Читаем без скачивания Довлатов и третья волна. Приливы и отмели - Михаил Владимирович Хлебников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ясно, что «бывший вертухай» – Довлатов. «Шаг вправо, шаг влево» имеет отношение к конвойной команде. Но в изложении редактора НРС картина рисуется впечатляющая: Довлатов сверху из пулемета расстреливает «безымянных узников ГУЛАГа». По поводу «смертельно обиженного господина» можно предположить, что Седых имеет в виду Поповского.
В финале автор как-то криво снова выруливает к теме предстоящей конференции и заодно информирует читателей о состоянии своего здоровья:
В заключение хочу спросить: кому нужны и кому на руку эти жалобы? Кому нужна конференция о «писателях 3-й волны»? А ведь будет, будет не только четвертая, но и пятая волны, и сегодняшние новоприехавшие сами когда-нибудь окажутся в положении старых эмигрантов. Каково будет им выслушивать такие упреки?
Новое Русское Слово никогда до сих пор не занималось полемикой с противниками, которые на всех перекрестках кричат, что они собираются уничтожить старейшую газету эмиграции и заодно ее редактора. Мне говорили, что еженедельную травлю они между собой назвали «Операция инфаркт», что по-русски означает: «Операция – сердечный припадок».
Спешу разочаровать молодых коллег: мое кровяное давление нормальное, я прекрасно сплю по ночам и ем с аппетитом. После очередного выпада у меня становится жизнерадостное настроение.
Если разобраться, то Седых говорит следующие вещи. «Третья волна» эмиграции должна присягнуть на верность «первой волне», потому что та «хранила заветы». Какие «заветы»? Приведенные фамилии «классиков» не впечатляют. Бунина практически полностью публиковали в Союзе. Имена Алданова и Зайцева отдавали нафталином и могли привлечь только немногочисленных энтузиастов наподобие Григория Поляка. Размышлять вслух о значении рейда конницы Мамантова для белого дела тоже никому не хотелось. Сами слова Седых об «операции инфаркт», которая по-русски – «сердечный припадок», говорят о безнадежной архаизме «старой гвардии», потерявшей связь с собственным языком. Ну и последние слова о «жизнерадостном настроении» кажутся цитатой из Чехова или Аверченко.
Пройти мимо такого Довлатов не мог. Он пишет открытое письмо, которое появилось на страницах шестьдесят пятого номера «Нового американца» за 10–16 мая 1981 года. Напомню, что сама конференция прошла 14–16 мая. Как видите, буквально накануне поездки в Сан-Франциско Довлатов вынужден «доругиваться».
Он очень точно улавливает парадокс, клеймя советских эмигрантов, Седых фактически воспроизводит лексику по ту сторону «железного занавеса»:
Статья написана абсолютно чуждым Вам языком. Она напориста и агрессивна. Более того, в ней попадаются словечки из уголовно-милицейского жаргона. (Например – «вертухай», как Вы соизволили дружески меня поименовать.) И я искренне радуюсь этому как сторонник живого, незакрепощенного литературного языка.
Я оставляю без внимания попытки унизить меня, моих друзей и наш еженедельник. Отказываюсь реагировать на грубые передержки, фантастические домыслы и цитируемые вами сплетни. Не хочу разбираться, почему Вы извратили тему доклада Андрея Синявского. Зачем приписали Сагаловскому высказывания его героев. За что обидели доктора Проффера. Чем заслужил Ваше неуважение профессор Данлоп.
Довлатов предлагает соблюдать «правила игры», позволяющие свободно высказывать мнение об оппоненте:
Кем только я не был в жизни! «Стилягой» и «жидовской мордой». «Агентом сионизма» и «фашиствующим молодчиком». «Моральным разложенцем» и «политическим диверсантом». Мало того, я, сын армянки и еврея, был размашисто заклеймен в печати как «эстонский националист» (!?!).
В результате я закалился и давно уже не требую церемонного отношения к себе. Что-то подобное я могу сказать и о нашей газете. Редактируемый мною еженедельник – не хризантема. Его можно изредка вытаскивать с корнем, чтобы убедиться, правильно ли он растет. Мне кажется, ему это даже полезно.
Короче, быть резким – Ваше право старшего, или, если хотите, – право мэтра.
Таким образом, меня не унижает форма Ваших словоизъявлений. Меня интересует не форма, а суть.
Далее речь идет о дешифровке претензий редактора НРС:
Чем мы так досадили Вам, господин Седых?
Я могу ответить на этот вопрос. Мы досадили Вам фактом нашего существования.
До семидесятого года в эмиграции царил относительный порядок. Отшумели прения и споры. Распределились должности и звания. Лавровые венки повисли на заслуженных шеях. Затем накатила третья волна.
Как и всякая человеческая общность, мы – разнородны.
Среди нас есть грешники и праведники. Светила математики и герои черного рынка. Скрипачи и наркоманы. Диссиденты и работники партаппарата. Бывшие заключенные и бывшие прокуроры. Евреи, православные, мусульмане и дзэн-буддисты.
Ну и, наконец, Довлатов говорит главное:
Вы пишете:
«Есть только один враг – коммунизм…»
Это неправда. Коммунизм не единственный враг. Есть у нас враги и помимо обветшалой коммунистической доктрины. Это – наша глупость и наше безбожие. Наше себялюбие и фарисейство. Нетерпимость и ложь. Своекорыстие и продажность.
Может, это и жестоко, но Довлатов покушается на святая святых первой русской эмиграции – борьбу с коммунизмом. Точнее, с большевизмом, в изложении напоминающим деникинскую пропаганду. Оказывается, что в «чекистских темницах» выросли поколения, умеющие разделять личное и общественное, оставаться внутренне свободными, несмотря на все лозунги и плакаты. Косвенно это свидетельствовало об очеловечении режима. Этого старая эмиграция допустить не могла:
И Вы, господин Седых, забили тревогу. Вы отказались поместить нашу рекламу. Запретили своим авторам печататься у нас. Стали обрабатывать наших партнеров и заказчиков.
Теперь Вы хитроумно объявляете себя жертвой политической критики. А нас – советскими патриотами и функционерами КГБ.
Довлатов продолжает давить, показывая смешную, нелепую сторону ритуальной, постановочной борьбы с чекистскими лазутчиками:
Дома бытовало всеобъемлющее ругательство – «еврей». Что не так – евреи виноваты.
Здесь – «агенты КГБ». Все плохое – дело рук госбезопасности. Происки товарища Андропова.
Пожар случился – КГБ тому виной. Издательство рукопись вернуло – под нажимом КГБ. Жена сбежала – не иначе как Андропов ее охмурил. Холода наступили – знаем, откуда ветер дует.
Слов нет,
