Читаем без скачивания Я – Шарлотта Симмонс - Том Вулф

– Привет, Джоджо. – Почему-то ему показалось, что сейчас как никогда важно, чтобы Кёртис Джонс с его мрачным и даже угрожающим видом понял, что он, Эдам, кого-то тут знает. Джоджо лишь тупо глянул на куратора. На лице его не дрогнул ни один мускул. Либо он не узнал Эдама, либо почему-то решил не признаваться в знакомстве с ним. Эдам помахал рукой и сказал еще раз, уже громче: – Привет, говорю, Джоджо!

Тот молча, без улыбки кивнул и вернулся к разговору с Чарльзом Бускетом. Эдам сначала не поверил своим глазам: Джоджо демонстративно не хотел его видеть, не желал ни здороваться с ним, ни общаться. Ему явно не хотелось признаваться, что в его университетской жизни существует такой помощник-наставник, особенно в компании своих друзей спортсменов. Всего пару дней назад Эдам всю ночь писал за баскетболиста реферат, спасая его от неминуемой двойки, и вот теперь эта неблагодарная тупая скотина едва вспоминает своего спасителя и удостаивает лишь презрительно-небрежного кивка с каменным лицом!

Кёртис Джонс смотрел все более недружелюбно.

– Ну ладно. Сколько с меня?

Эдам вытащил из кармана ветровки чек «Пауэр Пиццы», посмотрел на него и сказал:

– Пятьдесят долларов семьдесят четыре цента.

Джонс взял чек двумя пальцами и поднес прямо к носу.

– Дай-ка посмотреть. – Взглянув на итоговую сумму, он сурово сдвинул брови и произнес угрожающим голосом всего одно слово: – Охренеть.

Кёртис поглядел на Эдама так, словно тот пытался провернуть какую-то аферу за его счет. Явно нехотя он полез в карман брюк, вытащил толстую пачку купюр, сжатую толстой золотой клипсой, порылся в ней, отслюнявил две бумажки и протянул Эдаму. Затем отвернулся и шагнул в глубь комнаты, не говоря больше ни слова – не попрощавшись и уж тем более не поблагодарив.

В тот момент, когда к нему обернулась широкая спина, Эдам уже понял, какие именно купюры у него в руках. Пятьдесят долларов и один. Пятьдесят и один? Двадцать шесть центов чаевых? Нет-нет, не может быть. Наверняка Кёртис Джонс сейчас вернется и даст ему настоящие чаевые.

Но этого не произошло. Эдам был просто потрясен. Заказ на пятьдесят долларов! В конце концов, какая разница, кто заказал такое количество жратвы! Нет, нельзя позволять этому жлобью вытирать о себя ноги. Эдам постарался собрать в кулак всю свою волю и смелость.

– Эй, минуточку, – начал он. Он хотел сказать: «Минуточку, Кёртис», но обратиться так фамильярно у него бы не хватило духу, но в то же время он был слишком зол, чтобы официально и одновременно униженно сказать «мистер Джонс». Еще не хватало перед ним пресмыкаться, подумал Эдам, но тут же сообразил, что Джонсу не будет ни жарко, ни холодно, как к нему ни обратись: он просто не услышал бы его в гуле голосов и завываниях «образцового рэпа» С. С. Гуд Джукинга.

Эдам снова уставился на две банкноты. Двадцать шесть центов чаевых. Праведный гнев боролся в его душе со страхом. Страх мог вот-вот взять верх. Ну ладно, сейчас… сейчас… он что-нибудь сообразит. Вот, он понял, как нужно поступить в такой ситуации. Сейчас Эдам наберет у себя по карманам эти злосчастные двадцать шесть центов и скажет: «Эй, ты забыл сдачу», а потом швырнет эту мелочь Кёртису в лицо. Ну, пусть не швырнет, а хотя бы положит на стол, но при этом обязательно стукнет по столу ладонью и постарается сделать так, чтобы все поняли, о чем идет речь. Он стал рыться в карманах. Как назло, ни цента мелочи. Ни единой монетки. Эдам снова стал перебирать возможные варианты действий.

– Эй! Кёртис! – вдруг вырвалось у него, когда решение еще не было найдено, но стало ясно, что ждать больше нельзя.

Джонс, уже направившийся было к Трейшоуну Диггсу, остановился, чуть повернул плечи и оглянулся.

– Как насчет чаевых? – сам не веря себе, выпалил Эдам. Курок был спущен, мосты сожжены и путь назад отрезан.

Черный верзила лишь слегка наклонил голову и приподнял бровь. При этом в его взгляде безошибочно читался извечный вызов, который один мужчина ловит в словах и поступках другого и принимает его, готовый вступить в поединок. Взгляд Кёртиса ясно означал: «А что такое насчет чаевых?» Эдам стоял молча. Джонс опять повернулся спиной и пошел в середину комнаты.

– Мне за доставку этой хрени ни черта не платят! Я здесь работаю только за чаевые!

