Читаем без скачивания Собрание Сочинений. Том 4. Произведения 1980-1986 годов. - Хорхе Луис Борхес

Каждая речь, с которой Эса ди Кейрош выступал публично, была выверена и отточена, каждая сцена в его обширном и многообразном наследии тщательно продумана. Автор считал себя реалистом, но его реализм не исключает химер, сардонической усмешки, горечи и сожаления. Вслед за родной Португалией, которую с нежностью и иронией любил, Эса ди Кейрош открыл и воссоздал Восток. Его «Мандарин» (1880) — фантастическая история. Один из героев — злой дух; другой из своего грязного лиссабонского пансиона колдовским способом убивает мандарина, запускающего змеев на террасе, которая находится в самом центре Поднебесной Империи. Ум читателя с удовольствием обживает этот невероятный сюжет.

В последний год девятнадцатого столетия в Париже скончались два замечательных человека, Эса ди Кейрош и Оскар Уайльд. Насколько мне известно, они не были знакомы, но, по-моему, великолепно поняли бы друг друга.

ЛЕОПОЛЬДО ЛУГОНЕС

«ИМПЕРИЯ ИЕЗУИТОВ»

Можно сказать, что главным событием в жизни Алонсо Кихано были прочитанные книги, которые привели его к небывалому решению стать Дон Кихотом. Так и Лугонес: он переживал каждую книжную находку с той же остротой чувств, что встречу с морем или женщиной. За любой из его книг стоит родственная тень. За «Сумерками сада», чье заглавие — уже стихи, различаешь тень Альбера Самена{190}, за «Чуждыми силами» — тень Эдгара Аллана По, за «Календарем души» — Жюля Лафорга{191}. При всем том написать эти книги, такие разные по истокам, мог лишь один человек: Лугонес. Придать непокорному испанскому языку символистскую музыку — немалая заслуга. Всегдашними спутниками Лугонеса были Гомер, Данте, Гюго и Уитмен.

«Рубен Дарио со товарищи» (как выражался Лугонес) толкнули испаноязычную словесность на неизведанные пути: с них начался так называемый модернизм. Это крупное литературное движение обновило темы, словарь, чувства и метрику испанского стиха. Родившись по сю сторону океана, модернизм переплеснулся затем в Испанию, где вдохновил, вероятно, наиболее значительных тогдашних поэтов: Хуана Рамона Хименеса и братьев Мачадо.

Человек бесхитростных убеждений и страстей, Лугонес стремился к усложненному стилю, блестяще развитому потом Лопесом Веларде и Мартинесом Эстрадой. Избыточность этого стиля не всегда соответствовала избранным темам. Так в «Пайядоре» (1915), положившем начало культу «Мартина Фьерро», чувствуешь явную диспропорцию между безлюдной равниной, которую образованные люди из города зовут «пампой», и запутанными словесными периодами; другое дело — «Империя иезуитов». В 1903 году аргентинское правительство поручило Лугонесу составить этот труд, теперь лежащий перед читателем отдельной книгой. На ее страницах царит естественная гармония между пышностью прозы и описываемых в ней краев.

Забавно сравнить этот «исторический очерк» Лугонеса с аналогичным трудом Груссака об отце Хосе Геваре{192} и его «Истории Парагвая». Лугонес переносит в свою книгу все легенды о чудесах, которыми кишели записки иезуитов; Груссак между делом намекает, что возможным источником этого многочудесия был известный рескрипт о канонизации, формулировавший ее условия буквально следующими словами: «Добродетели без чудес не в счет».

Леопольдо Лугонес родился в провинции Кордова в 1874 году и покончил с собой в 1938-м на одном из островков возле Тигре.

АНДРЕ ЖИД

«ФАЛЬШИВОМОНЕТЧИКИ»

Сомневавшийся в стольких вещах на свете, Андре Жид, кажется, ни разу не усомнился в одной неистребимой иллюзии — свободе воли. Он верил, будто человек может управлять своими поступками, и отдал исследованию и обновлению морали не меньше сил, чем трудам и радостям литературы. Жид родился в Париже в 1869 году, при Второй империи. Получил протестантское воспитание, первой книгой, прочитанной им со страстью, было Четвероевангелие. Застенчивый и немногословный, он посещал вторники у Малларме, где мог беседовать с Пьером Луисом{193}, Полем Валери, Клоделем и Уайльдом. В первой книге, «Les cahiers d’André Walter»[166] (1891), он еще пользовался узорчатым слогом символистов. Томик принадлежит не столько автору, сколько его эпохе. Потом и до конца он уже следовал добрым традициям прозрачной прозы. После важнейшего для него пребывания в Алжире Жид опубликовал в 1897 году книгу «Les nourritures terrestres»[167], где превозносил плотские желания, не стремясь, впрочем, полностью их удовлетворить. В позднейших книгах, перечислять которые было бы слишком долго, он исповедовал чувственные удовольствия, независимость от любых моральных предписаний, переменчивую «свободу» и незаинтересованное действие из чистой прихоти. Почему не раз обвинялся в совращении юношества.

Его любовью была английская литература; Виктору Гюго он предпочитал Джона Китса. Он сознавался, что слушает негромкий голос Китса с большим чувством, чем ораторский и пророческий тон Гюго. В 1919 году он стал одним из троих основателей «Нувель ревю франсэз»{194}, лучшего литературного журнала в нашем столетии.

Андре Мальро написал, что Жид — самый важный из наших современников. Жид, как и Гёте, — не в какой-то одной из своих книг, а в их совокупности и различии.

Самый знаменитый среди романов Андре Жида — «Les faux monnayeuers»[168], занимательная и восхитительная повесть, включающая в себя анализ повествовательного жанра. «Journal»[169] отражает разные этапы его стиля. В 1947 году, за год до смерти, ему была единодушно присуждена Нобелевская премия.

РОБЕРТ ГРЕЙВС

«ГРЕЧЕСКИЕ МИФЫ»

Замечательный во всех своих разноликих проявлениях поэта, исследователя поэзии, восприимчивого и просвещенного гуманитария, романиста, рассказчика, мифолога, Роберт Грейвс — один из самых оригинальных писателей нашего века. Он родился в Лондоне в 1895 году. Среди его предков был немецкий историк Леопольд фон Ранке, чью всеохватывающую любознательность он, вероятно, унаследовал. Ребенком он получил в усадебном парке благословение Суинберна, получившего благословение Лэндора, получившего благословение доктора Сэмюэла Джонсона. В годы Первой мировой войны Грейвс сражался в рядах знаменитого полка королевских уэльских стрелков. Данный период его биографии отражен в книге «Goodbye to All That» («Прощание co всем этим»), вышедшей в 1929 году. Он одним из первых увидел в написанном Джерардом Мэнли Хопкинсом уникальную ценность, но не соблазнился ни его метрикой, ни аллитерационным стихом. Грейвс никогда не старался быть современным и считал, что поэт должен писать сам за себя, а не за целую эпоху. Он наделял сакральными чертами каждого занятого искусством, которое было для него единым и вечным. Не верил в литературные школы и манифесты. В «The Common Asphodel»[170] (1949) покусился на авторитет Вергилия, Суинберна, Киплинга, Элиота и — что уже гораздо понятней — Эзры Паунда. Его главная книга «The White Goddess»[171] (1946), претендующая на роль первой грамматики поэтического языка, на самом деле — великолепный миф, то ли отысканный Грейвсом, то ли Грейвсом придуманный.