Читаем без скачивания Кот внутри (сборник) - Уильям Берроуз

— Потом я часто пытался найти этот коттедж, но всякий раз ошибался дорожкой и оказывался у чужого крыльца. Все дома были заколочены. Как-то раз я прошелся до завтрака, горлицы ворковали в лесу, обнаружил тропинку и увидел домик вдалеке. Начало сентября, дачники разъехались.

Вряд ли я ожидал встретить Одри Карсонса. Я прошел по мостику над ручьем, и вот передо мной скрипящая на утреннем ветру калитка. Коттедж не заперт, выглядит заброшенным. Я распахнул дверь, вошел… никаких запахов… всю мебель вывезли. Я поднялся на второй этаж, подошел к окну…

Небо, цветы, мох, фотография под железнодорожным мостом, ветер у окна ерошит русые волосы, шелест зимних зеленых листьев, маленький живописный городок, растворяющийся в синем озере и небе… указывает левой рукой… ящик застрял… пустые небеса дождь звезд очень давно бледные руки открой дверь корабль гудит в порту… бледная змея звезд через небо звериный запах над водой…

…Горящие города… бегущие и вопящие толпы больные лица… Неожиданно его видят с яйцом в руке… Хватая камни и палки они бегут к нему с криками:

— ЗАРАЗНОЕ ЯЙЦО…

Он подкидывает яйцо в воздух у них над головами. Оно взрывается, заляпывая их лица красными и оранжевыми ошметками, прожигающими плоть до кости, с дымками азотистых испарений, точно горит фотопленка… Люди бьются в конвульсиях раздирая кожу и визжа…

Дикие юнцы с красными, золотыми и оранжевыми волосами, лица усыпаны прыщами, топчутся возле запертого магазина, ставни на окнах…

— Открывайте, сукины дети…

— Доставайте грязные фотки.

— Мы чуем, как они пахнут.

Камень врезается в ставню. Сжимая «уэбли-бульдог», боязливо выглядывает владелец. Ребята настроены серьезно. Их уже, должно быть, человек шестьдесят, и все новые на подходе — они разбирают топоры и молотки из ограбленного хозяйственного магазина. Хозяин выпрыгивает из заднего окна, когда поддаются расколотые ставни, и парни залезают внутрь, шагая по битому стеклу витрин.

— В кладовке.

Они вытаскивают устройства, похожие на машины для китайского бильярда с пулеметами…

— Эй, смотри-ка.

Мальчишка заводит машинку, тычет ею в другого парня. Машинка жужжит, пулемет трещит, прыщи взрываются на лице парня, а его ширинка выпячивается.

— Эй, Джимми, перестань, у меня от этого встает…

Другие ребята занимают места у машинок, обливая друг друга…

— Терри, бога ради…

— Я кончаю в штаны…

Они вытаскивают машинки на тротуар и поливают толпу…

Прохожие ерзают, запахивают полы пальто.

Люди дрочат… расстегивают штаны…

— Эй вы там… Что это вы делаете?

— А это вам, констебль.

Люди срывают одежду, ебутся в подъездах, такси, магазинах, на проезжей части и тротуарах… Полицейские машины, легавые, санитары затянуты в водоворот взбесившейся плоти, крутящейся у статуи Эроса…

Кумху смеялся. Настал вечер, он сел и огляделся.

Тот, Кому Не Больно недвижно сидит, кивая, в дверном проеме, синие вечерние тени падают на разрушенный двор, бассейн наполняется дождевой водой. Квакают лягушки. Теперь Кумху знает все о Тех, Кому Не Больно. Этот наркотик — СМЕРТЬ. Они были рождены мертвыми, и теперь им нужно все больше и больше наркотиков, чтобы оставаться мертвыми. Они — души наркоманских жрецов-отступников, пристрастившихся к путешествиям во времени за удовольствиями и болью. СМЕРТЬ убивает, чтобы возродиться в удовольствии и боли. Но чем больше она убивает, тем меньше удовольствий и боли может получить. Пока, в конце концов, не получит вообще ничего. В результате, убитое ею не восполняется. Чтобы сменить жизнь, она должна ее прожить, испытывая удовольствие и боль, и таким образом отождествиться с призраком, которого убьет. Когда она перестает отождествляться с призраком, она убивает себя.

Икстаб, отмеченная разложением, соблазняет юность, но обнаруживает, что обнимает свою копию. И обе они — тупорылые лесбиянки. Они с омерзением смотрят друг на друга. Ах Пуч убивает молодого Бога Маиса, и Ах Пуч стоит поодаль, появляется с другой стороны.

Кумху встречается со своим отцом. Отец очень стар, его лицо изуродовано болезнями. Древняя морщинистая кожа кишит живыми паразитами. Белые червячки выползают из уголков его глаз, вяло изгибаясь… Насекомые руки все время шарят вокруг.

