Читаем без скачивания Я – Шарлотта Симмонс - Том Вулф

– Слушай, я все это прекрасно понимаю, – сказал Эдам, – но ведь речь идет об одном из самых известных политиков во всей стране, и потом…

Грег снова перебил его, на этот раз с выражением покровительственного сарказма:

– Эдам, конечно, это сенсация, настоящая бомба, но…

На этот раз Грегу не дала договорить Камилла:

– Эдам, а тебе не кажется, что в любом сюжете, за который мы беремся с твоей подачи, женщины почему-то всегда выглядят униженными и жалкими? Или это действительно твое мнение?

«Вот ты-то уж действительно убогая и жалкая». Но этого он, конечно, не сказал, а словно невзначай поинтересовался:

– Это про какие сюжеты с моей подачи ты говоришь?

– Да взять хотя бы ту последнюю историю, которую ты нам в прошлый раз подсунул – про профессора, который своих студенток охмуряет. Женщины в твоих статьях выглядят как…

– Да о чем ты, Камилла? Этот сюжет вообще не о женщинах; я, наоборот, предлагал написать о мужчинах-преподавателях и об их отношении к девушкам-студенткам.

– Слушайте, давайте лучше вернемся к нашему… – попытался вмешаться Грег.

– О чем я? – Камилла уже завелась и говорила с вызовом. – Давай поставим вопрос иначе: о чем ты? Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Во всех твоих статьях подтекст ясно читается между строк: «Ах, вы только посмотрите, оказывается, ничего в нашем обществе не изменилось». Тебя послушать или почитать – так девушки-студентки все еще невинные овечки, и их нужно защищать от здоровенных мужланов, которым больше заняться нечем, кроме как соблазнять несчастных дурочек. «Мы не позволим им так себя вести – затаскивать в постель любую девчонку, которая их возбуждает». Это все та же старая как мир история о том… – Камилла внезапно замолчала, как зависший компьютер, чуть заметно шевеля губами и явно пытаясь подобрать подходящую историческую или литературную аналогию, – …о том, что всегда так все и было, – не слишком эффектно закончила девушка свою обвинительную речь, но тут спасительная метафора вдруг пришла ей в голову: – В подтексте твоих статей студентки явно все еще остаются стереотипом бедной маленькой Красной Шапочки.

– Твою мать, Камилла, как ты меня задолбала со своими подтекстами. Давайте лучше не искать подтекстов, а поговорим о самом тексте. Сам текст гласит…

– Сам текст требует от нас договориться наконец по поводу кулака с пальцем, воткнутым в задницу, и по поводу того, что все мы пидоры! У нас всего два часа до сдачи материала! Если мы не придем к общему знаменателю, то нам придется гораздо хуже, чем героям нашего материала, страдающим от проявления гомофобии! – Голос Грега перешел в крик, а под конец сорвался на визг.

– А почему ты назвал этот материал «Все мы пидоры»? – поинтересовался Рэнди. – Ты не думаешь, что малость погорячился?

Грег вздохнул, закатил глаза и постучал костяшками пальцев себе по лбу, давая понять всем, с какими идиотами ему приходится иметь дело. Он медленно перевел взгляд с Рэнди на Камиллу, потом на Эдама и сказал:

– У нас. Нет. Времени. На. Семантические. Тонкости. Объясняю для тупых: а) у нас нет времени на деструктивный анализ текстов; б) у нас нет времени на минеты, сделанные четыре месяца назад; в) у нас нет времени на блудливых профессоров; г) у нас есть время только…

Эдам, словно по команде, отключился. Он прекрасно знал, что сейчас скажет Грег и как будет выкручиваться, пытаясь сохранить хорошую мину перед коллегами по редакции. Впрочем, любой из присутствующих, если бы подумал, смог бы выстроить точно такую же схему поведения Грега, что сложилась в мыслях Эдама. Вся эта конструкция основывалась на том, что Грег испугался. Он не только боялся затронуть тему «Губернатор, минет и драка с телохранителями в университетском кампусе», он со страху готов был на полном серьезе обсуждать уничтожение дворником лозунгов «Все мы пидоры», хотя и ежу понятно, что как раз данный случай не имеет ничего общего с гомофобией. Это же готовый анекдот, и преподносить его в газете нужно именно в таком ключе, так нет же: Грег наверняка настоит, чтобы разместить на первой странице его редакционную статью на эту тему… да и то если духу хватит. Если он все-таки решится на этот «поступок», то неизменно серьезная и пресно-политкорректная статья будет начинаться с какого-нибудь унылого и неудобочитаемого пассажа вроде: «Внимание редакции привлекла одна важная проблема в одном из своих конкретных и даже вопиющих проявлений. При том, что администрация отказывается честно признать свою ошибку в имевшем месте случае уничтожения граффити и рисунков, имеющих гомосексуальную и лесбийскую тематику, при том, что отдельные представители администрации пытаются преподнести общественности эти проявления как непонимание обслуживающим персоналом всей сложности и глубины проблемы, мы считаем, что «Кулак» геев и лесбиянок имеет полное право обратиться к администрации и потребовать уважения к отдельным проявлениям творческих устремлений и настроений, относящихся к…» Ясное дело, у такого главного редактора никогда не найдется времени на то, чтобы обсудить такую тему, как «Первокурсница делает минет губернатору». Одно упоминание этого вопроса может довести опасливого конформиста Грега до сердечного приступа.

