Читаем без скачивания Гипотеза Дедала - Лев Александрович Наумов

Никаких волшебных чувств на этот раз уже не было, но были другие, не менее занятные: я входил в здание не как блистательный режиссер-дебютант, но в качестве битого жизнью бывалого постановщика, виртуоза преодоления неподатливых и противных искусству житейских катаклизмов. В моей биографии появлялась вторая строка. Тем не менее никак не удавалось избавиться от мысли, что и отсюда меня выгонят с позором. «Ох уж и устрою я тогда этому М.! Не посмотрю на его славу и величие!» – так думалось мне, хотя опасения были напрасными.

Директор оказался значительно менее приятным человеком, правда, в отличие от предыдущего, был предупрежден о моем визите, а также о постановке. Он сказал, что «все это можно сделать». Подчеркиваю: «…можно сделать». Ясно, что решительно никто здесь не был рад моему приходу. Вопреки заверениям М., мне не удалось найти ни одного человека, который бы «ждал меня с нетерпением». Напротив, каждый встреченный, казалось, подчеркивал своей интонацией, что делает мне огромное одолжение, что я – обуза и повинность для всех. Но это уже детали и тонкости театральной жизни, а значит, мне ли, «бывалому постановщику, виртуозу преодоления неподатливых и противных искусству житейских катаклизмов», обращать на них внимание?

Я попросил, чтобы меня познакомили с артистами. В свою очередь, далеко не все исполнители соизволили снизойти до знакомства со мной. Так или иначе, но в глаза сразу бросалась важная проблема: в пьесе было одиннадцать мужских ролей. Каждой соответствовал – пусть и не строго – свой типаж. И это не считая массовки. В труппе не очень большого театра я мог найти не больше шести подходящих артистов. Как же быть с остальными? Пришлось спросить директора, можно ли привлечь людей из других театров. Он ничего не ответил, только раздраженно выдохнул, покачал головой и ушел восвояси, оставив меня одного на сцене.

Решив, что обсуждать эту проблему разумнее непосредственно с М., я отправился домой, где до утра корректировал свои наброски с учетом конфигурации сцены, объема зрительного зала и прочих полученных сведений. Днем же я пошел в гости к старому режиссеру, чтобы рассказать о своих соображениях по результатам знакомства с театром.

М. выслушал меня крайне внимательно и традиционно восторженно. По его словам, лучше придумать было нельзя. Ему остается только даваться диву, как я, столь юный человек, способен настолько глубоко проникать в комплексную ткань такого серьезного произведения! Но… с моего позволения, он бы хотел рассказать, как сам представлял себе спектакль по этой пьесе. Разумеется, возражать я не мог и не стал.

Рассказ М. занял в пять раз больше времени, чем мой, ведь был куда обстоятельнее. Он включал все, от мельчайших деталей будущей постановки, описания декораций, звукового и светового оформления, костюмов до идей относительно дизайна оригинальных билетов и программок. В заключение маститый режиссер предложил нескольких малозначительных изменений текста пьесы, включая пару, должен признать, весьма удачных реплик, которые, по его словам, пришлись по сердцу и драматургу. Закончил он фразой: «Вот именно так давайте все и сделаем».

Нельзя сказать, что видение М. мне не понравилось. Оно было очень интересным, тонким, но… не моим. Однако я опять ответил: «Хорошо» – и вновь был поражен собственной податливостью и неспособностью бороться за свой спектакль. Впрочем, со временем я убедил себя, что дело вовсе не во мне, а в гипнотических способностях мастера.

Дальнейшие события позволю себе описывать более бегло. Заботу о нехватке артистов определенных типажей мой покровитель обещал взять на себя, но в течение недели ничего на этом поприще не произошло. Четырежды я звонил ему прямо из кабинета директора. Всякий раз М. утверждал, что уже сделал необходимые распоряжения, а самые лучшие исполнители давно мечтают участвовать именно в моем спектакле и именно в этом театре. Когда первая неделя, наполненная подобными обещаниями, подходила к концу, мне уже было невыносимо трудно сдерживаться, чтобы не вспылить. Но, как ни удивительно, в тот самый момент, когда я было собрался вновь войти в кабинет директора, чтобы набрать телефон М. и поинтересоваться, за кого он меня, в конце концов, принимает, двери театра распахнулись и возник первый артист, пришедший на прослушивание.

Совсем юный, вчерашний выпускник провинциального училища, он не подходил ни на одну вакантную роль по типажу, но если бы этот человек не появился, М. не удалось бы избежать скандала. С тех пор действительно периодически стали возникать какие-то артисты. Разумеется, о том-то, том-то или том-то речи не шло, это были совершенно неизвестные люди, дебютанты, уволенные пропойцы, амбициозные скандалисты, несостоявшиеся самоучки… В общем, контингент вызывал большие сомнения. С натяжкой я мог занять в спектакле разве что одного из числа тех, кто пришел в течение трех месяцев, да и то предпочел бы этого не делать, а найти кого-то другого.

Похожая история происходила с декорациями. М. с пеной у рта настаивал, что над сценой будет висеть настоящий колокол исполинского размера. Согласно его задумке, с одной стороны, он должен изображать свод, своеобразную крышу аллегорического дома, а с другой – артисты будут бить по нему молотами, извлекая чрезвычайно громкие, но красивые звуки в драматичные моменты.

Вынесем за скобки вопрос о том, откуда бы взялся такой колокол, – режиссер заявил, что его отольют по эскизу специально для спектакля и мне не стоит об этом беспокоиться. «У вас и так дел невпроворот», – говорил он, улыбаясь, и в этих словах со временем мне начала слышаться издевка. Но когда я сообщил в театре о том, что собираюсь повесить на балках настоящий колокол диаметром в три четверти сцены, все решили, что мой разум помутился – мне же пришлось выдавать эту безумную идею за собственную.

Очевидно, что никому другому, кроме разве что М., не пришло бы в голову ничего подобного. Громадину бы изготовили, например, из папье-маше, а звон раздавался бы через динамики, став элементом фонограммы. «Вы понимаете, что балки не выдержат?! Они сломаются, даже если вы его просто повесите! – кричал на меня директор. – А уж от ударов, когда пойдет вибрация… Да и как вы собираетесь внести чертов колокол в театр?! Он же не пройдет в двери! Я уж не говорю о том, что артисты и зрители в первых рядах могут оглохнуть! Зачем это все нужно?! Подобное безумие разве что М. устраивал в лучшие годы». Несчастный глава театра сам не осознавал заключенной в его словах иронии, но я от души посмеялся, выйдя из кабинета. Более того, мне было очевидно еще и то, что колокол окажется непропорциональным – при