Читаем без скачивания Николай II в секретной переписке - Олег Платонов

Ольга и Татьяна вернулись из города после 7 час., так что я пошла в нижнюю церковь с Марией от 6 1/2 до 8 час. Сегодня утром я с двумя младшими пойду в верхнюю церковь в 10 1/2 час., а другие пойдут к службе вниз до 9 час.

Мой пост состоит в том, что я не курю, — я пощусь с самого начала войны и люблю ходить в церковь. — Мне хочется причаститься, и священник на это соглашается, — он говорит, что никогда не рано быть вновь у причастия и что это дает силы. Желающие из раненых солдат тоже будут причащаться. — В субботу годовщина закладки нашего камня! Графиня Граббе рассказала вчера Ане, что Орлов с женой в ярости от того, что их прогнали[341] — это возмутило многих в городе. Он ей также передал, что Н.П. займет его место (я была уверена, что он поместит это в газетах), — какой некрасивый поступок, после того как жена его пригласила Н.П. к себе и говорила с ним — таковы люди! Многие рады этому, те, кто знал его грязные денежные дела и то, как он позволял себе отзываться обо мне.

Будет ли у тебя время нацарапать хоть строчку? Мы не получаем известий, так как я предложила Н.П. не писать и не телеграфировать пока, в течение некоторого времени, после этой некрасивой истории в ставке.

Интересно, каковы новости? Вели им посылать мне опять телеграммы, прошу тебя, мой друг. Дорогой Бэби встал, наполовину одет, завтракал с нами за столом и играл с мальчиками. Он сегодня не хочет выходить, говорит, что чувствует еще маленькую слабость, а завтра выйдет. Он тебе не писал, потому что не мог держать бумагу левой рукой. Мы опять будем обедать наверху — там уютно и не так пусто без тебя, как внизу.

Ну, вот, сегодня утром я пошла с двумя младшими к обедне и молебну в 10 1/2час. Читались чудные молитвы за тебя Богородице и св. Серафиму. Оттуда мы пошли в наш лазарет. Все были на молебне в маленьком пещерном храме, так что и мы опять пошли. А сейчас в 6 1/2 час. идем ко всенощной. Я очень надеюсь причаститься в субботу, многие солдаты тоже пойдут, так что, дружок, прости меня, если я чем-либо огорчила или рассердила тебя, и за то, что так приставала к тебе все эти трудные недели. Я тебе протелеграфирую, если наверное буду причащаться, и ты тогда помолись за меня, как и я за тебя. Ведь все эти посты, церковные службы, ежедневные молебны — отчасти для тебя, а св. причастие будет особым благословением, и я буду чувствовать твою близость, мой дорогой ангел, мой муженек.

Посылаю тебе прелестную телеграмму от Володи, — я хочу, чтобы ты ее прочел.

Павел пил у меня чай, — он очень спокоен и мил. Говорил о себе, и я ему передала то, о чем мы говорили, что ты надеешься взять его с собой, и посылать его по поручениям. Он ни в каком случае не хочет быть назойливым или выскочкой, но жаждет тебе служить, не хочет приставать к тебе с письмом и просит меня тебе все это передать. Может быть, ты захочешь послать его в какой-нибудь армейский корпус под начальством хорошего генерала, — он на все согласен и полон самых лучших намерений. Обдумай и поговори с Алексеевым, а затем дай мне знать, пожалуйста. Мы говорили с ним о Дмитрии — не повторяй ему этого это его ужасно мучает и он очень недоволен тем, что тот навсегда застрял в ставке, и находит, что он ни за что не должен оставаться там, так как это вредно для него, портит его, и он чувствует себя там очень важной персоной. Павел очень недоволен, что он теперь приехал, и огорчен тем, что ты не осадил его раньше, вместо того, чтобы позволять ему вмешиваться в дела, которых он совсем не понимает.

Лучше всего, если он вернется в полк, мундир которого имеет честь носить и в котором служит.

Павел находит, что кавалергардам надо дать нового командира, так как раны теперешнего не заживают. Он все получил, все сделал, что мог, а полк не может оставаться без настоящего командира, с одними только юнцами. Он говорит, что можно назначить кого-нибудь хорошего с фронта, все равно, кто он, только бы был хорошим, — так что ты, м.б., и это обсудишь с Алексеевым (не с Дмитрием)?

