Читаем без скачивания Дневник. Том I. 1825–1855 гг. - Александр Васильевич Никитенко

Владиславлев мне рассказывал про Полевого. Дубельт позвал его к себе для передачи высочайше пожалованного перстня за пьесу «Ботик Петра I».

— Вот вы теперь стоите на хорошей дороге: это гораздо лучше, чем попусту либеральничать, — заметил Дубельт.

— Ваше превосходительство, — отвечал, низко кланяясь, Полевой, — я написал еще одну пьесу, в которой еще больше верноподданнических чувств. Надеюсь, вы ею тоже будете довольны.

Стыдно! Выйдем из этого мрака на свет Божий. Но где искать этого выхода?

29 декабря 1838 года

Чудо! В русском генерале, да еще казацком, нашел человека не только умного, но и образованного. Генерал этот Краснов. Я вчера провел с ним вечер у товарища моего детства, А. А. Мессароша, и нахожу, что вечер этот не потерян.

31 декабря 1838 года

Поутру был в университете на защите диссертаций Порошина и Рождественского. Остальное время дома. Новый год застал меня за корректурными листами «Отечественных записок». Здравствуй, 1839 год! Не будь, любезный, так малодушен, как твой предшественник! Дайте рюмку вина: надо приличным приветствием встретить этого нового сына вечности. Что было бы с людьми, если бы они не изобретали для себя игрушек?

1839

1 января 1839 года

Делал обычные визиты, за скуку и усталость от которых был сторицею вознагражден приемом, оказанным мне в Смольном монастыре. Мои милые ученицы старшего класса устроили мне настоящий триумф. Они толпой провожали меня по коридорам, пели мне «многие лета», восторженно выражали благодарность за чувства добра и любви к изящному и честному, которые я будто бы впервые вызвал в них. Я ушел освеженный, утешенный и хоть на час времени убаюканный иллюзиями насчет небесполезности моей деятельности.

7 января 1839 года

Вчера был в маскараде в Большом театре. Там были государь и великий князь. Я еще в первый раз так близко видел первого. Раза два, теснимый толпою, я чуть не столкнулся с ним. Он казался в духе, хотя по временам хмурился от слишком назойливого любопытства публики.

7 марта 1839 года

Конец февраля и начало марта я был занят выпускными экзаменами в Смольном монастыре. На экзамене императорском императрица отсутствовала; ее заменяли великие княжны Мария и Ольга. Девиц спрашивали по билетам — это нововведение Уварова, который почему-то ждал от него чудес.

Энтузиазм ко мне моих учениц превзошел все, что я мог себе представить: это был совершенный фурор, который в день выпуска выразился с неудержимой силой. За обедом они, в очередь и не в очередь, пили за мое здоровье, причем иные даже били рюмки, возглашали мне «многие лета», осыпали благодарностями, пожеланиями, обещаниями никогда не изменять идеям чести и добра.

Да, я честно трудился в этом рассаднике будущих русских жен и матерей, русских гражданок, стараясь как можно больше напитать их человечностью. На минуту результат превзошел мои ожидания, — а на будущее кто может рассчитывать? Общество, по всем вероятиям, все перестроит по-своему, и я еще раз принужден буду сознаться в том, что я безумец, гоняющийся за призраками. Истинно полезен людям тот, кто их кормит и поит, а вовсе не тот, кто возвышает их нравственное достоинство. Для многих это даже обращается в тягость, в пагубу. Что нужно человеку? Счастие, а счастливым можно быть во всякой нравственной сфере, и еще лучше — в тесной. По крайней мере это неоспоримая истина у нас и в наше время.

15 марта 1839 года

В пять часов потребовали меня к попечителю. Получен грозный высочайший запрос: «Кто осмелился пропустить портрет Бестужева в альманахе Смирдина „Сто русских авторов“?» Книга подписана мною, но портрет пропущен в III отделении собственной канцелярии государя. Неизвестно, чем кончится это суматоха. Может быть, и мне достанется — за что? Не знаю. Но надо быть ко всему готовым. [Портрет был вырезан из книги и впервые появился лишь в «Русской Старине» в 1888 году.] Говорят, что наш министр очень непрочен при дворе.

16 марта 1839 года

Вся беда, кажется, обрушится на Мордвинова, который допустил Ольдекопа подписать портрет Бестужева.

9 апреля 1839 года

Подал просьбу об увольнении меня от должности преподавателя русской словесности в Аудиторской школе.

Эта школа основана графом Клейнмихелем и находится под его начальством. Ученики из солдатских детей— питомцы палки. Я всегда должен был насиловать себя, когда ехал туда преподавать. Я не мог внести туда ни одной светлой мысли: там все грубо, жестко, неразвито. Но жалованье там, надо сказать правду, было хорошее — по 300 рублей за час. Таким образом, я сразу лишаюсь 1200 рублей. Пора, наконец, подумать об усилении кабинетной деятельности. Иначе пройдет лучшее время, и жизнь и силы будут растрачены по мелочам. Мне давно хотелось оставить это заведение, но как Клейнмихель меня очень ласкал, мне совестно было изменить ему. Наконец становится не под силу. Я уже переговорил о своем намерении с инспектором, генералом Зедделером, который очень огорчился. Он человек образованный и добрый, а ко мне всегда выказывал дружеское расположение. Мы расстаемся с ним с взаимными сожалениями. Но что скажет Клейнмихель? Он очень не любит, когда служащие под его ведомством уходят.

17 апреля 1839 года

Сегодня был у графа Клейнмихеля, по его приглашению. Принят отлично. Он просил меня не оставлять Аудиторского училища, но когда увидел мою твердую решимость, предложил следующий компромисс. Он хочет сделать меня инспектором по части русской словесности во всех классах училища. Для этого он поручил мне составить проект, предоставляя мне право выбирать и определять учителей и назначать им жалованье. На это я уже не мог не согласиться, и мы расстались, довольные друг другом. Он был со мною так любезен, что я, вопреки общей молве о нем, готов признать его за образец любезности.

2 мая 1839 года

Был с приятелями на гулянье в Екатерингофе. Блестящие экипажи, блестящие лошади, блестящие офицеры. Хорошенькие женщины тонули в нарядах и цвели самодовольством. На физиономиях отражение экипажей, лошадей и лакейских ливрей: чем богаче все это, тем сильнее на лицах выражение гордости и блаженства. А мы, бедные пешеходы, — что же? Мы были зрители, а те актеры. Они играли для нас, а мы смотрели — по крайней мере мы составляли партер. В вокзале музыка, теснота и весьма непорядочное общество.

Сегодня же утром состоялся в университете экзамен из философии. Что это такое? Одни слова.

Вечером у меня обыкновенная литературно-дружеская беседа — Чижов, Поленов, Гебгардт, Сорокин. Чижов