Читаем без скачивания Встречи на перекрестках - Евгений Примаков

«Когда я был вице-президентом, а затем президентом, – отреагировал Никсон, – хотел, чтобы все знали, что я «сукин сын» и во имя американских интересов буду драться изо всех сил. Киссинджер был такой «сукин сын», что я еще мог у него поучиться. А этот, – продолжал Никсон, – когда Советский Союз только что распался, когда новую Россию нужно защищать и укреплять, хочет всем показать, какой он замечательный, приятный человек»[25].

Естественно, далеко не каждому в МИДе, не говоря уже о других внешнеполитических ведомствах, было свойственно мышление, которое делило мир на «цивилизованных» и «шпану», считало главным для новой России любыми средствами добиться стратегического союза с «цивилизованными» – бывшими противниками по холодной войне, не исключая при этом конфигурацию ведущего и ведомого. Это становилось еще более опасным, так как отвечало реальным стремлениям ряда американских политиков. На уровне экс-госсекретарей или экс-помощников президента по национальной безопасности (а, как говорится, что у тех на языке, то у многих в администрации на уме) не делали никакого секрета из того, что именно такое соотношение должно быть определяющим между Вашингтоном и Москвой. Збигнев Бжезинский заявил в 1994 году следующее: «Я говорю, что зрелого партнерства с Россией сейчас нет и быть не может (заметьте, не только стратегического, но вообще зрелого. – Е. П.). Партнер – это страна, которая готова действовать со своими союзниками совместно, эффективно и ответственно. А Россия сейчас не партнер. Это – клиент…»[26]

Конечно, отношения с Западом, и особенно с Соединенными Штатами, после окончания глобальной конфронтации имели и продолжают иметь важнейшее значение для России. Но наша страна не может при этом игнорировать и не защищать свои интересы, абстрагироваться от исторического разворота к многополярному мироустройству, приносить в жертву накопленные за всю историю России позитивные ценности и традиции, в том числе и в «имперский», и в «советский» периоды.

Не сегодня изобретена и не мы авторы формулы, которой руководствовалось и продолжает руководствоваться по сей день преобладающее число государств: нет постоянных противников, но существуют постоянные национальные интересы. В советский период мы часто отступали от этой жизненно важной истины, и в результате в таких случаях национальные интересы нашего государства приносились в жертву борьбе с «постоянными противниками» или поддержке «постоянных союзников».

Сегодня, в постконфронтационный период мирового развития, Россия вправе заботиться, как это делают и другие, о своих интересах, тем более о жизненных – безопасности, стабильности, территориальной целостности, создании условий, необходимых для экономического и социального прогресса, исключении для любых внешних сил возможности «вбивать клинья» между Россией и другими странами СНГ.

Сторонники сближения любой ценой с «цивилизованным Западом» исходили и исходят из того, что альтернативой этому в сложившихся условиях является неизбежное сползание к конфронтации. Это не так. Россия может и должна стремиться к равноправным партнерским отношениям со всеми, искать и находить поля совпадающих интересов, «вспахивать» такие поля с другими. А там, где они не совпадают – этого исключать, как показывает жизнь, нельзя, – стремиться найти такие решения, которые, с одной стороны, обеспечивают жизненно важные для России интересы и – с другой – не приводят к соскальзыванию к конфронтации. Очевидно, в этом и заключается диалектика внешней политики Российской Федерации в период после холодной войны. Если поля совпадающих интересов игнорируются – это в лучшем случае вновь холодная война.

Были – они остаются и по настоящее время – те, кто считал, что нынешней России вообще не по плечу активная внешняя политика. Нужно, дескать, полностью переключиться на внутренние дела, подтянуть экономику, провести военную реформу и лишь затем проявить себя во внешнеполитической области в качестве одного из основных игроков на международной арене. Такая точка зрения не выдерживает критики. Прежде всего потому, что без активной внешней политики России трудно, если вообще возможно, осуществлять кардинальные внутренние преобразования, сохранить свою территориальную целостность. России далеко не безразлично, каким образом и в каком качестве она, открыв экономику, войдет в мировое хозяйство – дискриминируемым сырьевым придатком или его равноправным участником. Ответ на этот вопрос также во многом относится к функции внешней политики.

После окончания конфронтационного периода на глобальном уровне не исчезла задача поддержания безопасности России и стабильности, особенно в окружающих ее регионах.

Наконец, как говорится, «свято место пусто не бывает». Трудно поверить в то, что, уйдя из активной внешней политики, Россия сохранит за собой возможность вернуться в нее в том же качестве великой державы, не потеряв инерции, не сдав свои с таким трудом завоеванные позиции на международной арене. Внешняя политика не терпит «вакуума». Возникшая пустота после ухода с первых ролей какого-либо государства вскоре заполняется другим или другими.

А если Россия сохраняется на международной арене в качестве одного из основных субъектов, то ей следует проводить многовекторную политику. Как говорится, действовать по всем азимутам. Это и США, и Европа, и Китай, и Япония, и Индия, и Ближний Восток, и Азиатско-Тихоокеанский регион, и Латинская Америка, и Африка.

Хватит ли сил? Конечно, трудно использовать в общем-то ограниченные возможности на всех направлениях. Но если все-таки учесть объективно накопленное политическое влияние, особое геополитическое положение, вхождение на первых ролях в мировой ядерный клуб, статус постоянного члена Совета Безопасности ООН, потенциальные экономические возможности, далеко продвинутое военное производство, создающее надежные условия для военно-технического сотрудничества с многочисленными зарубежными партнерами, огромный интеллектуальный и научно-технический потенциал, то можно с уверенностью сказать, что многовекторная внешняя политика России имеет под собой необходимую основу.

Еще одним стимулом к ее проведению является бесспорное нежелание преобладающего числа государств согласиться с миропорядком, определяемым одной державой. Я это прочувствовал во время поездок не только в арабские страны, но и в Израиль, не только на Кубу, но и в Бразилию, Аргентину, страны Центральной Америки. В руководстве Венесуэлы – страны, которая вышла на первое место в североамериканском импорте нефти, Мексики, тысячными узами связанной с экономикой США, мне откровенно говорили, что хотят активизации внешней политики России для того, чтобы «сбалансировать» негативные результаты тенденции развития к однополюсному миру.