Читаем без скачивания Русские на Ривьере - Эдуард Тополь

В общем, когда мы въехали во Францию и через Кольюр, Парпиньон и Авиньон вернулись в Париж, то даже эти сказочные городки моей возлюбленной Франции померкли перед красотой, подаренной нам Испанией.

В Париже я стал заниматься своими делами, которые забросил ради путешествия в Марбелью, и предоставил Кате возможность одной гулять по улицам. Но в один прекрасный день я вдруг застал ее опять плачущей. Сначала я объяснил это шоком от встречи с Парижем, который испытывают все женщины мира, вне зависимости от их возраста, гражданства и вероисповедания. Но выяснилось, что история гораздо прозаичней. Оказывается, она позвонила в Москву спросить у мамы, как ее здоровье, а мама сказала: тебя разыскивают, срочно позвони на работу. Катя позвонила в Дом моделей и там выслушала целую бочку прямой русской речи в самых крутых ее оборотах. Потому что, будучи одной из первых красавиц московского Дома моделей, она должна была принимать участие в театрализованном показе мод в день рождения Славы Зайцева, который приходится на 2 марта. А она, мол, такая-сякая, укатила в такой-сякой Париж и срывает, туда ее и сюда, это важное политическое мероприятие. Общеизвестно, что Зайцев, который к своим девушкам относится, как отец родной, в разговорах с ними по-отечески пользуется всей палитрой родного языка. И вот она, зареванная, сидела дома и рыдала:

– Я должна немедленно уехать, потому что Вячеслав Михайлович, – а он для нее «Вячеслав Михайлович, бог и гений, хозяин ее жизни», – он меня выгонит.

Я говорю:

– Подожди! Он же подписал тебе отпуск!

– Это не важно. Раз он говорит, что я должна быть второго, то я должна быть. Иначе мне конец.

– А зачем ждать, когда он выгонит? Ты сама уйди.

Она сказала:

– Нет. Если я уйду, он меня сгноит, он меня уничтожит. Мне не жить и не работать в этом бизнесе, потому что в нашем мире он законодатель не только моды, но судьбы и жизни.

Тут я начинаю думать, что бы такое сделать, чтобы эту замечательную девушку оставить в Париже, из которого она так рвется. Потому что Испанию я ей уже показал, а Парижа она еще, честно говоря, не видела. Те несколько самостоятельных прогулок по городу, которые она совершила, это, конечно, Париж для туристов, а не тот настоящий Париж, который я ей могу показать. Нужно было придумать что-то неординарное, чтобы Зайцев потом ее не угробил. И тогда мне в голову приходит одна идея, которая любому нормальному человеку может показаться бредом сумасшедшего. Да и мне она поначалу показалась абсурдной, но потом я подумал: что-то в этом есть. А потом размял ее и увидел в этой идее единственный выход из нашей ситуации. Потому что без Кати мне было бы очень грустно в Париже. А идея родилась случайно, родилась потому, что накануне мне позвонил мой парижский приятель Вадим Нечаев, президент Ассоциации русских художников и писателей города Парижа, и сказал:

– Привет, Саша! Приглашаю тебя в «Куполь» на выставку русских художников.

А «Куполь» – это знаменитейший ресторан на Монпарнасе, в котором провели значительную часть своей жизни такие не последние люди, как Сальвадор Дали, Пабло Пикассо, Хаим Сутин, Марк Шагал и другие не менее известные личности. В этом ресторане выставлялись их картины, так что просто зайти в этот ресторан – уже событие, а выставиться в нем, вывесить там свои работы – событие, о котором художники мечтают годами и в большинстве своем умирают без этой чести. Вадик сказал мне, что он пробивал эту выставку десять лет и наконец ему это удалось, да и то лишь потому, что он подружился с какой-то монпарнасской школой французских художников и эти французы пригласили русских художников принять участие в их выставке. И вот, вспомнив об этом, я звоню своему другу Нечаеву и спрашиваю:

– Вадик, помнишь ли ты, что я оказал тебе одну серьезную услугу?

– Еще бы! – говорит Нечаев. – Конечно, помню.

– А помнишь, что ты мне сказал после этого?

– Помню, – он отвечает. – Я сказал, что я твой должник по гроб жизни.

Я говорю:

– Так вот, Вадик, наступило время платить должок.

– В каком смысле?

Я говорю:

– Сколько там русских художников должно быть? На вашей выставке в «Куполе»…

Он говорит:

– Десять.

– А будет одиннадцать.

– Ты что, с ума сошел? – закричал Нечаев. – Да у нас каталог отпечатан! Мы завтра уже картины развешиваем! Там места нет!

Я говорю:

– Вадик, когда ты просил тебя выручить, я же не кричал, что это невозможно и «ты с ума сошел»! А без всяких вопросов сделал то, что и должен был сделать, как друг. А что касается каталога, то мы и без каталога обойдемся.

Объяснив мне, что я выкручиваю ему руки и что я мерзавец, который при любом случае использует своих друзей, он наконец спросил:

– А в чем, собственно, дело?

