Читаем без скачивания Ярослав Мудрый. Историческая дилогия - Валерий Замыслов

— Ты пришел со многими кораблями, князь Ярослав. И много ли ты привез товаров?

Курбат заговорил на довольно сносном русском языке, и это не могло не порадовать Ярослава. Но царь, по-видимому, решил удивить своими познаниями не русских людей, а свое многочисленное окружение, кое одобрительно зацокало языками.

Ярослав кинул взгляд на бухарские ковры с подушками и пожал плечами. Его молчание и пожатие плечами были довольно красноречивы. Курбат понял, что гяур не хочет выслушивать его речи стоя.

Гордец! Неужели он думает, что булгарский царь соскочит со своего трона и побежит лобзать неверного?

Молчание затянулось. Курбат, еще молодой царь лет тридцати, занервничал. По суровому лицу русского князя было видно, что он не заговорит, пока ему не будет оказана подобающая честь, но тогда все приближенные удостовериться, что он, Курбат, не такой уж «величайший и несравненный», перед которым надо склонять головы и прогибать спины. Но тому не быть! Сейчас он прикажет своим багатурам раздвинуть пасть этого тщеславного шакала, и если после этого он не захочет отвечать на вопросы царя, то будет схвачен как нечестивый пленник…

Но это уже война. Ярослав привез с собой крепкое и многочисленное войско. И один Аллах ведает, чем всё закончится. Сановники же — послушные, раболепствующие бараны, они ничего не понимают в зарубежных делах. Начинать войну с Русью — потерять Булгарское царство. Этого же он, дальновидный и прозорливый Курбат, не допустит.

— Твой путь, князь Ярослав, был долгим и утомительным. Присядь на подушки.

С князя — гора с плеч. Курбат оказался не таким уж надутым индюком. Но надо идти до конца.

— Прости, царь Курбат, но я и мои люди не умеем сидеть на подушках.

Курбат поморщился, и всё же сумел сдержать себя.

— Принесите кресла!

По громадному шатру пошел недовольный гул, но царь тотчас подавил его, пробежавшись по лицам сановников своим беспощадным взглядом.

В полной тишине Ярослав уселся в кресло и заговорил:

— Твой пращур — царь Курбат — был могущественным властителем. Именно он в седьмом веке завершил дело Органы и нанес сокрушительный удар Тюркскому каганату. Мыслю, совсем не случайно ты, царь, носишь имя своего прославленного предка. Булгария, благодаря твоим устремлениям, еще дальше раздвинула свои рубежи.

Курбату понравились слова ростовского князя. Начал он недурно, весьма недурно! Этот урус неплохо знает историю его царства.

— Да и ты, князь Ярослав, гораздо укрепил свои земли.

— То — задача любого государя,[195] на какой бы земле он не сидел. Только иногда, царь Курбат, соседи пошаливают, с коими мирным договором скреплены.

— И кто ж эти разбойники?

— Да те, царь, кои торжественно поклялись своими богами — жить в дружбе с Русью, утвердив клятву такими словами: «Мы тогда нарушим свой договор, когда камень станет плавать, а хмель тонуть на воде».

По смуглому лицу Курбата мелькнула скользкая натянутая улыбка.

— У тебя хорошая память, князь Ярослав. Я знаю о договоре моего отца. Он умел скреплять клятвы мудрыми и цветастыми словами. Но поверь мне, князь, я никогда не посылал своих воинов на Русь. А на Волге кто только не шалит. Ваши же новгородские ушкуйники не раз на мои торговые суда нападали. Найди тут виновного.

— Забудем о том, царь Курбат. С разбойниками, кои выбираются из Медвежьего селища, я непременно разберусь. Я же хочу предложить тебе новый договор с Ростовским княжеством, дабы он был мирным и торговым. Пусть наши купцы беспрепятственно плавают со своими товарами в твое царство, а ваши купцы в мое княжество. Мыслю, что нам есть, чем обменяться. Ростовский торг переполнен киевскими, черниговскими, смоленскими и новгородскими товарами. Не лучше ли, царь Курбат, отринуть некоторые мелкие обиды и проявить свою мудрость на благо процветания наших земель.

— Я приветствую твое предложение, князь Ярослав. Но за очи коня не покупают. Не так ли говорят твои урусы? Расскажи, что ты можешь привезти на своих кораблях.

— О том скажет мой купец, царь.

Ярослав кивнул Силуяну, тот поднялся из кресла (в кои-то веки в присутствии самого царя спокойно посидеть удалось. Ну, и Ярослав!) и, поклонившись царю, принялся бойко перечислять всевозможные товары. Говорил он настолько долго, что Курбат остановил его:

— Достаточно, купец. Я бы хотел видеть многие товары в моем царстве.

