Читаем без скачивания Ангел в темноте - Юлия Лешко

Абстрактные герои в этом возрасте впечатления не производят, поэтому Катька тут же уточнила:

– А как ее звали?

Отлично, подумала я, пусть знает, что не она одна на свете трусишка…

– Танечка ее звали, Киселева, к примеру… В общем, ангел подумал об этой девочке и заметил, что…

Я сделала специальную «сказочную» паузу и увидела, что глаза у Кати сделались круглые, как личико у игрушки с нимбом.

– Что?… – шепнула она заворожено, заранее готовая и испугаться, и обрадоваться…

А я добавила оптимизма в голос и объявила:

– Что он светится! И чем больше он думал о девочке, которая жила в этом доме, тем ярче светился! Как маленький фонарик! Или как светлячок – помнишь, мы отдыхали на море, там вечером кругом летали светлячки?… Он посветил-посветил сам себе, быстро нашел комнату маленькой девочки, поправил ей одеяльце, поцеловал в лобик и полетел обратно. А светился он от любви. Вокруг было темно, но он освещал свой путь собственной любовью…

Это уже не было похоже на детскую сказку, но Катька отвлеклась от моего рассказа: она смотрела на своего игрушечного ангела-хранителя с явной симпатией. А он улыбался ей в ответ… То есть он-то улыбался и раньше, но заметила его улыбку Катька, кажется, только тогда…

… Я рассаживаю плюшевых игрушек на диване в Катиной комнате… Над диваном фото: я, Миша, Катя обнялись и смеемся. Когда это было? Год назад. Всего год назад. Целый год назад…

А моей Кате уже восемь лет. Она давным-давно не боится темноты. Маленький ангел по-прежнему висит в ее детской, и она любит смотреть на него перед сном. Она просит выключить свет, чтобы посмотреть, как он светится. Иногда подолгу держит его рядом с лампочкой, чтобы он светился ярче. Я знаю, что иногда она с ним шепчется. По-моему, о чем-то просит.

Она, наверное, уже забыла мою сказку, зато ее хорошо помню я. И, несмотря на то, что сама ее сочинила, очень хочу в нее верить…

Слышу, как открывается дверь: это Катя. Ее с подружкой-соседкой забирает из школы подружкина мама в те дни, когда у меня не получается. У меня часто не получается…

– Катя, а я уже дома.

Присаживаюсь передней на корточки, целую любимую мордочку:

– Соскучилась по своему котенку-малышонку. Ухожу рано, прихожу поздно. Работа такая, Кать…

Чмокаю часто-часто, сюсюкаю, тормошу свою девчонку, а Катька вздыхает по-взрослому:

– Да знаю…

Расстегивает босоножки и начинает рассказывать с лукавым выражением на мордашке:

– Сегодня утром смешно было. Мы с папой сели завтракать, папа включил телевизор. Ты там с каким-то дедушкой разговаривала. Папа и говорит: «Давай попьем чай с мамочкой». А я ему говорю: «С мамочкой – это хорошо, это вкусненько. И бутербродик мне тоже намажь».

Мы смеемся: она довольная своей шуточкой, я тем, что она уже умеет шутить. Чувство юмора в нашей жизни – штука бесценная. Нет, не самая, конечно, ценная, но нужная, обиходная вещь…

А самое ценное… Что? И я снова вспомнила «дедушку», как его назвала Катя, Николая Пантюхова.

Я уверена: ничего в нашей жизни не бывает случайным. Ни одна встреча, ни одно слово. Вот и сказку, которую я четыре года назад сочинила на ходу, мне наверняка продиктовало что-то, что умнее и сильнее меня. Эта простенькая сказка на самом деле предназначалась для меня. Как маленькое напутствие перед грядущей долгой дорогой. Во тьме, рассеять которую может только любовь…

Глава 5

Бывало и подобрей

Я проснулась, но вставать еще не хочется. Даже не взглянув на будильник, знаю, который час: сейчас без какой-то мелочи семь. Узнаю «сигналы точного времени» по звукам из приоткрытого окна: троллейбусы ходят довольно часто, в рабочем режиме, и уже начали стучать по асфальту каблучки, а это значит, настало время идти на работу служащим; все чаще заводятся и уезжают со стоянки во дворе автомобили. А вот детских голосов и хныканья еще не слышно: в детский сад рановато. И солнечный свет за сиреневыми занавесками спальни особый: он еще не набрал свою дневную силу. Полежать еще?

Кровать Мишина, естественно, уже пуста: одеяло откинуто на спинку, подушка по-солдатски аккуратненько взбита. Издалека слышно, как в ванной течет из крана вода: Миша предпочитает бриться станком, а не «Филипсом» с плавающими ножами, который я ему подарила когда-то на Новый год, поддавшись на уговоры телевизионной рекламы. Семи еще нет, а он не дождался звонка будильника и уже бреется. Значит, спешит.

