Читаем без скачивания Дом дервиша - Йен Макдональд

Она находит Барчина сидящим на ступеньках у ворот, рядом с ним стоит рюкзак. Он светится. Его лицо сияет, глаза горят, кожа упруга. Айше видела такой свет на миниатюрах, изображающих Двенадцать имамов и святых, и на прикрытом завесой лице самого пророка. Айше интересно, а вдруг то, что она считала невинностью и наивностью, на самом деле святость.

— У нас есть дело, — говорит Айше.

— Радостное дело, — отзывается Барчин, и Айше понимает, что он с радостью принимает идею о годах поисков, плитка за плиткой, надпись за надписью, карниз за карнизом, ниша за нишей, и тщательный обыск величайшего из творений Синана протяженностью в десятилетия, это священная обязанность, буква может быть вырезана в каждом камне, на каждой плитке. К тому моменту, как ты найдешь ее, ты уже поймешь, насколько неважна сама находка. Урок суфизма.

Любители пикников и вечерних прогулок поодиночке и парами устремляются к воротам, выходящим на проспект Сидик Сами Омар, который во времена Синана назывался улицей Наркоманов, не только потому, что тут можно было купить наркотики, но и потому, что здесь располагалась больница, которая из сострадания лечила опиумных курильщиков.

— Начнем завтра, — предлагает Айше. — Идете или останетесь до ятси?[112]

— Я вернусь в свою мечеть на последнюю молитву, — отвечает Яйла.

— Если они узнают, что вы ищете и во что верите, то назовут вас еретиком, — говорит Айше, пока они идут по скрипящему под ногами гравию под деревьями, в листве которых шебуршат летучие мыши. — Сейчас это небезопасно.

— На молитве рады видеть всех, — возражает Яйла. — Аллах милосерден.

Около ворот он оборачивается, чтобы окинуть взглядом величественную мечеть на фоне грандиозного заката, который развертывается на небе, словно знамена войска Всевышнего у Эюпа, жутковато поблескивая в свете прожекторов.

— Вот она, радость! Радость!

Нет тут никакой радости, Айше. Это ад. Ты стала одной из потерянных. Сельма Озгюн предупреждала ее. Красный на мосту Галата предупреждал ее. Даже кролик Бесхун Ферхат предупреждал ее. Мед манит, мед соблазняет, мед завлекает в ловушку. Не связывайся с охотниками за Медовым кадавром. А она не послушалась. Она позволила соблазнить себя. Она стала одной из потерянного легиона хаджи Ферхата.

Барчин Яйла идет вниз по лестнице к проспекту и вдруг застывает как вкопанный. Его губы искривляются, будто от боли.

— Я на чем-то стою, — говорит он слабым голосом.

Айше пулей несется к нему на помощь, но не видит на мостовой ничего, обо что он мог повредить ногу. Левая нога Барчина стоит на решетке люка, очень красивой решетке из обработанного камня, которой, наверное, столько же лет, сколько и мечети. Решетка украшена витиеватой резьбой, слишком сложной для крышки канализационного люка. И тут она видит. Она видит. Рисунок представляет собой серию букв, выполненных куфическим письмом, которые наложены друг на друга. Айше падает на колени прямо на улице. Мимо нее проносится ситикар, водитель что-то орет, но Айше его не слышит. Она снова и снова читает названия шести букв.

— Я почувствовал это через подошву ботинка, — с удивлением говорит Яйла. Он скидывает ботинок и стоит с одной босой ногой. — Я стоял на тайном имени Всевышнего!

— Убери ногу, — приказывает Айше.

Она рассматривает буквы. Резьба пережила четыре века стамбульского движения и дождей. Пространства между вытянутыми в длину куфическими буквами образуют дренажные отверстия. Айше смотрит по сторонам. Под ногами пешеходов, под колесами быстрых мопедов и жужжащих ситикаров она видит такие же люки, расположенные на равных расстояниях вдоль улицы. С виду ничего особенного — маленькие вездесущие люки, на которые никто не обратит внимания, кроме тех, кто ищет специально.

— Синан, ты, мать твою, гений!

Барчин Яйла еле дыша лепечет: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного!»

Айше наклоняется и прижимается щекой к решетке. Она ощущает движение воздуха, охлажденного в глубине нутра старого Стамбула. Это дыхание той самой последней буквы, уникального ориентира, указывающего на сердце Всевышнего.

— Помолчи, а?

Барчин испуганно замолкает. Айше пробует снять кольца. Обручальное поддается легко. Нет, не это, это нельзя. Она скручивает с пальца красивое кольцо с бирюзой Тюльпановой эпохи, которое она забрала в счет оплаты у покупателя из Болгарии. Айше Эркоч бросает кольцо в отверстие люка. Спустя несколько мгновений раздается еле слышный, но чистый звук.