– Да ни в чем. Повесишь там две картинки.

– Чьи картинки?

– Русского художника.

– Что за художник?

– Вадик, какое тебе дело? Художник будет русский, картинки будут хорошие. Повесишь – и все.

– Но там нет места!

Я опять говорю:

– Вадик, помнишь ли ты, что ты мне обещал?

– Ну, ты меня достал! – сказал Нечаев. – Хорошо, завтра в семь часов вечера чтобы ты был со своими гребаными картинками в «Куполе»!

Разговор наш происходил поздно вечером, и назавтра, в девять утра, подняв Катю, я отвез ее в магазин «BHV», что значит «Базар Отель де Виль», а другими словами – «Рынок городской ратуши», в нем есть все, включая краски, холсты, бумагу, карандаши и окантовку для картин. Я взял пачку бумаги, какие-то краски и две рамы, соответствующие размеру купленной бумаги. Потом мы спустились на другой этаж, и я купил несколько книг художников различных направлений – реалистов, импрессионистов, постимпрессионистов, экспрессионистов и абстракционистов. Все это я притащил домой вмеcте с недоумевающей Катей и сказал:

– Давным-давно, когда мы только познакомились, ты мне говорила, что не знаешь, кем тебе стать – моделью, баскетболисткой или художницей. Почему моделью и баскетболисткой – понятно. А вот почему ты хотела стать художницей? Ты умеешь рисовать?

Она сказала:

– Я пробовала…

– И что?

– Мне кажется, у меня получалось.

– И что ты рисовала?

– Это в школе было. Один раз я нарисовала принцессу, а второй раз – замок.

– Так, понятно, – говорю я. – Принцесса и замок у нас отпадают. Давай выберем для тебя сюжет. Что тебе больше всего понравилось в Испании? Какое было самое потрясающее впечатление?

– Самое потрясающее, – она отвечала, – это бой быков.

– Отлично! Значит, сюжет у нас уже есть. Осталось нарисовать.

Она сказала:

– А я не помню, как быка рисовать.

– Минуточку, – я говорю, – мы же там фотографировали. Где наши фотки?

Мы достали фотографии, сделанные во время боя быков, я отобрал из них две самые яркие и экспрессивные и говорю:

– Вот твой сюжет. Эта фотография и эта.

– Я попробую, – она сказала. – Только они повторяются.

– Молодец! Ты абсолютно права. Нам не нужны две одинаковые картинки. Давай сделаем вот что. Одна картинка будет у нас из Испании, а другая из Франции. Что тебе в Париже понравилось больше всего?

Она сказала:

– Да я тут ничего не видела.

– Как? Ты же пятый день в Париже! Ты тут гуляла с утра до вечера!

– Ну да, – она сказала. – Я прошлась про трем магазинам и двум улицам, вот и все.

Тут я вспомнил, что разговариваю с русской девушкой, которая только месяц как из Москвы. Я говорю:

– Тогда посмотри за окно. Видишь площадь под нашими окнами?

Она выглянула в окно и сказала:

– Ну, клево! Потрясающе! Как я раньше не видела?

А жили мы в самом центре Парижа, между Шатле и «Ле Алем», и под нашими окнами находилась маленькая квадратная площадь, посреди которой стоит знаменитый Фонтан Невинных. И с высоты пятого этажа эта площадь просто изумительна – в такой серой гамме, с перламутровым цветом окружающих домов, с темной брусчаткой и с черными стволами каштанов без листьев. Действительно, живописно. Я говорю:

– Значит, так. На одной картинке ты рисуешь бой быков, а на второй – площадь с Фонтаном Невинных.

Она спросила:

– Как? Прямо сейчас?

– Конечно, – я говорю. – Бери бумагу и начинай.

Дальше возник вопрос, в каком стиле рисовать. Я достал книги по живописи и сказал:

– Какие художники тебе нравятся? Смотри, можно рисовать, как рисует Матисс, можно – как Коро, а можно – как Винсент Ван Гог. Видишь, насколько они разные?

И я прочел ей небольшую лекцию по истории живописи, а в конце мы сошлись на стиле Морриса Утрилло, который писал Париж в постимпрессионистской манере. Но первые Катины наброски были мной разорваны и выброшены в корзину, и только после ее слез, обещаний выброситься из окна и запирания в ванной я добился своего – где-то к шести часам вечера мы имели два довольно приличных рисунка, один из которых изображал бой быков, а второй – площадь с фонтаном. С помощью скотча они были вставлены в рамы, и к семи часам вечера мы, переехав на левый берег Сены, оказались в ресторане «Куполь», где происходило развешивание картин. Тут выяснилось, что Нечаев воспринял мою вчерашнюю просьбу, как розыгрыш, ему и в голову не приходило, что какой-то наглый художник будет действительно влезать на выставку, где выставлялись лучшие профессионалы. Но самое главное – он меня обманул, сказав прийти к семи часам, в то время как развеска картин началась еще в четыре. То есть все стены ресторана были уже впритык завешаны картинами, свободных мест не было.