Читаем без скачивания Война по понедельникам (сборник) - Антон Первушин

— Брехня. Где они, ваши Хозяева?

— Как сказать… Ты вот сидишь здесь, но откуда-то приходят твои «сны»; кто-то поддерживает твое существование на этом холме. Кто еще, кроме Хозяев? Выходит, ты им зачем-то нужен, и сами они где-то неподалеку. Под нами, или над нами, или, невидимые, среди нас.

Резвый весь сжался, затравленно озираясь по сторонам. Он словно ждал, что вот сейчас, как чертик из коробочки, выскочит вдруг искомый Хозяин в образе сторукого и пятидесятиглавого великана-гекатонхейра, кинется, пойдет топтать жалких людишек, нарушивших его покой.

— Расскажи мне, — потребовал капитан Евгений, обращаясь к Валентину, — расскажи мне о мире. Что там сейчас? Как там сейчас? Кто выжил? Сохранилось какое-нибудь правительство? Говори…

Валентин рассказал ему, рассказал о первых днях после Пришествия, когда никто ничего не понимал, о безумии этих первых дней, о панике, о радиоактивных осадках, черных дождях, сеявших смерть над страной и миром после того, как пятерка ядерных держав, не разобравшись в ситуации, обменялась атомными ударами, в пыль превратив ряд крупнейших городов планеты; рассказал об анархии, о бандах и мародерах, об эпидемиях чумы, сибирской язвы и какой-то жуткой новой болезни, получившей в народе название «черная оспа»; рассказал о появлении чужих хищников, о странных дорогах, по которым идут бесконечным потоком уродливые чужие машины; рассказал о старике и его карте, о том, как чудом остался жив во время штурма городка и как встретил Резвого в поисках обратной связи по пути на юг. За час сжато и по-деловому Валентин рассказал Евгению все. Все основное о нынешнем положении дел на Земле, что знал сам и что слышал когда-либо от других.

— Понятно, — сказал капитан Евгений, помолчав. — Понятно… Значит, оккупировали все-таки, сволочи…

— Если термин «оккупация» применим в данном случае, — заметил Валентин, скручивая очередную «козью ножку» и закуривая. — Разум у нас, землян, — он пошевелил в воздухе пальцами, — чрезвычайно расплывчатое понятие. Мы толком до сих пор не смогли себе уяснить, что это такое — разум. Но ведь не исключено, что некие существа, далеко опередившие нас в эволюционном и культурном смысле, давно определили, что есть разум и с чем его едят. Возможно, и методы у них есть отработанные, позволяющие определить присутствие разума, или того, что они считают разумом, вне зависимости от биологической формы, которую он принимает. И возможно, они никогда не претендовали на планеты с разумом, блюли некий кодекс, но вот только мы, человечество, под это их определение не попали.

— Как это?

— Может быть, мы и не разум; может быть, мы напрасно считали себя разумом; может быть, была это главная наша ошибка. Ну и получилось, что с нами обошлись, как с предметом интерьера. Сами люди, прокладывая автостраду через лес, никогда не подсчитывали количество уничтоженных при этом муравейников. Любому из нас подобное показалось бы смешным. А муравьям? Так и тут. Они пришли, включили свои, скажем, детекторы: разума нет, место свободно — и принялись обустраиваться. Я ведь так понимаю: все эти Домовые, Водяные, дороги их странные — все это среда обитания. Они создают, воспроизводят здесь постепенно собственную квартиру. И будет продолжаться это до тех пор, пока нам совсем станет невмоготу; Земля перестанет быть для нас своей планетой; она станет чужой, может быть, даже более чужой, чем Марс…

Девяносто девять процентов населения они угробили в первые годы обустройства. И это, кстати, тоже вписывается в общее представление о происходящем. А ты бы потерпел муравьев или тараканов в своем доме? Сразу побежал бы покупать дихлофос или китайский карандаш. Выжили только те, кто попрятался по щелям и укромным местечкам. Но и они обречены, видимо. Все мы обречены на скорое вымирание…

— Но почему? Почему?! — внезапно и отчаянно закричал Резвый.