Отмечаю все эти факты со странным чувством облегчения с оттенком вины. Господи, да что же это такое? Я живу в постоянном осуждении самой себя за то, за это, за неудачи, за тщеславие, за то, что влюбилась, за то, что разлюбила!

Резко отбрасываю одеяло, как будто вместе с ним хочу отбросить совершенно неуместные и просто вредные утром мысли. Попробуем перестроиться с неприятных размышлений о том, что я, судя по всему, разлюбила своего мужа, на какие-то плюсы. Погода, может, сегодня будет хорошая? Ну да, снова жара. Сегодня на работу к девяти, а не к шести? Но это не плюс, не минус, не повод радоваться и не причина огорчаться. Это просто неотменяемая повседневность, так похожая на мою семейную жизнь.

Нет, искусственно формировать настроение не получается. И поэтому вот уже почти год каждое утро меня, как звонок будильника, настигает мысль о том, что мы с Мишей вместе только потому, что у нас есть Катя. И еще о том, что ни он, ни, тем более, я не захотим менять что-то в нашей, а главное в ее жизни.

Да, все это не очень красиво. Не так красиво, как кажется кому-то со стороны. Про нас все время говорят «красивая пара», вкладывая в это понятие и благополучие, и успех, и любовь, конечно.

А вот ноги у меня действительно красивые. Могли бы быть подлиннее, но я ведь не модель и не балерина. Щиколотка тонкая, линия плавная, целлюлита пока нет. Это я так старательно настраиваюсь на позитив, как будто уговариваю себя: у меня ведь и достоинства есть, не правда ли? Хотя бы внешние.

В этот момент в спальню входит Миша, продолжая вытирать лицо полотенцем. Свежий, энергичный. Уж он-то себя наверняка не изводит по утрам самоанализом, даже когда для этого есть основания. Мельком глянув на меня, Миша открывает дверцу шкафа и произносит:

– Проснулась уже? Доброе утро.

Я сажусь по-турецки, тянусь за расческой на маленьком столике, начинаю расчесываться:

– Бывало и подобрей.

И сразу понимаю, что ляпнула не то. Эх, всей стране могу сказать: «Доброе утро!», не обращая внимания на свое настроение, а родному мужу – язык не повернулся. Вот, теперь нужны объяснения. «А почему не доброе?» – «А потому…» И дальше, все в анекдотической прогрессии. Помните «оговорочку по Фрейду»? Когда вместо: «Передай мне соль» – «Ты мне всю жизнь переломала!»

А не буду ничего объяснять, а то придется рассказывать этот анекдот или другую старую как мир историю. Например: Адам и Ева жили-были в райском саду, потом Ева нашла яблоко. Адама в этот роковой момент рядом не оказалось, а подвернувшийся по случаю змей доступно объяснил девушке все про вкус яблок и пользу витаминов: цвет лица, укрепление зубов и корней волос. Или что-то другое он ей наговорил? Наверняка, другое. Неважно, главное – это было интересно и познавательно. Съела Ева яблочко с превеликим удовольствием, а потом, с уже меньшим удовольствием, отправилась искать Адама. Нашла и обнаружила, что змеи и яблоки отныне волнуют ее куда больше, чем праведный супруг. И на обыденные приветствия мужа стала отвечать мелким хамством. Примерно так…

Вслух, разумеется, я не произношу ни слова.

Миша, однако, не пропускает мое замечание насчет «недоброго» утра мимо ушей. Ничего не спрашивает и садится рядом, смотрит на меня мгновение и… делает движение расстегнуть свою свеженькую, мною лично выглаженную рубашку…

– Мадам, давайте опоздаем на работу вместе… надолго. Скажем, что попали в пробку.

Удивительная толстокожесть. Разве не заметно, что я не расположена шутить? И вообще – ни к чему не расположена. Я спускаю ноги с кровати и говорю довольно сухо:

– А в какую пробку попала я? Наверное, в метро. Иногда мне кажется, Миша, что ты живешь на какой-то особой волне. И не способен настроиться на мою. Ну, хотя бы в мелочах.

Если он и обиделся, то виду не подает. Просто встает, пожимает плечами, но говорит серьезно:

– А о каких волнах ты сейчас говоришь? Я думаю, диапазон у нас все-таки один. Ну, мне так кажется. Только режим дня разный. Я уже и не помню, когда ты меня целовала. Хотя бы…

Я нарочито глубоко вздыхаю, подхожу к зеркалу и уже в зеркальном отражении вижу на самом деле расстроенное лицо мужа. Мне становится неловко. Подхожу к Мише и обнимаю его, положив голову ему на грудь:

– Ладно, прости меня, негодяйку. Но еще неделю я буду невыносима. Потерпи.

Миша обнимает меня крепко, смеется с облегчением и в то же время немного озабоченно:

– Значит, у нас есть две новости, одна – хорошая, другая – плохая. Хорошая – ты точно знаешь, когда перестанешь быть… м-м… негодяйкой. Плохая – долго придется этого ждать.