Читаем без скачивания Светочи тьмы: Физиология либерального клана. От Гайдара и Березовского до Собчак и Навального - Михаил Делягин

«Разграничение полномочий между уровнями государственной власти» стало для либеральных реформаторов всего лишь инструментом отказа государства от обязательств, на которые у него не было денег (то есть за счет отмены которых либералы хотели улучшить положение бизнеса).

При этом наиболее значимые обязанности государства, прямая отмена которых могла вызвать возмущение населения, формально сохранялись, но передавались без денежной поддержки на уровень регионов, у которых заведомо не было денег для их финансирования. Те часто передавали их, «как горячую картофелину», дальше, в города. Поскольку общий объем финансирования социальной помощи в 2005 году поначалу также был сокращен, многие города просто не имели возможности сохранить пенсионерам социальную помощь, к которой те привыкли и которая была им необходима. Наиболее острый и быстрый протест вызвала отмена бесплатного проезда в городском транспорте.

Основным содержанием социальной реформы было, как следовало из ее названия, замена деньгами помощи, оказываемой в «натуральной форме», при помощи предоставления льгот. Либералы много говорили о пользовании льготами относительно обеспеченных категорий населения (сознательно и принципиально игнорируя то, что большинство из них все равно бедны), об отсутствии должного контроля за теми, кто оказывает эти льготы, и завышении ими цен в связи с этим.

Многочисленные указания специалистов на то, что в бедном обществе, где социальная помощь должна оказываться основной части населения, натуральные льготы являются наиболее экономным и эффективным видом помощи, так как ими в силу самого их характера пользуются только те, кому они действительно нужны, и только по мере имеющейся у них потребности (а деньги–то нужны всем и без ограничений), как обычно при либеральных реформах, принципиально и агрессивно игнорировались.

В результате при «монетизации льгот» деньги получили и те, кто не пользовался льготами или пользовался ими мало (например, сравнительно здоровые пенсионеры), а те, кто нуждался в льготах в большей степени, получили заведомо недостаточную денежную компенсацию и, таким образом, были ограблены.

Существенно, что организаторы людоедской «монетизации льгот» и не собирались сохранять расходы на социальную помощь на прежнем уровне; реформаторы искренне собирались добиться существенной экономии!

Однако массовые протесты вынудили государство, вопреки первоначальным планам, резко увеличить масштабы социальной помощи. В результате монетизация льгот, которая должна была принести экономию, напротив, по словам Дворковича, вызвала дополнительные расходы на 300 млрд, руб., — и при этом еще и падение уровня жизни, и массовое недовольство. Правда, в последующем экономия все же, насколько можно судить, была достигнута, так как предоставленная пенсионерам прибавка к пенсии не индексировалась по мере удорожания тех товаров и услуг, которые они раньше получали бесплатно (прежде всего лекарств и проезда в городском транспорте) и цены на которые в целом росли быстрее официально признаваемой инфляции. Это ограбление «льготников» все же оказалось выгодно для бюджета, — хотя и в значительно меньшей степени, чем предполагалось либералами.

При разработке социальных реформ Зурабов оказался не в состоянии оценить их изложенные выше пороки и последствия. Это ярко характеризует не только его персональный интеллект и требования либерального клана к эффективности своих членов, но и то, что действительные цели социальных реформ имели мало общего с прокламируемыми.

Помимо отмены значительной части обязательств государства перед обществом, помимо окончательного искоренения последнего воспоминания о социалистических «общественных фондах потребления» (обеспечивавших более половины его объема в натуральной форме, бесплатно и по возможности поровну, — по аналогии с природными благами), помимо сокращения расходов бюджета социальные реформы обеспечивали концентрацию финансовых потоков в социальной сфере на более высоком управленческом уровне.

Предоставление натуральных льгот финансировалось на самых разных уровнях, вплоть до местныхбюджетов, и было предельно раздроблено. Каждый вид льготы финансировался отдельно, из собственного источника, по особым правилам, которые разрабатывали самые разные органы власти.

Замена натуральных льгот выдачей денег консолидировала разрозненные многоуровневые денежные ручейки в мощные финансовые потоки, значимые на федеральном уровне. Они стали слишком масштабны, чтобы учитывать реальных людей с их нуждами и спецификой, но зато стали представлять существенный интерес с точки зрения управления ими, направления их на те или иные рынки (как накопительные пенсионные взносы стали новым источником прибыли для операторов фондового рынка и ресурсом повышения его котировок), связанного с этим политического влияния и, по всей видимости, коррупции.