Джану нравится супермаркет. Мягкий неоновый свет, блеск полок. От холодильников веет прохладой, а на высоких полках, докуда Джану не достать, спрятаны тайны. Супруги ссорятся вокруг тележек, кладут продукты и выкладывают их обратно, малыши в детских креслах смотрят на него с серьезным видом, когда их катят мимо или оставляют посреди этой галереи чудес, а матери бросают сочувственные взгляды, когда мама разговаривает с ним жестами. Смотрите, глухой мальчик. Я не глухой, а если бы и был, то я бы вас видел. Маленький детектив ничего не упускает, включая упаковки колготок, или бритв, или бутылки виски, которые они тайком прячут под своими черными плащами чарфаш. А на кассе он любит угадывать, что за люди стоят перед ним в очереди, исходя из выбранных ими товаров, скользящих по ленте. Джану в супермаркете нравится то, что это не площадь Адема Деде. Не Кенан, который подмигивает и задает вопросы. Очень. Старательно. Артикулируя. Слова. Как у тебя дела?

Сегодня вечером супермаркет полон старичков и старушек, которые, шаркая ногами, бродят туда-сюда, ничего не покупают, а просто остужаются под кондиционерами. Парковка после прохладных рядов кажется удушающе жаркой. Воздух пахнет горячим асфальтом. Мир бесконечен и богат.

— Мам, мне кажется, так должна выглядеть Калифорния.

Шекуре Дурукан делает знак, который означает «Что ты несешь?».

— Да так, ничего, — говорит Джан. Он загружает очередной пакет в багажник «газового пузыря».

Вечер похода в супермаркет всегда сулит удовольствия. Мороженое, которое Джан съедает прямо в машине, не из нетерпения, а из-за ощущения изысканности, которое он испытывает, когда добирается через шоколадную глазурь до холодной кремовой середины, пока мимо проносятся огни города. Когда он едет вечером в машине, поедая мороженое, а мать постукивает пальцами, отбивая мелодию, звучащую по радио, Джан остро чувствует, как выглядела бы другая жизнь, которую они могли бы вести. Такая жизнь протекает в симпатичном пригородном домике с гаражом, с красной кирпичной крышей и газоном. Позади — качели и батут. На веранде сидит женщина и читает журнал, а в доме глава семейства смотрит спорт со своими друзьями, а потом они сыграют в карты. Вокруг дома на крутом велике рассекает мальчик. Он может поехать куда угодно на этом велике. Этот мальчик — Джан, если бы он был здоров, если бы не синдром QT.

— QT, кью-ти, — мурлыкает он себе под нос, — крути, крути.

— Что, дорогой?

— Да так.

Певица Шемси крутит попой в облегающих красных брючках с плаката во всю стену.

Джану не разрешают поднимать ничего тяжелого по лестнице в квартиру, поскольку напряжение может навредить его сердцу. Родители подумывали установить подъемник, но вопрос упирался в деньги и в надежду, что, может быть, Джан все-таки повзрослеет и станет сильным подростком. Шекуре звонит Осману по цептепу. Три пакета в одной руке, подъем вразвалочку по крутой деревянной лестнице. Почему бы просто не спустить корзину с балкона? Иногда нельзя взять и посоветовать такое людям. Не в первый раз Джан подозревает, что он куда смышленее родителей.

Джан не доедает кусочек мороженого в награду за то, что его оставили в гордом одиночестве на улице в «газовом пузыре». Шекуре и Осман затащили его в дом в тот самый момент, когда спустились ройботы. Джан злился, а потом боялся, когда тихие крики начали пробиваться через кокон тишины вокруг него. Надо было дать ему посмотреть. В труднодоступных местах площадь Адема Деде все еще испещрена краской: в примыкающей к стене части желоба, на рамах вокруг люка и на карнизах, на резных элементах, — там, куда не дотянуться ни щеткой, ни стеклоочистителем на длинной ручке. Краска осталась на цветочном узоре каменного фонтана. Книжную лавку даже не попытались привести в порядок. Джану леопардовые пятнистые жалюзи кажутся даже более симпатичными, за ними всенепременно должно скрываться что-то потрясающее и дикое. Киоск Айдына тоже закрыт на ночь. А вон Кенан в своей лавке, смотрит спортивный канал по висящему над дверью телику с плоским экраном. Бюлент и Айкут в конкурирующих чайных заняты одним и тем же — расставляют чайные стаканы аккуратными рядами, у Бюлента стаканы с золотым ободком, а у Айкута малиновые. Джан улыбается. Ему нравится замечать мелочи. Так мистер Ферентину смотрит на мир. А вот и Недждет, ой, простите, шейх Недждет, крадется домой по переулку Украденных кур после того, как где-то таскался весь день. Он никогда не выглядел особо хорошо, но сейчас просто в ужасе, лицо осунулось, а глаза выпучились, как у героев мультика про безумных имамов, идет весь сгорбившись. Если это Аллах с тобой сделал, то стоило бы тщательнее выбирать себе друзей. Возможно, за ним следит робот. В конаках и старых зданиях вокруг площади Адема Деде столько укромных местечек, где может спрятаться робот. Уж Джан-то знает, он большинство задействовал. Он помнит о предупреждении господина Ферентину, а потому вжимается в сиденье и выглядывает поверх приборной доски.