Читаем без скачивания Тайный агент Её Величества (Когда падают звезды) - Алла Бегунова

Древнее фортификационное сооружение, однако, не допускало подобной спешки и крайней неосторожности. При закрывании левая створка, изготовленная из дубовых досок и обитая полосами железа, сорвалась с двух проржавевших верхних петель и повисла в воздухе, едва удерживаясь на одной нижней. Порыв ветра ударил в нее, и створка с жалобным скрипом вернулась в прежнее положение у стены, угрожая упасть на землю в любой момент. Люди в чалмах и халатах, оставив ворота незакрытыми, взобрались по лестнице на надвратную башню и принялись наблюдать за «Хотиным» оттуда.

Корабль неверных, или кяфиров, смелой белокрылой чайкой влетел в гавань, мгновенно убрал паруса, лихо развернулся и занял наиболее удобное место в ней. Ядра, сломав старую стену, как будто поставили точку в эффектном его появлении. Конечно, все это было неспроста. Стража у ворот послала гонца к Шагам-Гирею. Двадцативосьмилетний сын нового светлейшего хана Бахадыр-Гирея прибыл сюда месяц назад с отрядом воинов в сорок сабель. Он запер в резиденции прежнего главу ханской администрации каймакама Абдулла-бея и стал распоряжаться в городе вроде полноправного его хозяина.

На «Хотине» тем временем шли сборы к высадке на берег. Капиджилар-кегаяси Мехмет-ага и четверо сопровождающих его лиц уже вышли на верхнюю палубу в парчовых парадных кафтанах. Они также вынесли зеленый треугольный флаг с вышитым на нем знаком династии Гиреев «темге» — Т. К ним присоединилась группа якобы мусульман — переодетые в восточные наряды кирасиры Новотроицкого полка, вооруженные кривыми саблями, кинжалами и пистолетами. Зная о высадке в Гёзлёве, русские давно не брились и потому сейчас имели на щеках и подбородках характерные крымско-татарские короткие бородки и усы. Таким образом они могли войти в мечеть Джума-Джами вместе с посланцем Шахин-Гирея и составить его прикрытие при нападении бунтовщиков, посланных Бахадыром.

Среди восточных воинов Тимофей Козлянинов к величайшему своему удивлению обнаружил курскую дворянку. Впрочем, он узнал ее с трудом. Пестрая чалма, широко и плотно навернутая на фетровый колпак, шелковая рубашка со стоячим воротником, длинный суконный кафтан, застегивающийся по косой линии на пуговицы с воздушными петлями, кушак с бахромой и кинжал «бебут», засунутый за него, превращали Аржанову в турецкого или татарского юношу лет 15–16. В толпе, окружавшей Мехмет-агу, она держалась скромно и старалась не привлекать к себе внимания.

Ничего подобного командор не ожидал и остановился возле нее как вкопанный. От растерянности моряк перешел на французский:

— Qu’est-ce qu’il y a, ma cherry?

— Ne vous derangez pas, Commandor.Voila mon affaie.

— Tout de meme vous est ne plus grand plus une jeun femme faible — в волнения произнес он.

— Non. Vous n’avez rien a craindre[40], — сказала она, отвернулась и отступила в сторону, давая понять, что разговор окончен.

Тут к капитану подбежал с каким-то вопросом начальник абордажной партии. Солдаты тоже готовились к высадке на берег. Поначалу Козлянинов хотел отправить туда пятнадцать человек, а двадцать три на всякий случай иметь в резерве на «Хотине». Русские солдаты в черных треуголках и при фузеях с примкнутыми штыками остались бы у входа в мечеть, чтобы не оскорблять чувств верующих, но напоминать им о серьезных намерениях пришельцев с далекого Севера. Теперь командор заколебался.

Мысль о том, что его возлюбленная сейчас отправится в самое логово врага, взбудоражила мужественного морехода. Как дворянин, как офицер, как будущий супруг, он, бесспорно, должен был защитить женщину. Однако задерживать Аржанову на корабле он не имел права, покинуть «Хотин» и следовать за ней в Джума-Джами — тоже. Козлянинов в тревоге смотрел на спокойное и даже отчужденное лицо русской путешественницы и думал, какой выход есть у него в столь необычной ситуации. Анастасия упорным своим молчанием словно подсказывала командору решение: предаться воле Всевышнего, исполнять долг с честью, надеяться на лучшее.

Капитан бригадирского ранга сказал начальнику абордажной партии, что увеличит его отряд еще на десять человек. Тот, конечно, обрадовался. Двадцать пять солдат будут выглядеть на улицах Гёзлёве гораздо лучше, чем пятнадцать. Двадцать пять пуль, вылетев из фузей, успокоят негодяев быстрее. Двадцать пять штыков, вонзившись в потные их тела, уж точно уложат наземь не один ряд в толпе фанатиков.

— При первом твоем залпе я открою бомбардировку крепости, — сказал Козлянинов подпоручику морской пехоты.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие.

— Но ты следи строго. Она со своими людьми должна быть в полной безопасности.

— Кто «она», ваше высокоблагородие?

— Госпожа Аржанова.

— Разве Анастасия Петровна идет с нами? — удивился молодой офицер.

— Да, идет.

— Но где же она?

— Госпожа Аржанова переоделась в восточный мужской костюм.

— Вот так новость! — в изумлении воскликнул подпоручик. — Это весьма неожиданно. Я заинтригован…

Оживившись, молодой офицер хотел еще добавить, что восхищен отвагой прекрасной дамы, ибо боевая операция может оказаться опасной, но, взглянув на каменное лицо командора, передумал. Он только приложил левую руку к кокарде на круто загнутом вверх фетровом поле треуголки, четко повернулся кругом и отправился к своим солдатам.

Чтобы доставить к причалу десант, на флагманском корабле спустили на воду все его вспомогательные плавсредства: капитанскую шлюпку, баркас и десятивесельный вельбот. В шлюпке разместился Мехмет-ага с приближенными, в баркасе и вельботе — разведывательно-диверсионная группа Флоры и часть морской пехоты. Погрузка сопровождалась военными сигналами. Боцман и оба боцманмата свистели в дудки, два пехотных барабанщика били на барабанах «поход».

Но маршировать по улицам города пришлось недолго. Знаменитая мечеть Джума-Джами находилась на площади, расположенной довольно близко от ворот «Искеле-Капусу». Ее высокие стены со стрельчатыми окнами и купола, покрытые тонкими листами свинца, были видны отовсюду. Мусульманский храм царил над паутиной узких и кривых средневековых улочек с одно— и двухэтажными домами, на чьих крышах лежала красная черепица.

Возведение мечети продолжалось несколько лет и закончилось примерно к 1570–1571 годам. Она стала играть большую роль в жизни государства. Все крымские ханы, получив фирман на правление в Константинополе, прибывали на турецких кораблях в Гёзлёве и впервые предъявляли его подданным именно в Джума-Джами, затем молились там вместе с ними. В мечети также хранился особый манускрипт, где они прилюдно расписывались, подтверждая верность своему сюзерену — турецкому султану.