Читаем без скачивания Неповторимое. Книга 6 - Валентин Варенников

Хочу сообщить читателю, что на протяжении всего следствия я не менял своих показаний, в том числе и в отношении своей причастности к вымышленному преступлению. И первому следователю Любимову я об этом также постоянно заявлял. Вот примеры. Том 102 дела ГКЧП стр. 36: «Виновным себя в предъявленном обвинении не признаю». На стр. 43: «Заявляю — ни о каком преступном замысле мне ничего не известно. Я его не видел и ничего о нем не слышал. Поэтому и осуществлять я его не мог». На стр. 50: «Следовательно, я не могу признать себя виновным в предъявленном мне 2 сентября 1991 года обвинении, поскольку не совершал действий, подпадающих под статью 64, пункт «а» УК РСФСР, прошу мне верить. Варенников».

На протяжении месяца, начиная с 23 августа, меня допрашивал Любимов. При этом приходилось давать многократные (по 3–5 раз) показания по одному и тому же вопросу, но в разные дни. Особенно следователя интересовала встреча 17 августа, которую они пытались подвести под определение «заговор», и, разумеется, наша поездка в Крым и беседы с Горбачевым. Каждый раз, чтобы как-то оправдать свои действия, Любимов (напарника у него не стало на третий день) делал акцент на «новую» деталь. Но расчет, на мой взгляд, был конкретный — «поймать» меня на противоречивых показаниях и тем самым уличить меня во лжи. Но сделать ему это не удалось. У меня было мощное оружие — правда! Не фантазируя и не «философствуя», не отыскивая каких-либо путей, смягчающих предъявленное мне обвинение, не подстраиваясь под наводящие вопросы следователя, я говорил чистую и полную правду о том, как происходили события. Зная и хорошо помня, что было, я, конечно, об этом только и говорил. Если хоть косвенно вопросы касались моих убеждений, то я их не скрывал — искренне говорил, что делал все, чтобы не развалили Советский Союз.

Через месяц Любимова убрали. Мое дело передали старшему следователю по особо важным делам Леканову. Думаю, смена произошла не потому, что Любимов справился или не справился с поставленной задачей, а потому что в борьбе за ведение «дела о ГКЧП» российские правители одолели общесоюзных. Ельцин, как средневековый палач, рубил все коммуникации и вообще всё, что связывало РСФСР с СССР, с его президентом, Верховным Советом, правительством, с министерствами и ведомствами. Рубил, а затем вытеснял и «выкуривал» союзные органы. Вот и прокуратура РСФСР, отобрав у Генеральной прокуратуры Советского Союза дело «о ГКЧП», присвоила себе (естественно, с помощью Ельцина) название «Генеральная прокуратура РСФСР», со временем выбросила Генеральную прокуратуру СССР из всех занимаемых ею зданий и захватила их.

Новый следователь, уже от Генпрокуратуры РСФСР, Леканов и внешне, и по своему внутреннему содержанию коренным образом отличался от Любимова. Если последнего можно было отнести к разряду работяг, то Леканов был ярко выраженным вельможей с холеным лицом и руками, лет 40–45, уже с жирком, но еще подвижный. Носил слегка затемненные очки и старался держаться надменно, показывая всем своим видом, что всё зависит только от него лично и только от него. Но самое главное — его коварство, нахально-циничное отношение к обвиняемым.

Это он, Леканов, используя сложность положения внезапно арестованных, физически измученных бессонными ночами и морально подавленных Крючкова и Язова, обвалив на них недозволенные хамские приемы допросов без адвокатов, выдавил из каждого «признание» своей виновности, а из Дмитрия Тимофеевича еще плюс и покаяния перед Горбачевым и его семьей. Была сделана видеозапись «признания», которая демонстрировалась для остальных обвиняемых (в частности, ее показывали мне) Для того, чтобы и нас склонить к «признаниям». И это не все. На определенном этапе эти кассеты с видеозаписью были проданы германскому журналу «Штерн», и немецкая общественность, а затем и вся Европа «наслаждались» нашими событиями и одновременно удивлялись, как можно было огласить уже в начале следствия то, к чему постороннего человека нельзя было и близко подпускать.

