Читаем без скачивания Гром в ясном небе. Наука о душе - Бхагаван Раджниш

Но остальные полицейские... Я удивился тому, что все они при всем своем грубом поведении были трусами. Стоило мне крикнуть: «Заткнись!», и заместитель начальника полиции просто попятился обратно как маленький ребенок. Он испугался, что телевизионщики снимут сцену, в которой я кричу на него, когда он стоит со знаками отличия на мундире и с пистолетом на поясе. Но по сути своей он оказался ребенком, робким ребенком. Все это выглядело странно, ведь демократия появилась именно в Афинах.

Демократию выдумали греки. А между тем, афиняне отравили человека, который провозгласил демократические ценности. Об этом повествует история. С того дня я перестал доверять истории.

Сократа отравили не афиняне, а афинские чиновники. Это надо четко понимать, ведь со мной так дурно обошлась критская полиция. Но жители деревни, в которой я остановился, не были заодно с чиновниками. Когда какой-то журналист спросил меня, не хочу ли я что-то передать ее жителям, я ответил: «Пригласите их в аэропорт, чтобы полицейские поняли, что они со мной, а не с чиновниками».

Три тысячи человек собрались в аэропорту посреди ночи и окружили аэропорт. Они стояли часами. Опустела вся деревня. Замешкавшимся пришлось идти ко мне пешком, потому что все такси и автобусы уехали в аэропорт. Но люди шли в аэропорт несколько миль, чтобы просто показать, что они не поддерживают жестокое, фашистское поведение правительства, что они со мной.

Люди всегда осуждают жестокость бюрократии. Я не считаю, что Сократа убили жители Афин. Он был добрым человеком и не считал себя святее остальных людей.

Утром Сократ уходил на рынок за овощами, а возвращался порой поздно вечером, потому что везде (на улицах, у овощных лавок, в рыночных рядах) обсуждал с людьми темы, недоступные обычному человеку. Сократ был учителем всех афинян.

Один единственный человек сделал Афины одним из самых высокоразвитых городов, которые когда-либо существовали на земле, один, без всякой посторонней помощи, просто разговаривая по пути с людьми. Если с Сократом здоровались, он воспринимал этот жест как знак того, что человек желает завязать с ним диалог. Прохожий мог куда-то спешить, но Сократ никуда не спешил.

Афиняне не могли убить Сократа. Чиновники боялись этого человека. Мой опыт на Крите заставил меня снова обратиться к истории. Книги лгут, афиняне не убивали Сократа. Им даже и в голову не приходило так поступить с ним. А вот правительство... зачем чиновникам нужно было убивать Сократа? Потому что он просвещал людские массы, прививал людям чувство независимости, воспитывал в них любовь к свободе и индивидуальности. И скоро правители Афин почувствовали, что под ними зашаталась земля. Из-за Сократа им стало труднее управлять народом, сложнее порабощать людей.

Лучше убить Сократа, чем позволить ему оттачивать разум людей до такой степени, что чиновники покажутся им просто болванами! Пока он не успел довести свою работу до конца, его нужно было убить. Но книги по истории повествуют о том, что Сократа убили афиняне. Я видел, как жители моей деревни примчались к аэропорту, чтобы показать мне, что они не поддерживают полицейских. И даже когда я покинул их страну, из этой деревни к правительству отправилась делегация, люди решили встретиться с президентом, чтобы выразить ему протест в связи с происшествием в их деревне.

Я прожил на Крите всего лишь две недели, причем ни разу не вышел за порог дома. Но крестьяне видели моих саньясинов. В их деревне собрались, по меньшей мере, пятьсот саньясинов со всей Европы. Местные жители привыкли к туристам, потому что Крит существует за счет туризма, но они никогда не видели таких добрых, сердечных людей. И благодаря моим саньясинам некоторые жители, хотя и не понимали меня из-за языкового барьера, все же стали приходить ко мне по утрам и вечерам, чтобы просто посидеть в моем присутствии. И этот факт задел священников.

Архиепископ взбесился, потому что на его проповеди перестали приходить люди. А я, прожив на Крите две недели, стал собирать большие массы народа. Между тем, послушать архиепископа приходили от шести до двенадцати ветхих старух, которым осталось жить совсем недолго.

Архиепископ испугался и телеграфировал президенту, премьер-министру, прочим министрам, начальнику полиции, подкрепив свои послания враньем. Он вообще ничего не знал обо мне. Его страх передался правительству.

