Читаем без скачивания Внутренняя линия - Владимир Свержин

— Есть! Разрешите идти?

— Нет, постой. SR-77 докладывал, что у него появился контакт в «Пари трибюн».

— Так точно.

— Пусть использует свой контакт. Завтра в «Правде» должно появиться открытое письмо Ольги Згурской к королеве Греции. Пусть сделает все, чтобы послезавтра это письмо напечатали на страницах «Пари трибюн», а желательно и в других французских газетах.

Згурский ворвался в свой терем, разбросав по пути встречавших его челядинцев и довольно резко отстранив прильнувшую к его груди жену. Лун Ван сидел за столом, в руках его была маленькая расписная чашечка, над которой поднимался пар.

— Здравствуй, Юй Лун, — улыбнулся старик, пригубливая из драгоценного фарфора. — Надеюсь, ты добрался благополучно? Это напиток из верхних листиков кустарника ча, я только заварил его. Не желаешь ли?

Федор Згурский задохнулся от гнева.

— Да как ты посмел пожаловать в мой дом, демон? — Он сжал кулаки.

— Я вижу, тебя мало интересует, какова была моя дорога. Желаешь расправиться со мной? Это неучтивое и глупое желание. Но чтобы тебе раз и навсегда распрощаться с ним, вероятно, стоит попробовать.

— Ты явился гостем, я не могу поднять на тебя руку, — буркнул воевода. — Уезжай, улетай, делай, что тебе заблагорассудится, но только убирайся отсюда!

— Гнать из дому гостя или же поднимать на него руку — все едино, — пристально наблюдая за хозяином, улыбнулся Лун Ван.

— Зачем ты преследуешь меня? Не видать тебе моей души! Вот на, получи! — Згурский широко перекрестился. — Сгинь, расточись, морок адский!

Лун Ван еще раз отхлебнул темного густого настоя.

— Может, все-таки выпьешь ча? Очень помогает очистить мысли с дороги.

— Да ты издеваться вздумал? — Згурский в ярости схватился за саблю. Еще мгновение, и она привычно вылетит из ножен, неся смерть всякому, кто станет на ее пути.

И тут же мощный удар сбил Федора с ног. Тот вскочил, кипя от гнева, готовый сразиться с чужестранным демоном и, если надо, доблестно пасть в честной схватке. Но только поднялся он, что-то жесткое и гибкое, как якорный трос, обвило его ноги, дернуло, перевернуло, а затем прижало к потолку.

— Ты забываешь, что я, как и ты, дракон, мой маленький Юй Лун, — продолжая улыбаться, напомнил гость. — У дракона есть хвост. Ты вновь хватаешься за оружие, вновь противишься очевидному. И все лишь потому, что не понимаешь его. Но и когда понимаешь — все равно противишься. Сколько еще доказательств нужно, чтобы принять истину — ты нашего рода, и должен быть с нами. Потом, если очень захочешь, сможешь навещать этот мир, но жить в нем — зачем тебе такой удел? Зачем каждый раз ты обрекаешь себя на долгую сонную зиму, зачем мрак твоего сознания порождает страхи для прочих живущих тут? Ты печешься о своей душе, Юй Лун? Что за нелепость! У тебя нет души — как ее понимают в твоей вере. Ты не существуешь здесь, сейчас. Для этого мира ты существуешь всегда.

— Не запутаешь, не запугаешь меня, дьяволово отродье! — прохрипел Згурский. — Даже если на твоей стороне сила, не отрекусь от веры своей! От Господа нашего и святых его.

— Святых? — Лун Ван засмеялся и поставил чашечку на стол. — Всякий раз незадача с твоей памятью. Скажи, Юй Лун, ты помнишь, как первый раз влюбился в смертную девушку?

— Здесь моя любовь и нет иной!

Невидимая сила, удерживающая его прижатым к потолку светлицы, неумолимо повлекла за собой и усадила за стол перед Лун Ваном.

— Да, ты говоришь правду. В этой твоей жизни у тебя нет иной любви и быть не может. Драконы постоянны. Но вспомни город Тарс у Серединного моря — в одном из своих путешествий, обратившись человеком, ты пришел туда и увидел дочь правителя. Ее звали Тамея.

— Я никогда не слышал этого имени.

— Слышал, Юй Лун, слышал. Ты увидел ее и решил, что без этой девушки свет тебе не мил, что готов остаться здесь, быть навеки заключенным в человеческую оболочку, лишь бы быть с ней. Видеть, как она старится, умирает. Мне это дико, Юй Лун — такого никогда не было среди внуков и правнуков, подаренных мне сыновьями. Но ты — единственный наследник моей дочери. Возможно, твоя нелепая привязанность к людям продиктована тем, что отцом твоим был человек, хоть здесь его и считают полубогом. Ты заигрался, мой мальчик. Решил навечно остаться ребенком. Не перечь мне! — Лун Ван пресек попытку умудренного годами воеводы открыть рот. — Твои здешние годы — ничто! Я знаю все, что ты можешь сказать. Ты уже не в первый раз говоришь эту чушь: рядом с ней ты чувствуешь, что у тебя есть сердце, что ты живой. Что ты мелкая букашка, а не могучая стихия… — Голос старца гремел набатным колоколом.

