами, надлежало попасть точно в центр, в ось, в тайную линию равновесия твари, что было куда как непросто, поскольку анайрес маскировал свой истинный вид и направление движения облаками темной ге на внешних эпициклах. Эти самородные создания Обратной Стороны порой достигали и до двух дюжин пусов в диаметре. Гиппирои в шутку называли их джиннами. Господин Бербелек увидел сегодня, как такой джинн воздвигается из засады, из сна в неподвижности, в смешение с пылью на грунте. Но в миг, когда на него въехали апоксы, — ввысь выстрелил столп эфира и ге, убийственный вихрь в один момент иссекший кожу, мышцы и кости, сотня вращающихся зубчатых пил. Трлахт! — и конец бойне.

Другое дело, что Наездники Огня в полном доспехе не слишком-то отличались от анайресов. Омиксосу не приходилось просить господина Бербелека отодвинуться — со времени, как те облачились в свои латы, Иероним старался держаться как минимум в паре шагов от ближайшего риттера. А облачились они в них, едва лишь перейдя Мост Апатии, еще с Землей над головой и в короне Госпожи. По приказу Омиксоса три экипажа съехали на обочину (вот уже некоторое время на дороге не было видно других путешественников), возницы получили полчаса времени, чтобы заняться апоксами, а господин Бербелек — чтобы размять ноги; гиппирои же вооружались. Отвернутое Узилище лежало далеко на Обратной Стороне, им придется покинуть антос Иллеи и проехать сквозь земли анайресов, углубиться в дикую Луну.

Доспехи Наездников Огня были выполнены из пуринического эфира. По большей части они оставались почти невидимыми в зеленом полумраке лунной ночи; в сиянии Солнца их выдавали серии проблесков, ослепительные вспышки, волны серебряного свечения. Но даже тогда латы казались ажурными, легкими, будто хлопья снега, конструкции из сна, творения скорее демиургоса-ювелира, а не резчика, чудо-драгоценностями, слишком хрупкими, чтобы вообще существовать наяву. Впечатление это, впрочем, было обманчивым.

Изготовляли их из эфира, что означало вечный бег по круговым орбитам — именно в это риттеры и облачались с профессиональной точностью: в эпициклы убийственных перпетуа мобилиа. Сцепления изобретательно сконструированных вечномакин окружали торсы гиппирои, вращающиеся обручи ураниоса змеиными спиралями спускались вдоль рук и ног. Вокруг плечей и бедер, вокруг локтей и колен, вокруг щиколоток и запястий, вокруг шеи — вращались меньшие и большие маховые кольца тяжелого эфира, соединенного в сложнейшие конфигурации, на наклонных и смещающихся в зависимости от положения и движений риттера осях. Все это должно было действовать с максимальной синхронностью, чтобы эфир не выбивал сам себя из пересекающихся орбит, — и так оно и действовало: шедевр военных часовщиков.

Когда Наездник Огня стоял неподвижно, доспех едва-едва вился: кругогрудник — каждый удар сердца, кругоручники — каждую половину, кругошлем — каждую четверть, кругоголенник — каждую двенадцатую (в пифагорейской гармонии). Но когда гиппирес двигался, когда бежал, когда бил, когда шел в бой — вечномакины убыстрялись в один, два, четыре, восемь, шестнадцать, сто двадцать восемь, тысяча двадцать четыре раза. Убыстрялись и изменяли свои эпициклы, сдвигая орбиты до границ возможного, то есть до поверхности почвы или вплоть до самого тела риттера. Ураниосовые плечевые круги внезапно разрастались до десяти пусов в диаметре, вспухали в вихри черного льда, прозрачной тени: эфир, пропитанный грязной ге.

Доспех реагировал на малейшие изменения морфы гиппиреса. Достаточно отвести руку для удара — и уже кругоручники и плечевые перпетуа мобилиа разгонялись и вспухали, во мгновение ока асимметричный вихрь увлекал риттера за собой, схлопывались невидимые передачи и деликатные меканизмы, и удар ниспадал огненной полосой, усиленный тысячекратно, завершаясь со всей приданной ему доспехом стремительностью. Гдрумм! Так раскалывали камни, крушили поверхность жженников и так же разрывали в клочья анайресов.