У читателя, несомненно, возникает вопрос — ну, а Леканов и другие, кто замешан в этом пакостном деле — генпрокурор Степанков, заместитель генпрокурора Лисов и начальник следственной группы по делу ГКЧП, понесли ли какие-то наказания? Ведь здесь не только нарушена презумпция невиновности. Здесь явно выраженное преступление. Увы, никто, конечно, никаких наказаний не понес. Все они продолжают процветать по сей день. Степанков стал даже депутатом Государственной Думы — избиратели Пермской области оказали ему доверие. Чудеса, да и только! Мало того, Степанков занимается еще и крупным бизнесом (торговлей двигателями), поэтому на депутатскую деятельность времени не остается, в связи с чем в Думе он появляется очень редко — лишь для того, чтобы не забыли его лицо. Мандат депутата ему нужен, чтобы его не арестовали. А Лисов «дослужился» до заместителя руководителя администрации президента.

Итак, у меня новый следователь — Леканов. Дня через три-четыре он зашел в следственную комнату и сказал, что мое дело передается ему; скоро он закончит работу с одним из подследственных и займется мною. Сразу предупредил, что рассчитывает на чистосердечные признания — «так как это сделал ваш непосредственный начальник министр обороны маршал Язов». И тут же сказал сопровождавшему его сотруднику, чтобы тот показал мне видеозапись. Когда я ему высказал свое отрицательное отношение к такому просмотру, он категорически возразил: «Нет, нет! Вы должны посмотреть. Это входит в наш общий план следственных действий». Не зная тонкостей юридических процедур следствия, я, конечно, не стал возражать. Но меня возмущала другая сторона дела (хотя я к этому имел десятое отношение). Леканов, разговаривая со мной, не обращал совершенно никакого внимания на Любимова. Будто его вообще нет в комнате. Одно только то, что Любимов был значительно старше Леканова и представлял Генпрокуратуру СССР, уже даже формально обязывало последнего вести себя деликатнее.

Увы, этого не произошло. Леканов еще несколько раз заходил и все напоминал мне о том, чтобы я готовился к откровенному разговору. Желая определиться заранее, как будет построен допрос, я спросил его об этом.

— А вы как бы хотели? — задал встречный вопрос Леканов.

— Мне все равно, но хотелось бы знать заранее, как всё будет выглядеть, с чего вы начинаете.

— И все-таки как бы вы хотели? — настаивал Леканов.

— Думаю, что для вас и для меня, а также в интересах следствия можно было бы выслушать меня по всей карти не событий. Если надо, то с моими выводами и оценками. А затем я мог бы ответить на все ваши вопросы.

— Ну, что же, так мы и сделаем. Лишь бы это все шло на пользу дела.

Ободренный таким решением Леканова, я стал тщательно готовиться. Как-то он пришел и предупредил, что завтра начнем, и ушел, Любимов уже не появлялся. Мы даже не попрощались, и больше я о нем ничего не слышал. А на следующий день в установленное время стражники повели меня на допрос. Вскоре в следственную комнату зашел Леканов и сказал, что сегодня допрос тоже не получится, поскольку не закончил работу с тем, с кем сейчас занимается. И как бы между прочим бросил: «Вы, конечно, не будете возражать, если мы сделаем видеозапись вашего допроса? Современный вид следствия. Принят во всем цивилизованном мире». Я ответил, что мне безразлично, поэтому возражений не имею. «Вот и хорошо», — обрадовался Леканов и тут же отдал необходимые распоряжения сопровождавшему его сотруднику. Затем поинтересовался:

— Как вам понравились показания Язова? Вы посмотрели видеозапись?

— Да, я ознакомлен. Что касается моего отношения к этому, то я считаю, рано делать какие-то даже предварительные оценки. И вообще говорить на эту тему я не желаю.

— Это ваше право.

Мы условились встретиться на следующее утро, подтвердили прежнюю договоренность: сначала я докладываю обо всех событиях, а затем отвечаю на вопросы Леканова. Когда я спросил, сколько времени он даст мне на мое сообщение, Леканов ответил: «Сколько надо — столько и докладывайте. Вопрос серьезный, и я не намерен ограничивать вас во времени». Этим заявлением Леканов вообще подкупил меня — наконец-то можно все высказать и дать свои оценки.

Но радовался я рано — это был очень коварный шаг Леканова. Все пошло не как договаривались, а кавардаком. Во-первых, он не дал мне совершенно изложить суть события. Во-вторых, во время допроса Леканов бесцеремонно, нагло и постоянно перебивал меня, задавая вопросы совсем из другой области, т. е. старался сбить меня с толку. Несмотря на мои протесты, он продолжал вести себя по-хамски. Конечно, учитывая его действия, можно было бы заявить протест. Но мой «защитник» Беломестных покорно молчал, а во мне все-таки теплилась надежда, что наши советские следственные органы правильно отнесутся к советскому офицеру и объективно разберутся во всей обстановке, которая предвещала стране смертельную опасность, о чем мы писали в «Слове к народу»…