Читаем без скачивания Том 1. Стихотворения, статьи, наброски 1834-1849 - Иван Тургенев

Графиня Донато

Начало поэмы

Был светлый летний день, когда с охоты знойнойВ свой замок, вдоль реки широкой и спокойной,Графиня ехала. Сверкал зеленый лугЗаманчиво… но ей всё надоело вдруг —Всё: резкий звук рогов в излучинах долины,И сокола полет, и цапли жалкий стон,Стальных бубенчиков нетерпеливый звон,И лесом вековым покрытые вершины,И солнца смелый блеск, и шелест ветерка…Могучий серый конь походкой горделивойПод нею выступал, подбрасывая гривой,И умной головой помахивал слегка…Графиня ехала, не поднимая взора, —Под золотом парчи не шевельнется шпора,Скатилась на седло усталая рука.

Читатель! мы теперь в Италии с тобой,В то время славное, когда владыки Рима*Готовили венец творцу Ерусалима,Венец, похищенный завистливой судьбой;Когда, в виду дворцов высоких и надменных,В виду озер и рек прозрачно голубых,Под бесконечный плеск фонтанов отдаленных,В садах таинственных, и темных, и немых,Гуляли женщины веселыми роямиИ тихо слушали, склонившись головами,Рассказы о делах и чудесах былых…Когда замолкли вдруг военные тревоги —И мира древнего пленительные богиЯвлялись радостно на вдохновенный зовВлюбленных юношей и пламенных певцов.

Графиня ехала… Вдали, полузакрытыйГустою зеленью и солнечным лучом,Как будто золотом расплавленным облитый,Встает ее дворец. За ней на ворономТяжелом жеребце — покрытого плащомМужчину видим мы. Чета собак проворныхТеснится к лошади. Среди рабов покорныхИдет сокольничий, суровый и седой;Но птицы резвые напрасно бьют крылами…Красивый, стройный паж поспешными шагамиБежит у стремени графини молодой.Под шапкой бархатной, надвинутой на брови,Его глаза блестят; колышутся слегкаНа шее локоны; румянцем юной кровиНа солнце весело горит его щека.

Графиня ехала… А в замке под окномСтоял ее супруг и, прислонясь лицомК холодному стеклу, глядел на луг широкий.И был то человек упорный и глубокий;Слывя задумчивым, всё наблюдал   кругом,Не требуя любви, ни от кого советаИ помощи не ждал, чуждался лишних слов;Но светлый взор его, исполненный привета,Умел обманывать, умел ласкать врагов.И был он окружен послушными слугами,Друзей удерживал обильными дарами,И гневного лица его не знал никто.Донато не спешил и в мести… но затоВо тьме его души созревшие решеньяНапрасно никогда не ждали исполненья…

Прозаические наброски

<Набросок автобиографии>

Мне 17 лет было тому с неделю.* Я хочу написать всё, что я знаю о себе, — всю мою жизнь. Для чего я это делаю — две причины. Во-первых, читал недавно* «Les Confessions» de J. J. Rousseau[91]. Во мне возродилась мысль написать и свою Исповедь; во-вторых, написав свою жизнь теперь, я не стану трогать этой тетради лет до пятидесяти (если доживу), и тогда мне наверное приятно будет вспомнить, что думал, что я мечтал в то время, когда я писал эти строки. Итак, сделав exordium[92], необходимое всюду, я начинаю.

Я родился 1818-го года, 28-го октября, в Орле — от Сергея Н. Тургенева и Варвары Петровны Т., бывшей Л. Про свои ребяческие лета знаю я только то, что я был баловень, — был однако собой дурен — и лет четырех чуть-чуть не умер; что меня тогда воскресило старое венгерское вино и потому, может быть, я люблю вино. Женщина, имевшая обо мне тогда самые нежные попечения, была одна А. И. Л.*, которую я, несмотря на многие ее не очень хорошие свойства, люблю до сих пор.

№ 32

Михайла Фиглев

Рост: высокий.

Глаза: карие.

Волосы: белокурые.

Лета: 18.