В возглавляемой Омиксосом свите господина Бербелека было восемь риттеров. Четырем из них Жарник приказал находиться по сторонам, впереди и позади экипажей; они бежали в неустанном ритме перпетуа мобилиа, их тазовые и коленные кольца были толсты и черны от собираемого при беге балласта ге. Остальные четверо ехали в повозках, с кераунетами в руках, высматривая анайресов.

Это не спасло их от засады спящей твари. Путники были уже на Обратной Стороне, сто стадиев от Караульни Тени. Земля сошла с небосклона, однако над горизонтом все еще выглядывал краешек солнечного диска, и скалистая поверхность Луны шифровалась в лабиринтах глубоких и текучих теней. Здесь уже не было дороги как таковой, они мчались вдоль линии черных статуй — те отбрасывали длиннейшие тени. Господин Бербелек ехал в средней карете. Когда же первая вдруг крутанулась и завалилась на бок, возница второй принял резко вправо и погнал по широкой дуге, как можно дальше от места столкновения; третья карета отклонилась влево. Господин Бербелек стоял, держась за опору и украшенное райскими птицами основание навеса. Он успел еще заметить начавших разбегаться по спирали гиппирои и риттера из перевернувшегося экипажа — как он в устрашающем вихре своего доспеха, объятый красным пламенем Гнева, набрасывается на другой вихрь, еще больший. Эфир столкнулся с эфиром. По равнине пироса прокатился рокот сухого грома, будто Дий щелкнул рукатой. Омиксос Жарник, ехавший в карете вместе с Иеронимом, крикнул вознице, чтобы тот поворачивал. Они описали полный круг. Омиксос соскочил с разогнавшейся кареты с кераунетом в руках.

Чтобы поставить на колеса и привести в порядок ураниосовый экипаж, требовалось время, а привлеченные громкой смертью своего побратима анайресы уже стягивались к ним со всех окрестностей. Гиппирои встали вокруг трех карет и стреляли в галопирующих существ, пока не попадали или пока те не оказывались на расстоянии в несколько пусов, — тогда риттеры пироса бросались на них во внезапных ореолах ослепляющего огня и разбивали в эфирную пыль.

— Дело в том, — объяснял Омиксос Жарник, — что Дамьен отказался, да, знал, что слишком слаб, но тот, предыдущий, самый первый, как же было его имя, кажется, Микаэль, его Госпожа точно так же приняла и послала к Узилищу.

— Ну и?

Гегемон «Уркайи» спокойно заряжал кераунет. Доспех снова вился с отупляющей медлительностью, господин Бербелек невооруженным глазом мог различить абрисы эфирных макин, обращающихся по наклонным орбитам вокруг искрящегося тела Омиксоса: кружевные спирали, тонконогие пауки, вибрация их паутины, мерцающие бабочки, ленты без конца и без начала, гроздья хрустальных шаров, сосульки бритвенно-острого ураниоса, ураниос, откованный в драконов, лебедей, змей, скорпионов, мантикор, орлов, стрекоз, мечи и топоры, размером с большой палец и еще меньше, филигранные статуэтки легендарных риттеров древности.

— Он остался там. Адинатос его притянул, переморфировал, поглотил своей короной. А это ведь никакой не кратистос, скорее, некий неосторожный разведчик, самое большее — текнитес, впрочем, можно ли вообще у адинатосов отличить демиургосов и текнитесов, да и можно ли отличить хоть кого-то или что-то — софистесы Госпожи до сих пор о том спорят. Осторожно.

Гром. Омиксос подстрелил следующего. И снова принялся заряжать кераунет. Его пятипусовый ствол был изготовлен из эфира, что означало непрестанное вращение вокруг оси выстрела, — гиппирои утверждали, что благодаря этому их пули бьют точнее, а красные линии раскаленного пироса в воздухе — куда ровнее.

— Нужно было псов захватить, — пробормотал Жарник. Обернулся к возницам и дулосам, что работали подле поврежденной кареты. — Долго еще?!

— Уже! — крикнули оттуда. — Только лошадей впрячь!