Читаем без скачивания Самая страшная книга 2017 (сборник) - Майк Гелприн

Он вышел с Сашей на палубу, долго говорил о том, что Арктика любит только смельчаков. Часть из них убивает, да. Но тем сильнее любит остальных. А механик – ну не выдержал мальчишка. Забрел ночью далеко, да и свалился, вмерз в лед.

Ночью ненцы ушли, взяв нарты, упряжку собак и самый минимум припасов. След был хорошо виден и вел на юг.

Богданов от безвыходной ярости снова слег. Саша напоила его лауданумом, чтоб поспал, а то еще удар хватит.

Под дверью утром она нашла записку от Тайбарея.

«Ухади, баршня, – было написано большими корявыми буквами, карандашом. – А то все умрт от тбя».

На следующий день двое матросов зарезали Максима Соленого и пили его кровь из чайных чашек. После этого один удавился на простыне, второй нырнул в полынью, снова возникшую у корабля. Саша смотрела на окровавленный снег, на красный лед на палубе, на сложенные у борта тела, прикрытые одеялами.

Она чувствовала, как что-то смотрит из ее глаз с холодным и злым любопытством.

«Все умрут от меня», – подумала она.

Саша надела шубку. Зачем-то очень тщательно закрыла за собой дверь.

«Ночь, – думала Саша, скользя по льду. – Вечная ночь. Лед. Нет жизни. Зачем я здесь?»

Она чувствовала существо внизу, ощущала его взгляд сквозь двухметровый слой льда.

– Саша! – крикнул с палубы Богданов. – Ты куда собралась?

Она обернулась – ее изменившиеся глаза видели в сумерках, какой он бледный, растерянный, как ему страшно сквозь всю его целеустремленность и браваду. Она пожалела его.

И прыгнула в воду.

1988

Льдов достигли на изломе июля, в три пополудни, под шквальным дождем, обрушившимся на атомоход с забитого сизым мазутом неба. На подходе к ледяной кромке дождь обернулся градом, дробью расстреливал каютный иллюминатор.

Ингрид Хансен перелезла через Андрея и в чем мать родила двинулась к душевой. На пороге обернулась, смахнула со лба прядь взмокших льняных волос:

– Что не так, милый?

Не так было все. Андрей чувствовал себя отставным фигуристом, которого заставили-таки откатать обязательную программу с незнакомой партнершей. Они откатали: она – умело, он – старательно. Оценка за технику высока, за артистичность никуда не годится.

– Все хорошо, – выдавил Андрей. – Прекрасно и удивительно.

Он наскоро оделся, под звуки душа выбрался из каюты и побрел по корабельному коридору. Согласно инструкции, об инциденте следует доложить товарищу Шерстобитову, саркастически думал Андрей. Пускай расследует, не провокация ли это датской разведки… И вздрогнул от неожиданности, когда Шесть Убитых выскочил из-за коридорного поворота и ухватил за рукав.

– Началось, – зловеще процедил пятой козы барабанщик. – Ты уже в курсе?

– Нет. Что началось-то?

– Баба, – сообщил Шесть Убитых, сощурившись. – Голая.

Андрей удивился – неужели Ингрид выбралась из душа и пошлепала к себе голышом?

– Там, – махнул Витек в сторону верхней палубы. – На льду, раненая, но вроде живая. Взяться ей неоткуда. Не из воды же.

Пару минут спустя Андрей, укрываясь от града пологом ветровки, оторопело смотрел, как полдюжины матросов спускают на воду спасательную шлюпку, а второй помощник пытается отогнать от планшира публику, распаленную немыслимым происшествием. Пассажиры шептались и переговаривались на добром десятке языков.

Андрей не смог протиснуться вперед, ждал на палубе. Таинственную находку подняли на борт, уложили на носилки. Спасенная лежала недвижно, укрытая одеялом, а сверху – матросским бушлатом. Андрей разглядел смерзшиеся пряди длинных волос, кожу цвета нетронутого снега и огромные черные глаза вполлица.

– Посторонитесь! – зычно каркал второй помощник. – Ну же, товарищи! Леди, мистеры, херры! Телеграфируем, начнем расследование, разберемся, оповестим, а сейчас по каютам, пострадавшей нужна медицинская помощь!

– С дороги, молодой человек, – просипел милейший Петр Маркович, главврач судовой больницы, едва поспевающий вслед за носилками.

Андрей механически шагнул назад, и в этот момент безучастный взгляд огромных глаз уперся в него. И тут же изменился, что-то мелькнуло в черной глубине.

Девушка на носилках резко села, так что одеяло упало, обнажив небольшую белоснежную грудь с темными сосками и глубокую круглую рану под ключицей. Губы спасенной дрогнули, округлились, будто она пыталась что-то сказать, позвать Андрея по имени, но звук не шел, и, рванувшись, она бессильно повалилась навзничь.

– Знать ее вы, да? – ошеломленно спросил японский океанограф Амида Куроки, когда процессия с носилками исчезла из виду.

– Впервые вижу, – ответил Андрей ему в тон. – Я.

Следующие сутки «Георгий Богданов» трудолюбиво вспахивал ледяное поле, оставляя за кормой узкую черную борозду.

Откуда взялась обнаженная девушка, выяснить не удалось. Льдина, с которой ее сняли, откололась и перевернулась, скрыв следы, если они там и были. Сообщений о терпящих бедствие судах, экспедициях или самолетах не поступало. Никакого логического объяснения появлению измученной (шептались, что у нее еще и на спине две рваные раны) и раздетой девушки у кромки льда предложить никто не мог.

– Инопланетяне, – предположил канадец. – У нас в Ванкувере в прошлом году троих похитили, огни были в небе. Потом вернули. Без памяти.

– Вряд ли, – протянула Ингрид. Она была за ужином непривычно задумчива, куталась в свитер. – Скорее всего, девушка – жертва мужского насилия и жестокости.

И посмотрела на Андрея так, что он поперхнулся кофе.

Капитан передал обращение по громкой связи – уверял, что все меры приняты, расследование проводится, медицинский уход новой пассажирке обеспечен.

До вечера Андрей промаялся, не находя себе места из-за тревожного, гнетущего чувства. Потом решительно зашагал к судовой больнице на третьей палубе.

– Хоть караул выставляй, – сказал, утирая взмокший лоб, Петр Маркович. – Идете и идете. Всем любопытно. Но вас пущу ненадолго, – я же видел, как она на вас на палубе отреагировала. Девушка не в себе, реакции заторможены, а процесс заживления ран идет с необыкновенной скоростью, никогда такого не видел. С утра были свежие, а сейчас в нижних слоях уже рубцуется…

Андрей шел за ним, пытаясь улучить секунду и спросить…

– Заговорила, да очень хрипло и медленно. Имя вроде бы свое вспомнила – Саша, говорит. Александра. Русская.

Александра, русская, лежала на больничной койке, отвернувшись к стене. Андрей в нерешительности потоптался на пороге узкой полутемной палаты, затем несмело шагнул внутрь. Внезапно стало неуютно и тягостно, кожу продрало ознобом, будто что-то холодное, враждебное, угрожающее исходило от скорчившейся под казенным одеялом фигурки.