— Книги сынок древние книги священные книги…

— Рецепт, выписанный торчковым лепилой 400000000 лет назад…

— У тебя незаконные трипы сынок… Позволяешь себе экстремальный опыт… Сначала колючки бы вынул…

— Засунь их себе в жопу старый козел…

Не тратя лишних слов он достает нож из розового кремня с хрустальной рукояткой и убивает гнусного старого отца. Запихивает книги в сумку. На обратном пути два жирных зеленых стражника преграждают ему путь, он мгновенно убивает их двумя стрелами. Теперь у мальчиков есть книги, они могут путешествовать во времени. Пока мистер Харт повторяет все ошибки книг, мальчики движутся к настоящему времени.

Желтое вечернее небо под железнодорожным мостом

падают тени озеро и небо

указывает левой рукой

змея бросается из пустых небес

бледнеет укус этой звездной змеи

тяжелый звериный запах в подъездах

горлицы воркуют вдалеке

над ручейком взрывается яйцо

извергая наш запах пустоты

прожигающий до костей

в дуновениях

окна

неба

цветов

мха

запах зверя острее

рыжий пряный волосок летит

живописный городок расплывается в

голубую тень булыжника

в разрушенном дворе напротив

(Le Comte[15] издает едкий холодный смешок)

Два мальчика идут по широкой улице среди пальм… руины Палм-бич… Они в белых набедренных повязках, белых кедах, с белыми поясами и кобурами — тупорылый 38 калибр, перламутровые рукоятки. Первый — Одри Карсонс, блондин, заменяющий молодого Бога Маиса. Второй — зубастый молодой Бог Смерти, китаец мексиканец майя и не знаю уж японец то молодой то старый с лицом уличного мальчишки. Он — Фишка, Анубис, Бог-шакал. Бетон растрескался, пробиваются сорняки. Проезжая часть и тротуары завалены сломанными пальмовыми ветками, дома заброшены, лужайки заросли, окна разбиты, рамы обросли солью. Слышен только щебет малиновок, тысячи птиц на крышах балконах деревьях скамейках, плещутся в бассейнах, полных дождевой воды и листьев.

Мальчик на красном велосипеде обгоняет их, лихо разворачивается и тормозит рядом, одна нога на бордюре. Он почти голый — только красная набедренная повязка, красный кожаный ремень и черные сандалии. На поясе — восемнадцатидюймовый охотничий нож с рукояткой розового дерева. Его тело красное, как терракота, гладкая кожа без пор натянута на скулах, глубоко посаженные черные глаза, копна черных волос. Оттопыренные уши дрожат, глаза вспыхивают, когда он смотрит на Одри. Одри замечает, что тело мальчика покрыто трупными пятнами. Мальчик облизывает губы и произносит одно слово на языке, непонятном Одри. Фишка согласно кивает.

— Это Джимми-Землеройка. Он на золотом джанке. Гниет надо скинуть проказу надо ебаться чтоб тело быть в норме. Он ебать тебя сейчас…

Одри отворачивается снимает набедренную повязку. Джимми тоже. Фишка садится на скамейку, поднимает пожелтевшую пыльную газету… ОБЪЯВЛЕНО ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ… Джимми и Одри надевают набедренные повязки… На теле Джимми почти не осталось черных пятен. Он садится на велосипед и что-то отрывисто сообщает Фишке.

— Говорит мы пришли в плохое место… Нужна одежда… Нужны деньги…

Джимми уезжает заворачивает за угол теряясь в блеске китайских роз…

Два мальчика идут на север по пустым пригородам… Дома все меньше все беднее… МАССАЖНЫЙ САЛОН ДЖЕЙН… СДАЮТСЯ КОМНАТЫ… Лавки, конторы… Малиновок почти не осталось, холодает.

Они заворачивают за угол, и от резкого порыва ветра кожа Фишки покрывается мурашками. Он тяжело дышит.

— Нужны шмотки…

— Посмотрим, нет ли здесь…

Они стоят у магазина мужской одежды, покрытые пылью манекены с товарами по сниженным ценам похожи на статуи. Они заходят и появляются в клубах пыли отряхивая одежду: Фишка в синем саржевом костюме точно школьник 1920-х годов на каникулах. Одри в темно-сером костюме и серой фетровой шляпе, как мальчишка-разносчик 1918 года… Холодный ветер, дыхание перехватывает… кашляет согнувшись сплевывает кровью в носовой платок. Туберкулез поджидает на следующей остановке. Проходит серый оборванец с посылкой в руках.

Воняет рыбой, мертвые глаза в подъездах, потрепанные кварталы забытого города… улицы полузанесены песком, пахнет морем… он вспоминает ломбарды, дешевые меблированные комнаты, китайские забегаловки… Перед ними дорогу перебегает какой-то зверек. Что-то среднее между дикобразом и опоссумом. Зверек поворачивается и скалит зубы в подъезде, его детеныш выглядывает из сумки на брюхе и тоже рычит. Фишка показывает пальцем.