В комнате воцарилась тишина. Нет, конечно, С. С. Гуд Джукинг продолжал издавать свое невнятное бормотанье, сопровождаемое звуками синтезатора, но даже эта какофония, казалось, притихла, приглушенная напряженным молчанием. Запах травки почему-то почувствовался сильнее. Мертвенно-бледные вспышки телевизионного экрана резали Эдаму глаза. Он знал, что лицо его покраснело и пылает.

Даже не глядя в его сторону, Кёртис Джонс объявил всей компании:

– Эй, слышали, этот чувак хочет получить чаевые?

Интонация утомленного очередной победой над заведомо более слабым соперником чемпиона удалась Кёртису отлично. Через секунду в комнате послышалось хихиканье, смешки, а затем и чье-то громогласное утробное ржание: «Гы-гы-гы-ы-ы!»

– Никто не хочет порадовать мальчика чаевыми – он ведь все-таки работал?

На этот раз «гы-гы-гы-ы-ы» прозвучало еще более напряженно, если не сказать – искусственно. Однако никто не сказал ни слова и не потянулся к карману. Эдам стоял на пороге в окружении целой вереницы черных лиц, уставившихся на него.

Впрочем, было среди них и одно белое лицо: Джоджо. Эдам с мольбой в глазах посмотрел на своего подшефного. Джоджо! Ты же знаешь этих парней – одно твое слово, и они перестанут надо мной издеваться!

Джоджо стоял неподвижно, как дом. Наконец он снизошел до того, чтобы едва заметно скривить губы, пожать плечами и качнуть головой в сторону Кёртиса Джонса, словно говоря: «Такое уж дело, это его вечеринка, он нас всех сюда пригласил».

Остальным к тому времени зрелище хнычущего мальчика-разносчика уже наскучило. Возобновившийся разговор сравнился по громкости с вырывающимся из динамиков «Эллиптическим ездоком». Джоджо снова повернулся к Чарльзу Бускету, давая понять, что Эдам для него больше не существует. В глубине комнаты, на фоне огромного мерцающего экрана, словно в театре теней, один из черных парней ткнул локтем в бок Трейшоуна Диггса. Эдаму не были ясно видны их лица, но он готов был поклясться, что оба от души прикалываются над ним: маленький белый парнишка, чье лицо искажено умоляющей гримасой, а колени дрожат от страха, так что это видно даже со стороны, стоит перед целой толпой черных мужиков и просит дать ему хоть какую-то мелочь на чай…

Задыхаясь от пережитого унижения, Эдам выскользнул за дверь. Хлопнуть посильнее? А что толку? Это лишь довершит картину его позора, если, конечно, допустить, что ей еще не хватает каких-либо заключительных штрихов. Все они, включая Джоджо, обошлись с Эдамом даже не как с прислугой, а как с самым бесправным рабом, и не как с существом мужского пола, а как с сучонкой, которая в ответ на унижения может лишь умильно вилять хвостом в надежде на жалкую подачку.

Опустив голову и почти уткнувшись подбородком в ключицу, Эдам побрел по покрытому унылым серым ковролином холлу в сторону лифта. Мысленно он пытался хоть как-то оправдать и утешить себя. Ну, в конце концов, что он мог сделать в этой ситуации? Он оказался на чужой территории, почти что на чужой планете, один против целой оравы молодых здоровых парней другой расы, причем каждый второй из них – накачанный спортсмен чуть ли не вдвое выше него ростом. Должен ли он теперь презирать себя за то, что не принял вызов, брошенный ему Кёртисом Джонсом, этим доминирующим самцом? Разве драка была единственным выходом из сложившейся ситуации? Вовсе нет. Эдам запросто мог бы заговорить Кёртиса, разбить его наголову в словесном поединке. И не только его, а их всех вместе взятых. Он мог бы просветить компанию насчет того, какие они вульгарные, необразованные, инфантильные и самодовольные черные расисты. Все – за исключением, конечно, Джоджо. «А ты, дубина стоеросовая, еще хуже, потому что ты при этом белый! Ты просто жалкий трус, ты боишься проявить слабость и показаться недостаточно крутым перед остальными игроками, боишься даже малейшего проявления вежливости к человеку, который только что вытащил тебя из дерьма – тебя, полного дебила, двоечника с нулевым коэффициентом интеллекта, кретина, чьи мозги способны освоить разве что игровую приставку! Твоя трусость и твой извращенный снобизм не позволили тебе хотя бы признаться, что ты знаком со мной!»

Впрочем, ничего из этого Эдам не произнес вслух – даже самому себе. Какой смысл, если проигравшей стороной во всех отношениях был он, только он и никто другой. Это ведь он только что стоял там и выпрашивал чаевые, это он не рискнул пойти дальше и не попытался доказать этим верзилам, какие они ничтожества и кретины – все вместе взятые и каждый по отдельности. Теперь рассуждать можно как угодно и о чем угодно. Можно по-разному трактовать случившееся, но сути дела это уже не изменит. Эдам был вынужден признаться себе, что при первой же угрозе, при первом же намеке на вызов, брошенный ему другим парнем, он просто спрятался в свою раковину.