Читаем без скачивания Круг замкнулся - Джонатан Коу

Мунир знал, что он не единственный, кто возражает против войны. Да что там, большинство британцев было на его стороне. Его немного утешили огромные митинги, состоявшиеся 15 февраля в каждом крупном городе. Он стоял плечом к плечу со своими согражданами, внимал зажигательным речам, хлопал, громко выражал свое согласие, а когда после митинга пришел домой и включил телевизор Бенжамена, то увидел, что в лондонском Гайд-парке собралось еще больше народу, прямо-таки безбрежная толпа. Но в глубине души он понимал, что премьер-министр не прислушается к этим протестам. Начавшийся процесс уже нельзя было остановить. История — чей конец за десять с лишним лет до крушения коммунизма был объявлен некоторыми философами, явно преждевременно, — медленно взбухала, чтобы превратиться в безжалостную гремучую реку, готовую выйти из берегов, и Мунир опасался, что этот поток подхватит миллионы людей и понесет их к неведомым испытаниям, которые они не в состоянии предотвратить.

В дом с наступлением темноты продолжали являться чужие люди, над головой гремели их шаги, когда они, тяжело ступая, поднимались или спускались по лестнице. Мунир раздумывал, не позвонить ли в полицию, но он ничего толком не знал о ночных посетителях и полагал, что в полиции от него отмахнутся. Но что-то ведь нужно было делать. Он поставил стул у окна гостиной, где теперь и просиживал вечерами, одним глазом глядя в телевизор, а другим на улицу. Ему было грустно. Ведь подглядывать в окно за прохожими — удел стариков; Мунир чувствовал себя очень старым.

Однажды вечером, примерно через неделю после февральских мирных маршей, город накрыл густой туман. Мунир, сидевший у окна и периодически подглядывавший в щелку между занавесками, не мог различить даже садовую калитку, находившуюся всего в пяти-шести ярдах от входной двери. Однако с улицы отчетливо доносился звук шагов. Кто-то уже минут пять топтался у дома. У топтуна была странная походка, спотыкающаяся, неровная. Возможно, это был не один человек, хотя голосов не было слышно. В конце концов Мунир решил выйти на разведку. Сняв с вешалки складной зонт — довольно увесистый и способный сыграть роль оружия, — он ступил в зимнюю промозглую мглу.

Вокруг янтарных уличных фонарей спиралью вился туман. Мунир обитал на тихой улице, вечером здесь даже машины не ездили, особенно в такую непогоду, и стоило Муниру закрыть за собой дверь, как он услыхал, что незнакомец, болтавшийся около дома, повернулся и пошел прочь. Мунир подбежал к калитке, напряг слух. Удалялся незнакомец торопливо, но казалось, что шагал он с трудом и словно прихрамывая. Вскоре звук шагов стих, невидимка пропал.

Этим Мунир не удовлетворился. Он решил немного покараулить у калитки. Вышел на улицу и присел на низкую ограду, отделявшую клочок его сада от тротуара. Кирпичная кладка заледенела; холод пронзил Мунира сквозь тонкую саржу штанов и растекся по ягодицам. «Так и геморрой заработать недолго», — подумал он, однако спустя немного времени привык к холоду и остался сидеть, слегка дрожа, но все же с удовольствием вдыхая сырой свежий воздух. Мунир имел привычку слишком сильно топить в гостиной и только сейчас понял, насколько душно у него в доме.

Вскоре он опять услышал шаги.

Он знал, что это тот же человек. Та же тяжелая, медленная, неуверенная поступь, напоминавшая походку старика. Появление Мунира спугнуло незнакомца, но теперь он, видимо передумав, возвращался обратно. Мунир замер, потом встал на ноги, вглядываясь в темноту и крепко сжимая в руке зонтик. Прошло несколько секунд, и он увидел человеческую фигуру, все еще слабо различимую за волнами тумана, — скорее даже не фигуру, но крупный черный сгусток с размытыми очертаниями. Шаги приближались, и тут Мунир сообразил, что это вовсе не старик и вообще не мужчина.

Это была женщина. Она шла медленно, но упрямо, целеустремленно, тяжело опираясь на палку, глядя вперед пронзительным, застывшим взглядом — словно какое-то встревоженное ночное животное, — но, похоже, ничего не видя. Одета она была в темно-коричневую искусственную шубу, едва прикрывавшую колени; мускулистые икры обтянуты шерстяными светлыми колготками. На голове у нее был платок, завязанный под подбородком, а на бледных щеках с толстым слоем пудры ярко выделялись пухлые губы, накрашенные темно-красной помадой. Но, несмотря на болезненно расплывшееся лицо, грузную фигуру, вид у нее был величественный и властный. Неповоротливость ее тела предполагала сильный характер, как и несгибаемое упорство, с которым она глядела прямо перед собой. Наблюдая, как это массивное видение выплывает из складок тумана, Мунир даже немного струхнул.