Бьюкенен мне опять принес больше 100000 р. Он тебе желает всякого успеха. Не может больше выносить города, говорит, что очень трудно достать дрова. Он хочет уже теперь всем запастись, ждет уже два месяца, а теперь узнал, что ничего не прибудет. Следовало бы сделать заранее большие запасы, так как у нас масса беженцев, которые будут страдать от голода и холода. О, через какие мучения они проходят! Масса народу умирает по дороге, сбивается с пути, и всюду подбирают заблудившихся детей. Теперь я должна уезжать. Благословляю и целую тебя 1000 раз, очень, очень нежно, с горячей любовью!

Навсегда твоя старая

Аликс.

Когда же, наконец, закроют Думу? Почему твое присутствие для этого необходимо? То, что эти дураки так нападают на военную цензуру, только доказывает, насколько она необходима.

Сердечный привет Н.П.

Могилев. 27 авг. 1915 г.

Душка моя, бесценное Солнышко,

Сердечное спасибо за 2 твоих милых письма. Сколько времени проходит, пока они дойдут! Поезда ходят очень неаккуратно из-за колоссальной работы на линиях. С военной точки зрения, это одно из величайших наших затруднений.

Войска, военные материалы, провиант идут в одном направлении, а эвакуация и в особенности эти несчастные “беженцы” — в противоположном!

Нет возможности удержать этих бедных людей от оставления своих жилищ пред лицом наступающего неприятеля, так как никто не хочет рисковать, оставаясь в руках германцев или австрийцев. Кому не находится места в поездах, те идут или едут по дорогам, и так как наступают холода, то это паломничество становится страшно тяжелым; очень сильно страдают дети, и многие из них, к сожалению, умирают на дороге.

Все местные власти и члены разных комитетов трудятся и делают все, что могут, — я знаю это; но они откровенно сознаются, что всего не могут сделать. Мучительно думать, сколько неожиданных страданий принесла с собой война, не считая обычных бедствий, которые она всегда приносит!

И все же это должно кончиться когда-нибудь!!!

Не могу тебе передать, до чего я доволен ген. Алексеевым, Какой он добросовестный, умный и скромный человек, и какой работник!

Доклады его совсем в другом роде, чем какие мне делались раньше. Он работает один, но у него есть два маленьких генерала — Пустовойтенко[342] и Борисов[343], которые были с ним много лет и помогают ему только в деталях и во второстепенных вопросах.

Нo я боюсь, что наскучил тебе этой сухой темой. Спасибо за пересланное письмо мне Н. — я думаю, он искренен и писал то, что думает. Во всяком случае, оно весьма любопытно, ибо показывает, что иногда у него бывает собственное мнение, не зависящее от того, что думают окружающие.

Я очень рад подвигам Вол.Tpyб.[344], этот человек, несомненно, заслужил георгиевский крест, который, надеюсь, скоро и получит.

Теперь я каждый день видаю Митю Ден. — Вид у него вполне здоровый, ходит он прилично, но ему нечего делать, и он отчаянно скучает после деятельной жизни в Черном море. Ему хочется получить какую-нибудь работу около нас. И старик предложил: не поставить ли его во главе нашего гаража вместо толстяка Орлова? Что ты об этом думаешь? Я нахожу, что это хорошая мысль.

Лесок, в котором стоял наш поезд, очень уютен, но благодаря дождям там стало сыро, даже в вагонах; поэтому, чтоб быть поближе к моему штабу и жить в доме, я решил, что лучше и проще всего будет переехать в город. Здание старое, но вполне удобное, с садиком и очаровательным видом на Днепр и далекую окрестность — положительно Киев в миниатюре.

Н. обычно приглашал иностранцев к обеду, и я намерен продолжать этот обычай. Нас всего 20 человек за столом в поместительной столовой.

В последние два утра, по прибытии в город, я принимал перед докладом дворянство и высших чинов администрации. Теперь официальная часть моего пребывания кончена. Я два раза ездил в автомобиле на ту сторону реки — прелестная, симпатичная лесистая местность и прекрасные дороги. Дурное настроение Дмитрия совершенно рассеялось — я имею в виду то, в котором он находился в тот день в Царском. Теперь он дежурит, меняясь с Н.П. и. Дм. Шерем. Он просил меня передать тебе поклон — он опять стал таким, как всегда.

Эти три дня я пощусь и постараюсь сходить в церковь до воскресенья. Прощай, моя драгоценная женушка, мой Солнечный Луч. Горячо целую тебя и дорогих детей. Благослови тебя Бог!

Всегда твойстарый муженек

Ники.

Только что пришло твое милое письмо. Тысяча благодарностей! Рад, что ты спокойна!

Царское Село. 28 авг. 1915 г.