С умом второстепенным, но довольно проницательным. Впрочем, более природный нежели приобретенный ум. Добр, откровенен и честен; главная слабость: страх de paraître ridicule[93]. Он не может действовать один, не имея перед глазами образца; впрочем, не хочет чтобы это замечали. Любит женщин вообще; но более для того, чтобы об нем думали как о любезном молодом человеке. Высшая его награда — услышать где-нибудь чтобы его так называли. Впрочем, не старается прослыть любезным; он хочет только, чтобы им занимались. Амбиции к первенству нету; он довольствуется вторым местом. Он решительно не гений. C’est un homme placé plus haut que la médiocrité et plus bas que le génie[94]. Хороший друг и товарищ; aimant les femmes avec ardeur, incapable de haïr[95]. Он будет счастлив. Он никогда не будет иметь довольно гордости идти против мнения света; но он не знаком с ложным стыдом. Une âme forte peut le subjuguer facilement; un homme ordinaire mais habile peut se faire suivre par lui[96] Впрочем, благороден до глубины души. Il n’est pas homme à s’élever au dessus du malheur; mais aussi le malheur ne l’abattra-t-il pas facilement[97]. Он подвержен предрассудкам своего века. Детей будет воспитывать хорошо; они его будут любить и уважать. К жене будет слишком слаб. Дай бог ему не слишком умную жену! Il aime à faire croire aux autres qu’il a certaines intrigues; du reste il est assez sobre ce qui regarde les femmes. Il cache mal et sa douleur et sa joie; même je dirais qu’il est plus renfermé en soi-même dans la douleur[98]. Его еще пленяет блеск мундира; впрочем, если будет служить, будет хороший офицер и хороший начальник. Его всегда будут любить. Религия — более внутренняя, нежели наружная; в этом отношении он первой степени. Il y a des hommes, pour lesquels il sent une méfiance involontaire; à d’autres il s’abandonne trop[99]. Он не горяч и не зол; но ему, очевидно, неловко быть с тем, кто ему как-то не понравится. Его характер более веселый — il est entièrement fait pour cette vie[100].

Resumé[101]

Человек второго класса, второго отделения, третьей степени.

Похождения подпоручика Бубно́ва

Роман

Алексею Александровичу Бакунину, потомку Баториев*, ныне недоучившемуся студенту, будущему министру и андреевскому кавалеру в знак уважения и преданности сей посильный труд, плод глубоких размышлений с некоторым родом подобострастья посвящает сочинитель

Подпоручик Бубно́в гулял однажды по одной из улиц уездного городка Ч…. Во всю длину этой улицы находилось только 3 дома — 2 направо, 1 налево. Улица эта была без малого с вёрсту. Так как до вечера оставалось часа два, не более, то старые мещанки, хозяйки упомянутых домов, заблаговременно заперли ставни, загнали кур и улеглися спать. Подпоручик Бубнов шел, заложа руки в карманы и предаваясь, по обыкновению, любимым размышлениям — о том, что́ бы он стал делать, если б он был Наполеоном?

К подпоручику Бубнову совершенно внезапным образом подошел человек небольшого роста — в весьма странной одежде; Бубнов принял было его за помещика Телушкина, только что приехавшего из-за границы; сам он, правда, и не имел чести лично знать г-на Телушкина, но успел уже наслышаться о мудреных и чудных заморских его нарядах… Однако при первом слове незнакомца он совершенно разуверился… Незнакомец, подойдя к подпоручику Бубнову, произнес небрежно и скороговоркою:

— Я чёрт.

Подпоручик тотчас подумал: «Либо он пьян, либо я пьян — во всяком случае неприлично оставаться».

Но незнакомец не дал ему отойти двух шагов и проговорил с улыбкой:

— Вы не пьяны, любезный Иван Андреич, — но я чёрт.

Иван Андреич опять подумал: «Либо он сумасшедший, либо я сумасшедший — так зачем же нам оставаться вместе!»

Незнакомец поймал его за полу и сказал громко и решительно:

— Бубнов, что б ты сделал, если б был Наполеоном?

Подпоручик Бубнов успокоился и подумал: «Он точно чёрт…»

— Что вам угодно? — промолвил он довольно решительно.

— Во-первых, мне угодно убедить вас, что я точно чёрт. Эй вы, крапивы, чего зазевались? Нуте-ка — казачка — да хорошенько.

Все крапивы, в изобилии растущие вдоль полусгнивших заборов, отхватили казачка на славу.

— Хорошо, — сказал чёрт, — пока довольно. Впрочем, за мной дело не станет. — И тут он сразу выкинул несколько удивительных штук: положил себе обе ноги в рот и протащил их сквозь затылок; взял свои собственные глаза в обе руки и с приятностью бросал их на воздух; наконец, подарил свой нос Ивану Андреевичу на память. Подпоручик Бубнов расстегнул свой сертук и положил нос чёрта в боковой карман.