— Это наказание за самонадеянность, — ответил Валентин жестко. — За самомнение наше непомерное. Нам казалось, что мы разумны и знаем абсолютные истины; не всегда следуем им, но знаем. А в действительности мы и не знали их вовсе — сплошной самообман. Абсолютные истины — другие, и сокрыты от нас, как были сокрыты и две тысячи лет назад, и три, и миллион… Вот такие, ребята, дела… 

— …Валентин, проснись!

Валентин вскочил, протирая глаза.

Странным голубоватым светом светилась трава, и светились призраками деревья на склоне холма; сиянием было наполнено все обозримое пространство. Только две фигуры чернотой материальности выделялись на этом фоне: фигура Резвого в светящейся траве и псевдоматериальный капитан Евгений.

— Уходи, уходи немедленно, — с мукой в голосе потребовал капитан.

— Почему? Что случилось?

— Помнишь, днем я рассказывал, мне приходится решать задачи? Непонятные мне задачи. Но одну я понял сейчас, и эта задача — убить вас!

— А как ты это собираешься сделать? — Валентин улыбнулся. — Ты ведь голограмма, видение…

— Не смейся!

Капитан поднял руку, и с кончиков пальцев его сорвались ветвистые фиолетовые молнии, ударили в землю, и там задымилась, почернела трава. Валентин понял. Он толкнул Резвого:

— Вставай. Уходим.

— С ним покончено, — сказал капитан Евгений устало. — Я убил его минуту назад. Прости, тогда я не смог сдержаться, меня застали врасплох и оказались сильнее…

— Нет! — Валентин упал на колени, он тряс, тормошил Резвого. — Вставай! Ты не смеешь! Я же должен тебе остался! — но тот, еще теплый, но неподвижный и безучастный теперь ко всему, никак не реагировал на бесполезные попытки отыскать или пробудить в нем признаки жизни.

Резвый был мертв.

— Уходи сейчас, уходи немедленно! — закричал капитан Валентину. — Через минуту будет поздно. Через минуту я решу эту задачу, ты понял? Через минуту и ты будешь лежать здесь. И что мне тогда делать? Что мне делать?! Ведь себя я убить не могу, неужели не доходит? Не могу!..

Валентин встал с колен и начал собираться, но делал это медленно, как во сне, чем окончательно вывел Евгения из себя:

— Уходи же ты! Ну! Уходи! Видишь же, что эти скоты со мной делают! Уходи же! Пошевеливайся!

— А куда мне идти? — тихо спросил Валентин.

Евгений ненадолго замолчал. Его лицо в призрачном холодном сиянии словно потекло расплавленным воском, искажались причудливо черты.

— Они здесь, понимаешь меня? — быстро зашептал он. — Они сделали меня своей частью; я как приставка у них, для решения задач. До вашего прихода даже такой формы, как сейчас, у меня не было, но ты их заинтересовал, и они сделали меня для беседы с тобой. А сейчас ты их больше не интересуешь, и я должен тебя убить… Ты прав, у них есть свои абсолютные истины, но если эти истины позволяют им делать со мной, с тобой, с мальчишкой, со всеми нами такое, то значит, никогда они не станут нашими истинами, и мы имеем право трахнуть их всех вместе с их великой космической мудростью. Только так, только такая обратная связь возможна… — капитан вдруг задергался; затряслись руки, плечи; дикая гримаса исказила лицо; он замерцал, то появляясь, то мгновенно исчезая в разных позах. — Иди… иди… на юг…— он говорил отрывисто, выбрасывая слова одно за другим в периоды между исчезновениями, — найдешь шахты… комплекс… межконтинентальные стратегические… Ты должен найти… человека, который разбирается… не все же погибло… должен хотя бы один такой… ты найдешь… ракеты нужно перенацелить… сюда… на этот квадрат, чтобы… и запустить… попытайся сделать хотя бы это… мы… иди на юг… они ответят… Беги! — заорал Евгений. — Беги, дурак!