— Благодарствую, о светлейший и несравненный царь царей Курбат, могучий повелитель всяких стран и народов, но я не перечислил и половины товаров.

Ярослав улыбнулся. Силуяна понесло: он не только усладил Курбата витиеватыми, лестными словами, но и поведал о таких товарах, о коих и сам князь не слыхивал.

— Я сказал: довольно, купец. Мои уши — не вселенная, чтобы вместить все твои слова… А теперь пусть говорят мои купцы.

В тот же вечер Курбат задал в честь гостей богатый достархан,[196] а на другой день два властителя скрепили договор не только клятвами, но и обменялись пергаментными свитками, приложив к ним свои печати.

(Это была первая крупная дипломатическая и экономическая победа князя Ярослава).

Глава 22

ЧЕРНОБОГ

Тосковала Березиня по Ярославу, уж так тосковала! И не чаяла, что кручина придет в ее терем. Всем сердцем привязалась она к Ярославу, и ныне не ведает, как одолеть тоску-печалинку. Кручинного поля не изъездишь. Неделя минула, другая, а на сердце Березини всё тревожней. Брала Святослава и шагала к родителям.

Устинья как могла успокаивала:

— И чего ты в затуге, дочка? Поди, скоро вернется твой супруг. Зря ты в уныние впала. Кручина иссушит в лучину, о добром думай.

Отец же и вовсе на Березиню удивлялся:

— Не узнаю тебя, дочка. Лицо удрученное. Никогда тебя такой не видел. Ярослав твой не войной на булгар пошел, а торговые дела решать. Вернется в полном здравии.

Тревога на какое-то время покидала Березиню, но тут как-то сон ей привиделся.

Шла она по солнечному красному бору и вдруг встречу — Чернобог. Напугалась Березиня, но вспять не побежала. От Чернобога не скроешься. Он — зачин всех несчастий и гибельных случаев. Ужасное божество, облаченное в броню. Лицо его исполнено ярости, в руке держит копье, неизменно готовое к нанесению удара.

Жуткий, опасный бог! Ему доставляли в жертву коней, дабы задобрить, просили миновать стороной со всем его злом. Ему воздвигали капища из черного камня. Сам же истукан был выкован из железа, и говорил он гулким, железным голосом.

Березиня прижалась к древу, а к ней, громыхая железом и сжимая в руке копье, надвигался Чернобог. Жуткий и высоченный. Какое злое лицо! Сейчас он вскинет копье и лишит ее жизни.

Березиня вспомнила заговор от лихого человека и, вскинув перед собой руку, воскликнула:

— Остановись, Чернобог! Ты не принесешь мне зла. Иду я по чистому полю, навстречу мне семь бесов с полудухами. Все черные, все злые, все нелюдимые. Идите вы, духи и полудухи, к лихим людям. Держите их на привязи, чтоб от них я была цела и невредима по пути и дороге, в дому и лесу, в чужих и родных, в земле и на воде, в радостях и беде… Уйди, Чернобог!

Чернобог не метнул копье, но утробный железный голос его прогремел над полями и лугами, над лесами и горами:

— Ты никогда не увидишь Ярослава. Ни-ког-да-а-а!

И затем Чернобог исчез, как его и не было. А Березиня очнулась от кошмарного сна. Сердце ее учащенно билось, пот заливал лицо.

А сон-то вещий, вещий! И вовсе впала в кручину Березиня. Загубят любого мужа в чужедальней сторонушке злые вороги… Нет, нет! О чем это она? Того и в думах нельзя держать. Во здравии прибудет Ярослав, прав тятенька, и надо богам молиться, много молиться.

Молилась со слезами на глазах, но языческие боги слушали и ничего не изрекали. Всё было смутно, туманно.

А, может, в храм сходить? Женщины-христианки особо почитают пресвятую Богородицу. И Ярослав о ней с большим благоговением рассказывал. «Но я же не крещеная, войду в храм как язычница. Осудит меня Богородица».

Миновала еще одна неделя, а от Ярослава ни единой весточки. Истерзалась душой Березиня, да так, что пошла к ведунье Орише, открылась.

Ведунья вздохнула:

— Непростое твое дело, голубушка, коль Чернобог привиделся, ох, непростое. Всяки люди у меня были, помогала. От сглазу дурного, от порчи, от винного запоя… Мало ли всякой напасти? Твоя ж печаль далеко сокрыта.

— Да хоть бы одно проведать: жив ли? Ты уж порадей, бабушка, сведай.

— Тяжело оное сведать, коль Чернобог… К омуту схожу, приходи позаутру.

Пришла, подарков принесла. Ведунья же даров не приняла.

— Не обессудь, голубушка. Не сведала. Уж всяко загадывала, да проку мало. Мутно всё, черно, неведомо. Молись!