Читаем без скачивания Такое короткое лето - Станислав Васильевич Вторушин

Червяков шмыгнул носом и уставился глазами в землю.

— Ты мне честно скажи, — попросил его Евдоким, — почему проголосовал за Дрыгина. Ведь ты знаешь, что ничего путного от него ждать нельзя.

— Разве ты ничего не слышал? — удивился Червяков.

— А что мне слышать?

— Позавчерась такую же сходку, — наклонившись к уху Евдокима, шепотом произнес Данила, — хотели устроить в Ефремовке. Но ефремовские мужики усадили обоих уполномоченных в пролетку, выпроводили за околицу и сказали, чтобы больше к ним не приезжали. А вчерась в деревне объявились чекисты, арестовали девять человек и на двух подводах увезли в уездную каталажку. Теперь будут судить за саботаж и вредительство.

— За что судить-то? За то, что в колхоз не хотели вступать?

— А ты как думал? Чекисты говорили: дай вашему брату волю, вы разбежитесь и из тех колхозов, что создали. Боюсь я за тебя, Евдокимушко. Как бы и тебя за горячий норов не упекли, хотя и говорил правду. У них память злая.

— Меня, брат, голой рукой не возьмешь, — сказал Евдоким и, повернувшись, пошел домой.

Жена уже приготовила завтрак, поставив на стол чашку простокваши и дымящуюся, слегка разварившуюся картошку. Евдоким молча поел и, отодвинув ложку, которой хлебал простоквашу, сказал приглушенным голосом:

— А теперь, мать, давай собираться. Больше нам здесь делать неча.

И Евдоким рассказал жене то, что узнал от Червякова. Наталья слушала молча, но он заметил, как побледнело ее лицо.

— Знаю, что тяжело будет, — произнес он успокаивающим тоном. — Но здесь у нас только две дороги: в колхоз иль на каторгу. Пойти в колхоз, все равно, что надеть на шею суму. А не пойдешь — упекут туда, где Макар телят не пас. Они на расправу скоры. Я могу уехать пока и один. Устроюсь, потом приедешь, — неуверенно закончил Евдоким.

— Уж если ехать, так вместе, — сказала Наталья. — Они меня так просто не оставят. Мне этот молодой шибко не понравился.

— Ну и правильно, — обрадовался Евдоким. — Сибирь большая, место себе найдем.

На следующий день, едва занялась заря, Канунниковы сложили скарб в телегу, привязали к ней корову и, не попрощавшись с соседями, выехали из деревни. Евдоким шел рядом с подводой, Наталья сидела на узлах и плакала.

— Ну чего реветь-то? — утешал ее Евдоким. — Люди везде живут и мы не пропадем.

Она согласно кивала, утирала слезы концом платка и тут же начинала всхлипывать еще сильнее. Ей казалось, что нормальная жизнь кончилась навсегда и впереди их ждут такие мытарства, какие даже трудно представить. Однако место на излучине Чалыша, куда они приехали, понравилось Наталье. Река с густой забокой по берегам просматривалась отсюда далеко по обе стороны. На высоком юру, словно накинув на себя белый полушалок, цвела черемуха. От ее вида стало легче на сердце. Но, главное, здесь было за что зацепиться. На самом берегу стояла старая полуразвалившаяся избушка. Подправив ее, в ней можно было перебиться первое время. Тем более, что в ней оказалась хорошо сохранившаяся печка.

В избушке никто не жил уже много лет. Это было видно потому, что к ней не вела ни одна тропинка. Те, что протоптал ее хозяин, уже давно заросли дикой травой.

Подъехав к избушке, Евдоким распряг коня, отвязал от подводы корову и, стреножив их, пустил пастись. Потом сходил в забоку за хворостом, разжег костер и повесил над ним котелок с водой. Решил вскипятить чай, тем более что о заварке не надо было беспокоиться — по всему берегу тянулись заросли черной смородины. Все это время Наталья безучастно смотрела на него.

Когда вскипел чай и Канунниковы уже собрались пообедать, на Чалыше показалась лодка. На веслах сидел мужик в чистой синей косоворотке, на заднем сиденье расположились баба и мальчишка лет семи. Рубаха на спине мужика была темной от пота. Увидев на берегу людей, он повернул лодку к избушке. Евдоким насторожился — чужие люди невольно вызывали опасение. Вытащив лодку на берег, все трое подошли к костру и поздоровались.

— Садитесь с нами попить чайку, — пригласил гостей Евдоким и показал рукой на место около себя.

— Спасибо на добром слове, — ответил мужик, бросив взгляд на телегу, в которой лежал домашний скарб. — Попьем в другой раз. Нам спешить надо.

Оказалось, что они едут из села Лугового, расположенного вверх по течению, в Омутянку на похороны бабки. А остановились здесь потому, что увидели незнакомых людей. Как выяснилось, в избушке жил старик-отшельник, умерший шесть лет назад. С тех пор здесь никто и не был.

— Я тоже хочу поселиться отшельником, — заметил Евдоким, спрятав в уголках губ хитроватую улыбку. — Место уж больно красивое.

— А пошто так? — спросил мужик, подняв глаза на покосившуюся над крышей трубу.

— Грехов народ понаделал много. Отмаливать за всех буду.

— Не боишься? — снова спросил мужик. — Сейчас ведь за веру пострадать недолго. Власть с церквей колокола снимает, попы в леса бегут.

— А, может, не тронут? — ответил Евдоким. — Может, завтра снова кресты на церкви ставить начнут? Без Бога-то жить трудно. — Он сделал паузу и спросил: — В Луговом тоже колхоз организовали?

— Организовали, туды их мать, — ответил мужик, но тут же, словно спохватившись, боязливо взглянул на Евдокима и, бросив в костер самокрутку, стал торопливо прощаться.

Пожав протянутую Канунниковым руку и молча кивнув Наталье, он вместе с женой и сыном, которые за все время не промолвили ни слова, направился к реке. Евдоким проводил их до берега, помог столкнуть на воду тяжелую лодку.

Вернувшись к костру и окинув взглядом раскинувшуюся вокруг бескрайнюю пойму, он вспомнил свой дом, брошенный в Оленихе, и у него защемило сердце от жалости к себе. Не оставленное добро ему было жалко. Добро как приходит, так и уходит. Сердце заболело о другом. Что же теперь будет с людьми, думал Евдоким. Ведь одним махом рушатся устои, весь уклад жизни. Разваливается все, что создавалось великим трудом за долгие годы. Зачем же так сразу-то, в один день? И главное — ради чего с земли изгоняется мужик, лелеявший ее и заботившийся о ней больше, чем о родной семье? Потому, что только земля могла прокормить и его, и семью.

— Хлеб пошто не берешь? — спросила Наталья и Евдоким, посмотрев на нее, понял, что сейчас не время предаваться размышлениям.

Пообедав, они вымели из избушки сор и пыль, Наталья вымыла пол, лавку и хлипкий, издающий при каждом прикосновении жалобный писк, самодельный стол. Надо было устраиваться в новой жизни.

Евдоким нарубил в тальнике кольев и лозы, решив сделать небольшой загон для коровы и лошади. Оставлять