Читаем без скачивания Перевёрнутый мир - Лев Самуилович Клейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второй мой обман — насчет драк в тюремных двориках. С высоты своего 17-летнего опыта к тюрьме и зонах Д.А.Д. презрительно цедит: “Что-то не видел. Хотя находился (по тюремным дворикам) вдоволь”. А я видел. Собственными глазами и не раз. Пусть общий срок моего заключения был невелик, но следствие по моему делу тянулось долго, так что в тюрьме я провел год и месяц — может быть, даже больше, чем Д.А.Д. Во всяком случае вполне достаточно для наблюдений. Подследственных выводят в крохотные дворики, каждую камеру отдельно. А вот прогулки из корпуса осужденных выглядят иначе: тут дворики побольше и выводят в них народ из многих камер сразу, дают гулять вместе. Сотни зэков встречаются, в том числе старые знакомые, '‘подельники”, друзья и враги. Да и на месте возникают конфликты. Надзиратели же не очень усердно “пасут” своих подопечных. Пока “цирик” спохватится (если вообще заметит) и вызовет стражу (если вызовет), пока те добегут — уж драка и окончена. Пора подбирать зубы и смывать кровь.
Третий и главный мой обман Д.А.Д. видит в моем разделении лагерной среды на три касты. Этого нет — всем своим зэковским авторитетом утверждает он. Картине трех каст он противопоставляет другую, более демократичную, что ли — постепенное повышение статуса для каждого заключенного — из разряда новичков к разряду старожилов. Это картина “постоянной тусовки”. Уважают “не человека, а его срок”. Как в “дедовщине” — с некоторым смущением добавляет Д.А.Д.
А вот мне не пришлось проходить такую “тусовку”. Несмотря на небольшой срок, “неуважаемую” статью и происхождение из интеллигенции, я в первый же день моего прибытия в отряд — по-видимому, из уважения к моему поведению в тюрьме и каким-то личным качествам — был возведен в ранг углового (Д.А.Д. знает, что это значит). Поскольку по многим подробностям меня, конечно, легко узнают (и узнают) те, кто со мной отбывал срок, я ведь и не мог бы соврать, даже если бы захотел: сразу уличили бы. Если такое положение занял сразу же я (это, конечно, исключение), то что уж и говорить о тех, кто прибывал в лагерь с громкими статьями, с большим сроком, со славой воровских подвигов, с роскошной татуировкой! Или того больше — с “возвратом”! Их сразу же принимали в верхнюю касту. А бомжей, психов, податливых (“слабых духом”, как их обозначает Д.А.Д.) — сразу же в чушки. Хватало нескольких дней в карантине, чтобы понять, кто есть кто, и раскассировать.
Ну, а зависимость ранга от стажа — есть ли такая картина в местах заключения? Есть. Во-первых, в тех камерах тюрьмы, где воздействие “блатных” еще слабое, и, во-вторых, — в тех лагерях, которым предписан очень жесткий режим — “усиленный” или “строгий” (я это отмечал в статье). И в которых, кстати, Д.А.Д. провел большую часть своего срока. Не знаю, было ли такое раньше в лагерях “общего” режима (“на общаках”), где Д.А.Д. сидел лишь в конце 60-х годов, но сейчас в них царят касты и “беспредел”. И, по-видимому, давно, потому что и термины для их обозначения устоялись.
В подтверждение могу сослаться на статьи других авторов, появившиеся примерно одновременно с моими — “Личность за проволокой” в “Московских новостях” за 18 сентября 1988 г. (беседа с проф. Г.Ф.Хохряковым), “Беспредел” Л.Никитинского в “Огоньке” № 32 за 1988 г., “Отверженные” И.Маймистова в “Литературной газете” за 19 апреля 1989 г. В научных трудах о лагерной среде уголовников (исследования проводились специалистами правоохранительных учреждений) приведена и статистика: высшая каста (“авторитеты”, “воры”) составляет от 16 до 18 % всего состава, средняя каста (“мужики”) — от 70 до 73 %, низшая (“отверженные”, по литературному обозначению, а по лагерному — “обиженные”, “чушки”, “пидоры”) — приблизительно 11–12 % (есть и другие раскладки).
На одной из публичных встреч с читателями ко мне обратился один из слушателей, назвал конкретную исправительно-трудовую колонию и спросил, не в ней ли происходило все описанное. Я подтвердил: да, там, а что? “Как же, — обрадовался мой собеседник, — я сразу узнал родные места. Очень уж вся картина совпала”. Оказалось, прослужил в ней офицером лет семь, поступив туда вскоре после моего ухода на волю. Для меня это — проверка правильности моих наблюдений.
Как истый представитель “перевернутого мира” Д.А.Д. явно кичится своим большим сроком… Из вежливости чуть было не написал “гордится”, но уж очень не подходит сюда это слово. Думаю, Д.А.Д. и сам понимает: гордиться тут нечем. Но высокомерие старожила зоны налицо. “Какой он зэк! — пишет он обо мне. — Пробежался один раз по зоне…” И по какой зоне — тоже важно. Всякие там “бомжовские зоны” общего режима Д.А.Д., разумеется, презирает: серьезные люди там не сидят. Ну, с нашей, обывательской точки зрения там содержатся тоже достаточно опасные преступники: грабители, хулиганы, воры, насильники. Есть и с большими сроками. Рецидивистов нет? Так ведь у нас рецидивом считается повторное преступление лишь по той же статье и совершенное вскоре после первого преступления. А для неискушенного человека зэки со многими судимостями — все рецидивисты. Разные у нас критерии оценок, очень разные.
Судя по автобиографии, сам Д.А.Д. сидел неоднократно: в общей сложности 17 лет. Разумеется, он принадлежит к высшей касте. С уголовным прошлым он “завязал”, но былую вину свою перед обществом, боюсь, не очень четко осознает: “что я такого сделал великого, что 50 % своей жизни провел там”. Великого, надо думать, ничего, а вот дурного, видимо, сделал, если о приговорах у него не нашлось ни слова (в оправдание), а режимы ему давали все более и более суровые. Я это не в укор. Срок отбыт — вина искуплена, но ведь хотелось бы, чтобы она и осознана была — ради будущего! А то “завязать”-то мой критик “завязал”, но и сейчас он не уверен, что удержится: “соблазна много”. Жизнь в
