Читаем без скачивания Мэбэт - Александр Григоренко

Последних слов Заика не слышал: он удирал в тайгу — без лыж, которые остались в нартах Хадко, — и бегство свое сопровождал долгим тоскливым воплем.

Больше ни Мэбэт, ни Ядне, ни Хадко не видели пустого, не своим очагом живущего человека Махако, который приходился им дальним родственником.

Женщина Пурги

Мэбэт подтолкнул ногой лежавшую перед ним голову Одноглазой. Голова покатилась, уткнулась в мягкий сугроб и стала почти незаметной. Мать и сын молчали в оцепенении. Говорить был способен только любимец божий — он и обратился к Хадко.

— Когда ты привязывал к нартам свои ленточки, я вспомнил одну историю, которая очень пригодилась бы тебе, но не рассказал. Теперь расскажу. Со старым Пяком мы почти ровесники. Когда-то очень давно, мы боролись с ним на медвежьем празднике и в шутку, я схватил его за волосы, слегка дернул и оголил ему половину головы. С тех пор волосы на нее так и не вернулись. Старый Пяк страшно зол на меня и эту злобу несет с собой в иной мир.

Мэбэт рассмеялся.

— И через много лет ты, мой сын, приехал свататься к его дочке. Вряд ли можно придумать большую наглость. Но я рад за старого Пяка. Он обругал тебя и хотя бы этим доставил себе удовольствие.

Хадко стоял не двигаясь. Он не издал ни звука. В тот момент Человек Пурги ненавидел отца.

Мэбэт продолжал:

— Тебя тоже ждет подарок. Он лучше того, который я приготовил для Заики.

Только сейчас и Хадко, и Ядне увидели, что не на пустых нартах приехал Мэбэт: под шкурами было спрятано что-то. Любимец божий, откинув краешек покрывала, промолвил с притворной лаской:

— Выходи, милая, ты уже дома.

Под шкурами он прятал девушку из рода Вайнота.

Мэбэт привез ее в жены своему непутевому, бессмысленному сыну. Он добыл ее легко, как добывал все, чего просила душа.

Девушка была красива, наверное, красивее дочери Пяка. Мэбэт выбрал ее по своему вкусу. По совпадению ее звали так же, как и его сына — Хадне, Женщина Пурги.

Невесту поместили в малый чум. Несколько дней она пребывала в оцепенении, не притрагиваясь к пище и не сказав ни слова. В чуме неотлучно пребывала Ядне, страдая за нее так же, как недавно страдала за сына.

Что касалось Мэбэта, то он не выказывал никаких чувств — ни гордости, ни радости, ни тем более беспокойства: он просто сделал дело, которое считал необходимым и достойным себя. Сожалел божий любимец лишь о том, что этого не сделал его сын — и вряд ли когда он решится на такой поступок. Мэбэт окончательно забыл то недавнее, радостное сомнение, заставившее его ненадолго поверить, что Хадко будет таким же, как он, пусть и с другим обликом. Его сын все человеческое воспринимает всерьез, и поэтому никогда не сможет стать любимцем божьим. Пусть он хороший охотник и сила есть в его руках, но таких же, мастеровитых охотников и сильных людей в тайге много.

Ядне хлопотала возле невестки, забота поглотила ее, она не замечала мужа, и Мэбэт думал, что жена затаила на него обиду или зло. Но все оказалось не так. Забота жены была смешана со страхом. Однажды несла Ядне охапку хвороста и, встретившись с Мэбэтом, взглянула мужу в глаза и сказала с тихой, но явной укоризной:

— Что ты наделал, Мэбэт, что ты наделал… Вайноты придут мстить за свою девушку. Они придут все. Их будет не трое и не пятеро: они явятся большим войском. Ты ведь знаешь, как обидчивы мужчины Вайнота.

— Пусть приходят, — равнодушно ответил муж.

Ядне покачала головой и повторила обреченно:

— Что ты наделал, Мэбэт, что ты наделал…

Она ушла в чум и там, ломая сухие веточки в пищу огню, погрузилась в тревожные мысли, которые начали приходить к ней задолго до того, как была похищена Хадне.

Можно бесконечно повторять то, что любимец божий — исключительный человек, или не человек вовсе, но простое повторение рождает неверие. Мэбэт уже сед, и потому все чаще Ядне думала — сколько отмерено ему? Ведь и летнее солнце идет на долгий закат, и так же должна пойти на закат эта странная щедрость богов к одному-единственному человеку? А может быть он бессмертен? Но тогда почему старость, безжалостная к прочим людям, пусть и несмело, показывает в нем себя? И насколько хватит сил у людей тайги бороться со своей завистью и униженностью от вида человека, вознесенного столь высоко? Когда они положат предел его свободе? Он все еще может поймать летящую стрелу — но две стрелы? Пять? Десять? Сто? Сотню стрел, пущенных в него, сможет он поймать?