Коммерционализация социальной сферы (то есть превращения ее из сферы помощи людям в сферу извлечения прибыли из их несчастий) в сочетании с концентрацией соответствующих финансовых ресурсов, насколько можно судить, и была настоящей, упорно не признаваемой либералами целью социальных реформ, — и ее Зурабов, в недалеком прошлом (а возможно, и по сей день) крупный участник соответствующих рынков, успешно достиг.

Судьбы же десятков миллионов людей, насколько можно судить, не имели для либеральных реформаторов ни малейшей ценности.

Провести описанные реформы в 2000 году, когда началась реализация второго витка гайдаровских реформ, подготовленных для В. В. Путина грефов- ским Центром стратегических разработок, было невозможно из–за слабости власти, в том числе из–за ее зависимости от народа. Однако сразу же после того, как правящая бюрократия окрепла и, в частности, окончательно вышла из–под контроля олигархов (что было ознаменовано «делом «ЮКОСа»" во второй половине 2003 года и отставкой Касьянова в феврале 2004 года), подготовка социальной реформы началась полным ходом. Она была облегчена и бюрократическим параличом, в который погрузило правительство до конца 2004 года административная реформа (искусственно разделившая исполнение единых функций госуправле- ния между различными вновь созданными и часто даже не взаимодействовавшими друг с другом ведомствами). Стоит отметить, что из этого паралича правительство окончательно вышло лишь в ходе преодоления социально–политического кризиса, вызванного людоедской «монетизацией льгот»; ее подготовка велась силами самих реформаторов во главе с Зурабовым, в обход аппарата правительства, который без административной реформы мог бы оказать хотя бы минимальное сопротивление этому безумию.

Искоренение здравоохранения

Насколько можно судить, пенсионная реформа была лишь разминкой, а людоедская «монетизация льгот», — прикрытием для главного дела Зурабова: коммерционализации здравоохранения и превращением его из способа избавления людей от страданий, которым оно должно быть по своей природе, в бессовестный и беспощадный бизнес на человеческих страданиях, кровно заинтересованный в их максимальном продлении.

Использовав бурное обсуждение обществом предстоящей людоедской «монетизации льгот» в качестве прикрытия, Зурабов объявил в ноябре 2004 года о глубоком реформировании всего российского здравоохранения. Его по примеру США (где медицинской помощи и сейчас, после реформы Обамы, лишены десятки миллионов людей) предполагалось полностью перевести на страховые принципы, принципиально оказавшись от советской государственной системы, которая без каких бы то ни было внятных обоснований была объявлена нежизнеспособной и, более того, в принципе невозможной. Разумеется, для повышения эффективности бюджетных лечебных учреждений им предполагалось предоставить возможность приватизироваться.

Об уровне профессионализма (не говоря о гуманизме) Зурабова свидетельствовало высказанное вполне серьезно предложение «сократить сроки бесплатного пребывания пациентов в больницах до пяти дней»: мол, это позволило бы сэкономить значительные средства. Ужас и паника, вызванные в обществе намерением, по сути дела, убить значительную часть больных людей, отвлекли внимание от остальных его инициатив и помогли воплотить их в жизнь.

В марте 2005 года Зурабов сообщил о начале реализации масштабной программы по замене на местном и районном уровнях врачей–специалистов (педиатров, терапевтов, офтальмологов и других) на врачей общей практики — так называемых семейных врачей. Это вызвало негодование общества и врачей, так как «врач общей практики» все равно, как правило, отправлял больного к специалисту: новация заключалась, по сути, в замене обычной медсестры в регистратуре получившим полноценное образование врачом, существенном удорожании за счет этого медицинской помощи, ростом врачебных ошибок (так как врач «общей практики», да и врач–специалист, занятый прежде всего оформлением бессмысленных форм бюрократической отчетности, просто не имел времени вдумываться в жалобы больного) и резком увеличении времени от обращения пациента за медицинской помощью до постановки диагноза (что в ряде случаев, например, в онкологии имеет критический характер и даже ведет к смерти пациента).