Одна из моих саньясинок Амрито, пригласившая меня в Грецию, была близким другом греческого президента и премьер-министра. Она была на короткой ноге со всеми высокопоставленными чиновниками, поскольку за двадцать лет до этих событий ее избрали королевой красоты. Она стала мисс Грецией и получила широкую известность. Потом она работала моделью, и ее знали все режиссеры и бизнесмены, а также прочий народ. Она никогда не просила о приеме, а запросто появлялась в домах чиновников, пусть это дом президента или премьер-министра.

Но в тот памятный день, когда Амрито пошла к президенту, ее просто не пустили к нему. Она впустую прождала шесть часов. Почему президент боится женщины, которую знал, с которой был дружен? Он боялся... что сказать ей? Он не мог объяснить, почему так обошелся со мной и моими людьми.

Вы удивитесь президентскому ответу Амрито. Он ответил ей довольно странно. Я покинул Афины, потому что мне не разрешили даже остановиться на ночь в отеле под присмотром полиции, или пусть даже в самом аэропорту.

Как только я уехал, чиновники сразу же пустились на поиски Амрито. Ей передали, что ее ищут, так как хотят привлечь ее к ответственности за приглашение меня в Грецию. Амрито пришлось бежать из страны. А полицейские рыскали по всем закоулкам.

Амрито очень добрая и отзывчивая женщина. Она небогата, у нее есть только маленькое кафе с соками. Но полицейские и поныне лезут в это кафе с претензиями, которые вообще не в их компетенции. Они утверждают, что в ее кафе слишком грязно.

Разумеется, в ее кафе царил кавардак, поскольку ее не было в стране уже три дня. Там не было чисто, потому что она две недели была вместе со мной на острове Крит. А в кафе осталась лишь служанка. Но это же не преступление - по крайней мере, для полицейских. В кафе мог прийти кто-то из службы надзора за чистотой в ресторанах и отелях, но как раз этих служащих в комиссии не было. Недостатки в кафе искали почему-то полицейские.

Но я велел Амрито возвратиться в Грецию и дать отпор полицейским, потому что она не совершала никакого преступления. Греческие правители ведут себя непорядочно. Чиновники не смогли повредить мне, побоявшись международных последствий, поэтому они нашли козла отпущения. Теперь они преследуют Амрито. Они могут мучить разведенную женщину, у которой маленький ребенок и престарелая мать. В семье только она добывает деньги на пропитание. Много ли можно выручить из кафе с соками?

Эти господа всегда переносят свои преступления на людские массы, а люди немы. В исторических книгах больше лжи, чем где-либо еще. Случай со мной был малозначительным, но из него раздули целый скандал.

Я не выходил из дома, не говорил по-гречески. Меня слушали только те люди, которые не были гражданами Греции. Поэтому заявить о том, что я смущаю юные умы, подрываю нравственность страны, традиции, церкви, семьи... слушавшие меня люди не были греками! Как я мог воздействовать на их нравственность и религию?

Но чиновники вообще не думают. Они живут в страхе, боятся, что кто-то может поднять вопрос о самих корнях общества. Но их поведение в отношении меня глупо, потому что я буду поступать везде одинаково, и мое слово достигнет всех уголков мира.

Что я могу поделать, если их корни гниют? Что я могу поделать, если их нравственность есть одна лишь видимость? Что я могу поделать, если их брак это лицемерие, а вовсе никакая не любовь? Что я могу поделать, если семья отжила свой срок и нуждается в замене чем-то более совершенным? Семья совершила свою работу и принесла благие результаты, которых можно добиться и иными способами. Вместе с тем, в семье есть очень опасная, вредная сторона, которой следует избегать.

Семья в том виде, в каком она создавалась столетьями, больше не имеет права на существование. Если она будет продолжать свое существование, человек обречен на гибель. Ради спасения человека мы должны изменить общественную структуру, создать нового человека, поскольку прежний человек потерпел полное фиаско.

Вот уже по крайней мере десять тысяч лет мы движемся в одном направлении, но так никуда и не попали. Пора понять, что мы избрали неверный путь. Он утратил новизну и ведет нас к смерти. Такой путь не позволяет людям радоваться и устраивать праздники, не позволяет им петь и танцевать. Идя по нему, люди становятся серьезными, словно на них навалили какое-то бремя. Им тяжело как с другими людьми, так и с самими собой.

В семье прорастают семена всех войн, религий и наций. Поэтому все эти понятия называются семьей, «колыбелью цивилизации». Но нет никакой цивилизации, а колыбель давно стала трухлявой. Она вынашивает больного человека, нуждающегося в психиатрической помощи. До сих пор человек не может оправиться от своих недугов.