И еще думала Ядне: можно ли назвать Мэбэта злым человеком? Нет, нельзя. Он не приветлив с людьми, и не слишком ласков с ней — этого не было и в молодости. Но муж ни разу не унизил ее из удовольствия унизить и, тем более, никогда не бил. А бить жену считается среди мужчин тайги едва ли не самым доступным развлечением.

Иногда он жесток. Но, в конце концов, то, что выглядит жестокостью, приводит к удаче и пользе. Мэбэт убил Одноглазую Ведьму, превратил ее мертвую голову в шутку — но разве это жестоко? За один короткий день он сумел совершить дело, на которое у всех других годами не поднималась рука?

Ядне вспоминала слова еще молодого Мэбэта, слова, которыми он ответил однажды на укоры почтенных людей в том, что не живет по общим законам:

— Я понимаю, чего вы хотите, — сказал им Мэбэт. — Вы хотите, чтобы я умерил свою силу и стал слабым, таким же, как все. Но разве можно силу заставить быть слабостью? Ведь потому она и сила, что ее невозможно заставить…

Жизнь, которую вел Мэбэт до этих слов, и жизнь, прожитая после них, давала понять: в мире много тайн, и божий любимец — не человечьего ума загадка. Почтенные смирились с этим, вслед за ними смирились все.

Олень войны

Ядне была права: за украденную девушку последовала месть. Днем, когда хозяин с сыном занимались вязанием новых нарт, к становищу пришел олень с черной стрелой на белом боку — знак войны людей Вайнота. Рассматривая оленя, любимец божий сказал сыну:

— У них война, что свадьба — все по правилам.

Мэбэт пошел в чум, чтобы переодеться в новую малицу. Он хоть и презирал обычаи, но знал их. Немного погодя, после прихода оленя, должны прибыть посланцы враждебного рода, чтобы обговорить условия войны и обозначить место будущего сражения. Не принять посланцев — значит признать себя побежденным еще до того, как в небо уйдет первая, сигнальная стрела.

Мэбэт желал встретить будущих врагов достойно, потому и пошел переодеться. Хадко догадался обо всем, но продолжил в одиночку заниматься прерванным делом. Он все еще помнил о том кратком, молчаливом приступе ненависти к отцу.

Загромыхал Войпель, вслед за ним залаяли другие собаки — показались посланники. Пара оленей быстро несла нарты под заледенелым красным флагом. Сидели в них два старика, годных лишь на то, чтобы обговаривать условия войны.

— Приветствую вас, почтенные, — кланяясь, сказал Мэбэт.

Старики приняли приветствие за издевательство (они были правы) и не ответили на него.

— Ты истощил терпение всех, Мэбэт, — начал один из них, сухой, с треугольным от огромных скул лицом, с которого свисали длинные, скрученные как тонкая веревка усы и бородка, заплетенная в косу. — Пусть наш род Вайнота станет первым, кто остановит тебя, а если надо — прекратит твою жизнь.

— Зачем ты похитил девушку? — потрясая кулаками, закричал другой старик. — Или у тебя нет оленей, чтобы заплатить калым?

— Или твои лобазы пусты? — подхватил первый.

Старики кричали попеременно, выбрасывая в Мэбэта свой гнев и давая понять как оскорблен и зол на него род Вайнота.

— Сколько зверя ты убил в чужих угодьях!

— Сколько девушек ты украл!

— И никогда не приходил с примирением!

— Ты радуешься тем, что унижаешь людей…

— Тебе нравится уязвлять гордость родов…

— Но скоро этому придет конец…

— Скоро, скоро мы остановим тебя…

Так продолжалось долгое время. Наконец Мэбэт ответил старикам почти дружелюбно.

— Я не понимаю вашего гнева, почтенные. Да, я похитил девушку, но ведь я никого не убил при этом?

После сказанного Мэбэтом старики начали перешептываться друг с другом, но так громко, что их разговор слышали все:

— Он издевается…

— Он ищет своей смерти…

— Может быть, он хочет, чтобы мы поблагодарили его за то, что он никого не убил?

— Безумный, безумный…

Мэбэт прервал притворный разговор посланников.

— Что же касается украденных девушек, — сказал любимец божий голосом, который становился все менее приветливым, — то я вполне признаю это. Но вряд ли меня можно считать разбойником, ведь я уводил женщин, помогая другим людям, которые не могли купить себе жену. Для себя же увел только одну — это моя жена Ядне, вот она, перед вами. И вашу девушку я украл не для себя — для своего сына. Он у меня слишком праведен, отчего попал в скверное положение и едва не умер от горя.