Читаем без скачивания Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники - Уилбур Смит

— Говори со мной об этих незнакомцах, Свеве! — приказал он. — Сделай нам пророчество, о любимец темных духов!

Самый старый и уродливый из колдунов вскочил и заплясал, дико вращаясь и извиваясь. Он кричал, высоко подпрыгивая, тряся погремушкой.

— Измена! — кричал он, и пена срывалась с его губ. — Святотатство! Кто смеет утверждать, что состоит в кровном родстве с Сыном Неба! — Он прыгал перед Аболи, как тощая седая обезьяна. — Я чую запах предательства!

Он швырнул погремушку к ногам Аболи и сорвал с пояса хлыст из коровьего хвоста.

— Пахнет мятежом! — Взмахивая хлыстом, он дрожал всем телом. — Какой демон посмел повторить священную татуировку? — Глаза его так закатились, что видны были только белки. — Берегись! Призрак твоего отца, великого Холомимы, требует жертвы! — закричал он и приготовился прыгнуть на Аболи и ударить его по лицу волшебным хлыстом.

Но Аболи оказался проворнее. Сабля выскочила из ножен, как живая. Она сверкнула на солнце: Аболи нанес удар в обратную сторону. Голова колдуна, отделенная от туловища, скатилась по его спине. Она лежала на полированной глине, удивленно глядя на солнце, а губы все еще дергались, словно произнося обвинения.

Безголовое тело несколько мгновений стояло на дрожащих ногах. В воздух высоко забил фонтан крови из перерезанной шеи, и тело медленно опустилось на отрубленную голову.

— Призрак нашего отца Холомимы потребовал жертву, — спокойно сказал Аболи. — И смотрите! Аболи, его сын, дал ему эту жертву.

Хэлу показалось, что половину его жизни никто из королевского двора не шевелился и не говорил. Потом Мономатапа затрясся. Его живот заколыхался, а татуированные щеки задрожали и запрыгали. Лицо его исказилось словно в приступе безумной ярости.

Хэл опустил ладонь на рукоять сабли.

— Если он действительно твой брат, я убью его за тебя, — прошептал он Аболи. — Прикрывай мне спину, и мы пробьемся отсюда.

Но Мономатапа широко раскрыл рот и оглушительно расхохотался.

— Татуированный принес кровавую жертву, которую потребовал Свеве! — взревел он.

Но тут смех окончательно овладел им, и он долго не мог говорить. Он трясся от хохота, глотал воздух, стискивал себя руками и снова хохотал.

— Видели, как он стоял без головы, а его рот еще пытался говорить? — ревел он, и слезы смеха катились по его щекам.

Толпа колдунов разразилась возгласами сочувственной радости.

— Небесный смеется! — вопили они. — И все счастливы!

Неожиданно Мономатапа перестал смеяться.

— Принесите мне глупую голову Свеве! — приказал он, и советник, который привел их сюда, бросился выполнять приказ. Он взял голову, принес королю и, наклонившись, подал ему.

Мономатапа взял голову за спутанные пряди курчавых волос и посмотрел в широко раскрытые пустые глаза. Потом снова начал смеяться.

— Какая глупость — не узнать кровь королей! Как ты мог не узнать моего брата Аболи по его величественной фигуре и божественному гневу?

Он швырнул голову в разбегающихся колдунов.

— Учитесь на глупости Свеве! — призвал он их. — Больше не делайте ложных пророчеств! Не лгите мне! Убирайтесь, вы все! Или я попрошу брата принести еще одну кровавую жертву!

Все в панике разбежались, а Мономатапа встал со своего живого трона и подошел к Аболи, широко улыбаясь.

— Аболи, — сказал он, — мой брат, который давно умер и который теперь живет!

И обнял его.

Им отвели одну из самых красивых хижин. Процессия девушек принесла на головах глиняные сосуды с горячей водой, чтобы гости могли искупаться. Другие девушки принесли подносы с красивой одеждой на смену запылившейся дорожной: нарядные кожаные набедренные повязки, вышитые бусами, а также плащи из меха и перьев.

Когда они вымылись и переоделись, еще одна толпа девушек принесла тыквенные бутылки с напитками — перебродивший дикий мед и смесь молока с кровью. Новые девушки принесли подносы с едой.

Когда они поели, пришел седовласый советник, тот самый, что привел их к Мономатапе. Очень вежливо и со всеми знаками почтения он сел у ног Аболи.

— Ты был слишком мал, чтобы запомнить меня, когда мы виделись в последний раз. Меня зовут Зама. Я был индуной твоего отца, великого Мономатапы Холомимы.

— Меня это печалит, Зама, но я ничего не помню о тех днях. Я помню своего брата Н’Пофо. Помню боль от татуировочного ножа во время обрезания, которое мы прошли вместе. Помню, что он кричал громче меня.

Зама выглядел встревоженным, он покачал головой, как будто хотел предупредить Аболи об опасности таких легкомысленных слов о короле, но, когда снова заговорил, голос его звучал ровно и спокойно.

— Все это правда; только Мономатапа никогда не кричал. Я присутствовал на церемонии ножа, и это я держал твою голову, когда раскаленное железо жгло тебе щеки и тебе срезали капюшон с пениса.

— Теперь я смутно припоминаю твои руки и слова утешения. Благодарю тебя за это, Зама.

— Вы с Н’Пофо близнецы, родившиеся в один час. Поэтому ваш отец приказал нанести королевскую татуировку вам обоим. Этого не было в обычае. Никогда раньше два королевских сына не татуировались на одной церемонии.

— Я мало помню отца, только что он был высокий и сильный. Помню, как я сначала боялся татуировки на его лице.

— Он был могучий и страшный человек, — согласился Зама.

— Я помню ночь, когда он умер. Помню крики, и стрельбу из мушкетов, и ужасное пламя в ночи. Тогда работорговцы заковали меня в цепи.

Слезы заполнили глаза старика.

— Ты был так молод, Аболи. Удивительно, что ты это помнишь.

— Расскажи мне о той ночи.

— Как требовал обычай и по своему долгу я спал у входа в хижину твоего отца. И был рядом с ним, когда в него попала пуля из мушкета работорговцев. — Зама помолчал, вспоминая, потом заговорил снова: — Умирая, он сказал мне: «Зама, оставь меня. Спаси моих сыновей. Спаси Мономатапу!» И я повиновался.

— Ты пошел спасать меня?

— Я побежал к хижине, где спали вы с братом и ваша мать. Я хотел забрать тебя, но твоя мать не разрешила. «Возьми Н’Пофо!» — приказала она, ведь ты всегда был ее любимцем. Поэтому я схватил твоего брата и убежал с ним в ночь. Нас с твоей матерью разделила темнота. Я слышал ее крики, но у меня на руках был другой ребенок, и повернуть обратно означало бы рабство для нас всех и прекращение королевской династии. Прости меня, Аболи, но я оставил тебя и твою мать, и мы с Н’Пофо ушли в холмы.

— Твоей вины в этом нет, — оправдал его Аболи.