Читаем без скачивания Только он - Элизабет Лоуэлл

Калеб искоса взглянул на Виллоу.

— Только глупец специально ищет неприятности. Жизнь и без того на них щедра.

Он пришпорил Дьюса, послав лошадь рысью вниз по дороге, которая выводила к долине, зеленеющей на тысячу футов ниже. Глядя ему вслед, Виллоу с запоздалым сожалением подумала, что свой вопрос ей следовало бы сформулировать более тактично: никакому мужчине не по душе сознаваться в том, что он не хочет ввязываться в бой.

Нахмурившись, Виллоу пустила Измаила рысью, продолжая думать не столько о предстоящем пути, сколько о человеке, которого любила. С того момента, как они накануне покинули столь памятную маленькую долину, Калеб оставался задумчивым и замкнутым. Он ехал быстрым шагом, как человек, который хотел побыстрее разделаться с малоприятным делом. И ни разу не заговорил о том, что будет с ними после того, как они найдут ее брата. Ни разу Калеб не сказал, что любит ее, что хочет на ней жениться или хотя бы что не хочет расставаться с ней после того, как выполнит свои обязательства проводника.

И в то же время Виллоу проснулась сегодня утром и увидела, как Калеб смотрит на нее с такой тоской, что у нее сжалось сердце. Затем он быстро поднялся и, не сказав ни слова, ушел, оставив ее одну с застывшими в глазах слезами и с чувством, что непременно случится что-то страшное.

Она целый день возвращалась в мыслях к утреннему эпизоду. Тревога не отпускала ее, и все красоты открывающихся пейзажей были ей не в радость.

Затяжной спуск закончился, как и прежние, тем, что Калеб и Виллоу оказались в просторной долине, окаймленной горными хребтами. Их маршрут пролегал вдоль реки, ширина которой не превышала сотни футов. Вода в ней была чистая, прозрачная, течение быстрое. По берегам росли осины и деревья, напоминающие тополя, листья которых серебрились на фоне ясного неба и умиротворяюще шелестели под порывами легкого ветра. Зеленый луг оживляли бесчисленные цветы самых разных оттенков, как бы напоминая о том, что весна еще не ушла отсюда.

Как обычно, нещадно палило солнце. На Виллоу были лишь джинсы и рубашка из оленьей кожи, к тому же основательно расстегнутая. Фланелевое белье, в котором она так хорошо чувствовала себя на высокогорье, было уложено между одеял позади седла. Та же участь постигла и теплый шерстяной жакет. Серебряное журчанье ручья обещало утолить все усиливающуюся жажду прохладной, чистой водой.

Вопреки ожиданиям Виллоу, полагавшей, что Калеб не остановится на ужин, он подъехал к ней и спешился.

— Отдохнем здесь немного.

Ей не пришлось слезать с Измаила самостоятельно. Калеб обнял ее и позволил медленно соскользнуть вдоль своего тела на землю. Возбуждение Калеба передалось ей. Тревога, которую она испытывала в течение всего дня, мгновенно была вытеснена пьянящим чувством облегчения и предвкушением ласки. Волны тепла, накатившие на ее тело, в считанные минуты перестроили ее, подготовили к предстоящей близости.

— Отдохнем? — с улыбкой спросила Виллоу. Она многое отдала бы за то, чтобы не было этой грусти в глазах Калеба. Ее рука скользнула вдоль его тела. — Ты уверен, что хочешь только этого?

Дыхание у Калеба сбилось.

— Я подумал, вдруг мне удастся поймать форели на ужин.

— Почему бы и нет, — согласилась Виллоу. Ее рука блуждала по телу Калеба, лаская и разжигая в нем страсть. Она с радостью видела, как разгораются его глаза, как спадает с души тяжесть. — Все зависит от приманки.

— Ты, — хрипло сказал он, — маленькая дерзкая форель!

— Но я постоянно попадаюсь на твою приманку!

— Нет, душа моя. Это я попадаюсь на твою.

Негромкий смех Виллоу подействовал на Калеба не менее возбуждающе, чем прикосновение ее руки к напряженной плоти.

— Будем спорить по этому поводу? — спросила Виллоу.

Ответная улыбка Калеба была ленивой и жаркой одновременно.

— Думаю, будем. — Длинные пальцы Калеба расстегивали ей джинсы.

Виллоу застонала от блаженства, когда он коснулся ее ноющей плоти. Став перед Виллоу на колени, он снял с нее ботинки и джинсы. Ему было невмоготу заниматься собственной одеждой. Он просто расстегнул брюки. Виллоу закрыла глаза. Все смешалось.

— Боже, — стонал он, — ты становишься с каждым разом все соблазнительней… горячей… слаще…

Виллоу хотела ответить, но именно в этот момент Калеб вошел в нее настолько глубоко, что у нее перехватило дыхание. Казалось, страсть его беспредельна. Первая волна наслаждения накатила на Виллоу сразу же, едва она почувствовала Калеба в себе. Но теперь мир окончательно умчался и исчез, оставив ее наедине с любимым человеком.

Страстность Виллоу возбуждала Калеба не меньше, чем ее обольстительное тело, вновь и вновь доказывая, что Виллоу создана для него. Она была той женщиной, в которой он нуждался, о которой думал в те долгие часы, когда в который раз обращался к проблеме Рено Морана и не видел решения. Страсть Виллоу была горячей, как солнце, и бездонной, как время, и находила отзвук в самых отдаленных уголках его души.

А скоро она возненавидит его столь же страстно сколь страстной была ее любовь к нему.

Губы Виллоу произнесли его имя. Страсть, которую он вызвал в ней, теперь будила и разжигала его собственную страсть. Он обнял юную женщину, вознося господу молитву о том, чтобы Рено никогда не нашелся

И в то же время знал, что встреча неизбежна

— Еще следы? — спросила Виллоу.

Калеб кивнул. Он не брился с того момента, как они покинули маленькую долину, но даже шестидневная щетина не способна была скрыть мрачного выражения его лица

— Подковы?

Он снова кивнул.

— Сколько лошадей?

Хотя Виллоу говорила совсем тихо, Калеб слышал ее отлично Иногда ему казалось, что он слышит этот голос в полной тишине, слышит, как кричит ее страсть, ее любовь, ее горе, ее ненависть.

— Не меньше двенадцати, — без обиняков сказал Калеб Уж лучше говорить суровую правду, чем оставаться наедине с мыслями, от которых не было спасения. — Но не больше шестнадцати. Трудно сказать точней. Их не привязывали порознь

Виллоу нахмурилась и посмотрела вокруг За несколько дней пути они добрались до живописных предгорий Сан-Хуана Сейчас они находились в центре травянистого плато шириной не менее двух миль, окаймленного иззубренными снежными вершинами. В складках плато шелестели рощицы стройных осин, которые давали возможность укрыться оленям или путешественникам вроде Виллоу и Калеба, не желавшим, чтобы их заметили с ближайших вершин.

Но вскоре характер пейзажа стал меняться. Дорога уходила вверх. Остроконечные вершины наступали, поляны уменьшались, ручьи между черных скал становились все более шумными — и появлялась новая луговая терраса, уже меньших размеров. В конце концов Калеб и Виллоу пришли к истоку крохотного ручья у нового перевала. После этого дорога пошла под гору, и пейзаж стал повторяться в обратном порядке: ручьи превращались в реки, а лужайки — в обширные долины.