— Тогда в Тарсе храбрый воин сумел покорить сердце принцессы — история столь обыденная, что и вспоминать о ней скучно. Как водится, отец прелестницы не горел желанием отдавать единственную дочь за безвестного чужака. Ни доблесть, ни богатство не имели значения. Царю Тарса нужен был союзник, который смог бы при случае защитить его никчемный городишко от нападения. Ты все еще ничего не вспомнил, Юй Лун?

Федор Згурский хмуро посмотрел на старца.

— У меня были видения о древнем городе и схватке с драконом, — медленно, словно через силу, признался он. — Но то был морок. Уж не ты ли, Лун Ван, навел его?

— Нет, не я. Мы, Луны, выше мелкого людского коварства. Хотя порою и способны на хитрости — вот как ты тогда. Я напомню тебе, что сталось дальше. Ты уехал за городские стены и там вновь обратился в дракона. И с неистовством начал разорять царя Тарса: сжигать его посевы, вырезать стада, пугать рыбаков, не давая им выйти в море. Тогда жители города взмолились, прося государя найти управу на чудовище, а один из местных жрецов — твой приятель — сказал, что ему было видение, будто дракон уймется тогда, когда в жертву ему принесут царскую дочь.

— Что за нелепицу ты городишь? Если я и впрямь любил ту девушку…

— Но это же была хитрость, Юй Лун. Твоя хитрость. Ты вернулся в город в час, когда рыдающая толпа провожала красавицу. Ее очень любили в Тарсе. Жители считали, что с ней благословение сходит на город: она улыбалась — и радовались все, печалилась — весь город лил слезы. Ты преградил ворота своим конем и сказал, что готов сразиться с чудовищем, и если победишь, то станешь мужем принцессы. Царь нехотя согласился. Выбора у него особого не было. Тогда вместе с невестой и царской свитой ты отправился к облюбованной тобой пещере и вызвал дракона на бой. То, что случилось дальше, свидетели рассказывали испуганным шепотом. Всю округу заволокло клубами дыма, языки пламени метались над дикими скалами. Бой шел в пещере, но люди время от времени видели то драконью морду, то хвост, то страшные лапы с отточенными когтями. Видели и доблестного воина, иногда появлявшегося на поверхности, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Единственное, чего они не видели, — это дракона и воина вместе. Они и не могли их видеть, поскольку ими обоими был ты, Юй Лун. В конце концов ты вылез из пещеры победителем и повелел завалить вход тяжелыми камнями, чтобы ядовитое зловоние разлагающейся туши не отравляло округу. Очень скоро сыграли пышную свадьбу храброго воителя Георгия и принцессы Тамеи. В тот раз, мой дорогой друг, ты называл себя Георгием — порождением земли. Но что забавно, неподалеку, в Каппадокии жил другой Георгий, тоже воин, полководец. Он был христианином, и римский император велел ему отказаться от своей веры. Тот Георгий упорствовал, за что и был казнен. Казнь сопровождалась чудесами. Его не брали ни огонь, ни железо…

— Не богохульствуй! — выкрикнул Федор Згурский, понимая, к чему клонит рассказчик.

— Я не богохульствую. Я говорю тебе правду. А ты боишься ее услышать.

— Я ничего и никого не боюсь!

— Боишься, Юй Лун. Боишься правды и разоблачения. Как тогда — в Тарсе, так и сейчас. С тех пор ты все время возвращаешься в этот мир, возвращаешься — пораженный этим страхом.

— Я — человек, христианин, и верую в Бога Отца, Сына и Духа святого. И какими бы обольстительными речами ни смущал меня, не сдамся тебе, ворог рода человеческого!

— Глупец, — неведомая сила сорвала воеводу со скамьи и отшвырнула к стене. — Нет смысла разговаривать с тобой. Ты упрям, как все Луны, и слеп, как человек. Я больше не вернусь к тебе. Но помни, что ты обещал мне, когда во время похода к Бейджину я спас вам жизнь.

— Я дал слово, Лун Ван. Меня положат во гроб с повестью о наших встречах. Так я сказал — так и будет.

— Прощай. Раз уж мы не увидимся, загодя поздравляю тебя с рождением сына, который появится на свет чуть менее года с этого дня. — Лун Ван сложил руки перед грудью в приветственном жесте и исчез.

Федор Згурский почувствовал, что больше его ничего не удерживает, и поднялся с пола. В светлицу с поклоном вошла его супруга и почтительно обратилась к месту, около которого по-прежнему стояла расписная чашечка.