Женщина остановилась в трех шагах от него, опершись на палку и прерывисто дыша. Ее рыбьи глаза навыкате впились в Мунира. Отдышавшись, она спросила:

— Вы здесь живете?

— Да.

— А Бенжамен тоже здесь живет? Поскольку однозначно ответить на этот вопрос не представлялось возможным, а женщина явно нуждалась в отдыхе, сгоравший от любопытства Мунир предложил:

— Вы, кажется, немного утомились. Не зайдете ли ко мне на минутку?

Женщина отрицательно покачала головой. Она повторила вопрос, и Мунир объяснил, что Бенжамен жил по этому адресу до недавнего времени, но два месяца назад исчез и никто не знает куда. Он извинился, что не может сказать ей больше.

От этого известия женщина будто съежилась, ее тело опало. На глазах Мунира она лишалась своей стати.

— Спасибо, — проговорила она.

— Я каждый день пытаюсь с ним связаться, — добавил Мунир. — И если мне удастся с ним поговорить, что передать?

— Скажите, — женщина уже разворачивалась к нему спиной, — что Сисили его спрашивала.

Имя было Муниру незнакомо. Для него оно ничего не значило. С немым изумлением он смотрел, как удаляется, спотыкаясь, эта громоздкая фигура, пока ее не окутал туман и не скрыл из глаз, будто опуская занавес над заключительным актом изматывающей драмы.

7

Очень скоро квартира Марка перестала быть для Пола и Мальвины только местом для сексуальных удовольствий. Теперь они называли ее домом, их общим домом. Это не означало, что они зажили там вдвоем, бросились подбирать новые обои или покупать тостеры с кофеварками. Но каждый день приходили туда на несколько часов, чтобы не только заняться любовью, но и поговорить, вместе поесть, выпить вина, посмотреть телевизор. Так они начали преобразовываться в пару.

Сперва у Пола и в мыслях не было воспользоваться этой квартирой. В тот декабрьский вечер они, покинув вечеринку «Самые интересные мужчины Британии», отправились ужинать в ближайший ресторан, которым оказался «Джо Аллен», где любили собираться актеры и мелкие знаменитости. Не успели они сделать заказ, как мобильник Пола пискнул: текстовое сообщение от Дуга Андертона.

Привычка умирает последней, а, Пол? Я думал, ты интереснее. Будь начеку. Дуг.

— О черт, — выругался Пол.

— Что случилось? — полюбопытствовала Мальвина.

— Кое-кто видел, как мы уходили.

Он закрыл глаза, зажмурил их крепко: нет, этого не может быть. Неужто опять все сначала? Он глянул на Мальвину, она смотрела на него обеспокоенно, доверчиво, и Пол уже был не в силах сопротивляться хваткому желанию и сожалениям о потерянном времени — времени, которое им необходимо наверстать. И тут он нащупал в кармане ключи — ключи от квартиры Марка в Барбикане — и сразу понял: вот оно, решение проблемы. От Кеннингтона до Барбикана несколько миль; не зная, где искать, пресса их никогда там не найдет. Квартира была удобной, безопасной и пустой.

Через полчаса они взяли такси и провели ночь в квартире Марка.

Быстро сложившийся распорядок — по понедельникам, вторникам и средам они ночевали у Марка, иногда встречались там в обеденный перерыв, если рабочее расписание Пола позволяло, — был сломан Рождеством и Новым годом. Мальвина все праздники почти не вылезала из барбиканской квартиры, но Пол, приличия ради, был вынужден провести два-три дня в Мидлендсе с женой и дочерьми. Ему даже пришлось пережить вечер в Рубери в обществе сестры и родителей — после исчезновения Бенжамена семейное празднование обернулось совещанием по принятию неотложных мер. Что касается Пола, он не мог понять, из-за чего разгорелся сыр-бор. Его брат — взрослый сорокадвухлетний человек, вполне способный позаботиться о себе. На разговоры о нервном срыве Пол не покупался: не впадают в депрессию лишь оттого, что твоя жена (с которой ты уже больше года не живешь) забеременела от нового бойфренда. Лоис находила весьма знаменательным то обстоятельство, что, перед тем как уехать за границу, Бенжамен привез все свои бумаги в Йорк, оставив их у Софи; коробок было так много, что все они не поместились в комнате дочери Лоис. Но и в этом Пол не усматривал ничего зловещего. Ему всегда было ясно, что Бенжамен попусту тратит время, строча свой бесконечный роман. Слава богу, он и сам наконец это понял. Однако на предложение отметить это событие родственники не откликнулись, но обозвали Пола бессердечным. Они ошибались. Ему просто не терпелось поскорее уехать — он так скучал по обнаженному телу Мальвины.