Грег продолжал спорить с Камиллой и Рэнди, то и дело демонстративно поглядывая на часы. Можно было подумать, что такой нарочитый намек на неумолимо приближающееся время сдачи номера будет способствовать сплочению редколлегии и сподвигнет их на более конструктивный диалог. Эдам чувствовал, что у Грега просто кишка тонка стукнуть кулаком по столу и, воспользовавшись служебным положением, объявить – как сделал бы на его месте он сам: «Все, время вышло, мы сделаем вот так и так…»

Посмотрев на собственные часы, Эдам был вынужден признать, что ему уже не удастся проверить, сбудутся ли его предчувствия насчет беззубой редакционной статьи и невнятного, бесцветного очередного выпуска газеты. Уже через четверть часа начинается его вечерняя смена на работе. Он, Эдам Геллин, восходящая звезда, дитя, дарованное человечеству самой судьбой, должен будет провести следующие четыре часа за рулем карликового хатчбека какой-то японской фирмы с непроизносимым названием – что-то вроде «Бейсуши» или «Сушибичи», – и на этом «автомобиле мечты» он должен развозить нарезанную кусками и упакованную в коробки пиццу с анчоусами и оливками, пастрами-моццарелла с помидорами, проскитто-пармезан с красным перцем и яйцами, пиццу с сосисками, артишоками и грибами, с копченой лососиной, страккино и укропом, а также с баклажанами, бресаолой, аругулой, песто-пиньони-фонтина-горгонзолой, боллито, мисто, каперсами, базиликом, сметаной, чесноком и сыром и всей прочей всевозможной хренью. И все эти чудеса кулинарии он должен доставить любому, пожелавшему набить себе брюхо и не знающему, как убить время, гоблину, троллю или просто ублюдку как на территории кампуса Дьюпонта, так и в ближайших городских кварталах. Любому из вышеперечисленных уродов достаточно только набрать телефонный номер «Пауэр Пиццы», чтобы Эдам Геллин, словно повинуясь магическому заклинанию, бросился исполнять его волю.

Вообще-то Эдам на дух не выносил пиццу, но сегодня, стоя у обращенного к черному ходу «Пауэр Пиццы» раздаточного прилавка из полированной нержавейки и невольно слушая и наблюдая, как работающие на кухне мексиканцы чешут языками и одновременно кромсают лук и красный перец, варят сосиски и заливают их лавой растопленного сыра, он вдруг почувствовал зверский голод. Все эти ароматы даже сытого едва ли могли бы оставить равнодушным, а Эдам с самого полудня ничего не ел. К тому же теперь перекусить удастся не раньше чем через четыре часа, после смены, а сейчас его, изнывающего от голода, занесло сюда, на кухню «Пауэр Пиццы», в этот вертеп, где целая толпа чужих и внутренне презираемых им людей суетилась с пугающего вида орудиями, выдавая на огромных плоских лопатах все новые порции еды. Девушки, принимавшие заказы, кричали на поваров, повара орали на подсобников-мексиканцев, мексиканцы по-испански переругивались друг с другом, а Дэнни – владелец всего заведения – вопил на всех сразу, пребывая при этом в полной уверенности, что обращается к подчиненным на великолепном английском.

– Э-э-эй ты-ы-ы-ы! Чего стоять? – гаркнул он, едва заметив Эдама, и одновременно всплеснул руками, давая этим жестом понять, что давно не видел более бесполезного сотрудника.

– У меня только семь заказов, – по возможности спокойно пояснил Эдам, ткнув пальцев в стопку коробок с пиццей, дожидавшуюся его на прилавке. – Для доставки на машине мне нужно не меньше восьми.

– О'кей, как получить восемь, шевели своя задница, один нога там – другой тут.

Дэнни, чье настоящее имя было Деметрио, выглядел самой настоящей карикатурой на хозяина самой настоящей итальянской пиццерии. Он приехал из Неаполя и был толстый – толстый даже для хозяина пиццерии, – лысый, вечно потный и страшно суетливый. Даже наорать на подчиненных он не мог, не прибегая к бурной и экспрессивной жестикуляции. Основную часть выручки пиццерия зарабатывала в вечернюю смену, причем львиная доля прибыли приходилась на доставку пиццы на дом. Естественно, в этом бизнесе очень многое зависело от скорости – насколько быстро работает персонал у прилавка, в кухне, на приеме заказов и, главное, на развозке. Чтобы обеспечить заинтересованность работников в конечном результате, Дэнни ввел систему, оставшуюся еще от далекой эпохи становления капитализма. Она заключалась в том, что сам он разносчикам пиццы не платил вовсе, и они могли рассчитывать только на чаевые. Где-нибудь в более благоустроенном и богатом районе такая форма оплаты могла бы быть вполне справедливой. Другое дело – университетский кампус. Само собой, основными заказчиками пиццы здесь были студенты, которые во все времена и во всех странах не отличались щедростью чаевых. Чтобы заработать хоть что-нибудь, разносчикам приходилось крутиться, как белкам в колесе. Не раз и не два Эдам подумывал о том, чтобы перед тем, как постучаться в дверь заказчика, вешать себе на грудь табличку: «Мне ничего не платят, я живу только на ваши чаевые».