Читаем без скачивания Состояния отрицания: сосуществование с зверствами и страданиями - Стэнли Коэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем палестинский автобус направляется на «тур по поселениям» под руководством палестинского эксперта-географа. Путешественников возят из одного еврейского поселения в другое, сверяясь с картами, показывающими точное местоположение и размер конфискованной сионистами земли. Каждый дунам и оливковая роща тщательно отмечены. Пассажиры (большинство из них одеты в обязательную красную кеффию) – это разные типы сторонников палестинцев: знающие и преданные своему делу радикальные студенты из групп палестинской солидарности в Европе; свободно плавающие (и плохо информированные) активисты «мира и разрешения конфликтов», прыгающие от одной плохой сцены к другой; несколько романтических арабистов (с привкусом старомодного антисемитизма); докторанты работают над диссертациями на тему «Феминизм, ислам и постколониальный иной». Эти известны (израильтянам и палестинцам, которые работают вместе) как «политические поклонницы». Они ищут только информацию, которая подкрепляет политически корректный взгляд, с которым они приходят; многие отказываются даже посещать израильскую сторону невидимой границы. Они так же слепы в отношении израильской политической культуры, как сионистские туристы из Майами – в отношении палестинской истории.
Модельным описанием этих форм идеологического отрицания является противоречивое исследование Макии о молчании арабских интеллектуалов относительно зверств, совершаемых в Ираке при Саддаме Хусейне: «Молчание – это синоним смерти сострадания в арабском мире; это политика сокрытия «грязного белья» от публики, в то время как вокруг вас разворачиваются ужасающая жестокость и целые миры болезней. Молчание – это выбор, как у страуса, не знать, что арабы дела-ют с другими арабами, и все это во имя рефлекторного антизападничества, которое превратилось в болезнь … молчание в арабском мире – это молчание, покрывающее жестокость»[332].
Если в период нацизма была создана концепция «нации-наблюдателя», то Сербия, Босния и Косово превратили ее в целый дискурс о пассивном созерцании, бездействии и сговоре. Журналисты в Боснии сообщали о зверствах, наблюдатели за которыми казались такими же важными, как жертвы и преступники. Хроника падения Сребреницы, написанная Роде, например, целиком посвящена наблюдателям: голландским миротворческим силам, выполнявшим свою миссию по мандату ООН, голландскому правительству, аппарату ООН, правительствам Великобритании, США и Франции[333]. С самого начала, утверждает он, каждый, от рядового голландского солдата до международных лидеров, мог предвидеть грядущие массовые убийства. Официальные наблюдатели и миротворцы были свидетелями отдельных убийств и загрузки в автобусы мужчин; им недвусмысленно сказали, что должно было произойти, и они слышали звуки выстрелов; они вступили в сговор при составлении списков и отделении мужчин от женщин и детей. Однако они не предприняли никаких попыток вмешаться, протестовать или сообщить об этом. Даже после этого они пытались отрицать и скрывать доказательства своей осведомлённости. «Сребреница была не просто случаем, когда международное сообщество стояло в стороне, наблюдая за совершением далекого злодеяния. Действия международного сообщества воодушевляли, помогали и придавали смелости палачам»[334].
Это суждение может выглядеть слишком суровым. Эти люди не являются сторонними наблюдателями в традиционном смысле этого слова, они – оплачиваемые профессиональные представители так называемого международного сообщества. Активный мониторинг, поддержание мира, разрешение конфликтов и вооруженное вмешательство являются частью их должностных обязанностей, а вовсе не каким-то сентиментальным, альтруистическим порывом.
Они должны олицетворять новую эпоху гуманитарного вмешательства, глобальной полиции и международной юрисдикции. Треугольник злодеяния «жертва, преступник и свидетель» – становится квадратом; в четвертом углу – агент «международного сообщества» в голубой каске.
Будучи вдвойне отстраненными наблюдателями, мы смотрим на визуальные образы или письменные тексты, которые объясняют, как другие смотрят на страдания других. Но непосредственное знание стало демократизированным и глобализованным. Десятисекундный вид албанских детей, набитых в грузовик, выезжающий из Косово, делает всех нас очевидцами-свидетелями.
Моральный урок рассказов о социальных страданиях не становится яснее. Нынешнее культурное поклонение конфессиональному режиму – пересказывание историй о страданиях своей особой группы идентичности – не поощряет идентификацию с другими конкретными жертвами и не создает универсального чувства родства. Легко вызвать немедленное осознание присутствия. Конечно, нужно совсем немного воображения, чтобы увидеть себя соседями Китти Дженовезе. Но как сделать следующий шаг? Обугленные тела в яме на размытой черно-белой фотографии, сделанной шестьдесят лет назад, невозможно увидеть в реальности. Сегодняшние новости в прайм-тайм показывают нам тела в яме, вырытой вчера. Проблема, однако, не в том, что один образ более яркий, более запоминающийся или более «реальный», чем другой. Построение моста к страданиям далеких людей – это моральный, а не технический вопрос.
В Мемориальном музее Холокоста в Вашингтоне посетителям «концептуального музея» предлагается сыграть в игру, в которой можно идентифицировать себя либо с жертвой (евреем в Варшавском гетто), либо с преступником (немецким солдатом, которому было приказано убивать невинных женщин и дети), либо с наблюдателем. Директор музея комментирует: «Понимание непреднамеренной вины пассивного наблюдателя, вероятно, является самым важным и наиболее действенным моральным уроком, который музей может преподать своим посетителям. Его важность заключается в широкой применимости такого понимания к современным историческим и социальным явлениям, а также к явлениям в повседневной жизни каждого человека»[335].
Да, создатели музея, безусловно, правы, сосредоточив внимание на наблюдателях – ведь именно они являются посетителями. Но что такое «непреднамеренная вина»? И как американские подростки-учащиеся средней школы, посещавшие Вашингтонский музей в 2000 году, «отождествляют себя» с жителями литовской деревни 1941-го года, которые наблюдали и приветствовали действия немецкой специальной полиции, убившей сотни их соседей-евреев? Более того, что значит «применять» эту самоидентификацию в повседневной жизни в Нью-Джерси?
7
ОБРАЗЫ СТРАДАНИЙ
Любой из читателей этой книги сталкивался в своей жизни с болезнями, болью, беспокойством или несчастьем. Кто-то пострадал от дискриминации по признаку пола, сексуальной ориентации, внешности, этнической принадлежности или религии. Многие стали жертвами преступлений, стихийных бедствий или дорожно-транспортных происшествий. Все они, конечно же, были наблюдателями и свидетелями страданий других – знакомых (членов семьи, друзей или коллег) и незнакомых (нищих на тротуаре, возбужденных людей, бормочущих в автобусе, детей, подвергшихся насилию со стороны родителей на публике). Они также могли быть «виновниками», причинившими вольно или невольно страдания своим семьям и друзьям.
Однако после Второй Мировой войны большинство людей в большинстве западных демократий избежали жизни в мире массовых страданий и общественных
