Читаем без скачивания Награда для Иуды - Андрей Троицкий

– Заткнись, дерьмо.

Алексеенко натужно рассмеялся. Он поглядывал на закипавшую кастрюлю и отчаянно боролся с собственным страхом, который перерождался в животный ужас, навалился на него, словно рухнувшая кирпичная стена.

– Кстати, она ничего из себя, – Алексеенко плюнул на пол. Плевок повис на усах. – Когда мы начинали этот, как бы правильно выразиться, сеанс любви, девчонка, разумеется, возражала. Даже немножко побрыкалась. Так, для вида… Но потом ей стал нравиться этот процесс, она вошла во вкус. Даже кончила пару раз. Мои ребята постарались, да и я им помог. Ведь старый конь борозды не испортит. Верно?

– А ты знаешь, что за такие дела я тебя…

– Знаю, – крикнул Алексеенко. – Я все знаю. Но ты бы все равно меня замочил. Если бы я заложил всех своих ребят и Елисеева. Если бы ползал перед тобой на коленях, продрал штаны, стер кожу до костей, вылизал твою промежность… Что так, что эдак. Но итог один – пуля. Я знаю, что сдохну в этом вонючем подвале. И не пудри мне мозги, не рассказывай сказки, что отпустишь меня, да еще дашь денег на такси, чтобы я добрался до дома, успел к жене, пока она не заснула.

– Я знаю, на что ты нарываешься, – сказал Мальгин. – Но я тебя не убью.

Запрокинув донышком кверху флакон, он щедро плеснул на спирт на тампон и тщательно протер им полотно ножовки.

– Что ты собираешься делать? – не выдержал Алексеенко.

– Пока я стерилизую инструмент, – ответил Мальгин. – А дальше введу тебе в вену сыворотку, которая на несколько часов парализует двигательную систему человека. Это чтобы ты не сильно дергался. Затем обколю новокаином левое бедро, наложу жгут выше колена, чтобы крови из бедренной артерии вышло совсем немного. И начну ампутацию ноги. Ты все сможешь увидеть своими глазами, новокаин слишком слабое обезболивающее для такой трудной операции. Но от боли, когда я стану пилить ножовкой бедренную кость, ты не вырубишься, не потеряешь сознание. У меня скромный опыт по медицинской части. Но я уверен, что справлюсь. К завтрашнему утру у тебя не будет обеих ног, пальцев на руках и грязного языка во рту. И еще одной запчасти, той, которая между ног болтается. Господин Плотников будет мне ассистировать.

Плотников выключил переносную лампу, закрыл книжку и впервые подал голос.

– Я готов, – сказал он. – Вторая пара перчаток у тебя?

– Здесь, – отозвался Мальгин.

– Ты не сделаешь этого, – Алексеенко попробовал рассмеяться, но из горла вышел сдавленный хрип.

– Сделаю, – пообещал Мальгин. – С большим удовольствием. Ты останешься жить. Но, представь, что это будет за жизнь. Жена и сын, без остатка отдавший себя учебе за границей, отвернутся от тебя. Возможно, если повезет, ты устроишься в какую-нибудь нищенскую артель, которую держат цыгане. Тебя с обнаженными культями с утра до вечера станут возить на каталке по вагонам электричек. По утрам кормить чем попало, хуже, чем свинью кормят. И наливать стакан водки вместо обеда.

– Если я умру от заражения крови.

– Этот вариант исключен. Есть сильные антибиотики, я буду делать тебе инъекции, пока не заживут раны.

– Выключи свою чертову кастрюлю, – крикнул Алексеенко, чувствуя, что весь запас мужества уже растрачен до последнего гроша. Еще немного и, пожалуй, начнется нервный припадок. – Сними ее с огня. Сними… И убери с глаз моих ножовку и жгуты. Я не могу на это смотреть.

Мальгин повернулся к нему лицом.

– Твои условия?

– Я отвечу на все вопросы. Расскажу все, что знаю. Но ты обещаешь, что этого мясокомбината здесь не будет. Ты устроишь мне безболезненную смерть. Нальешь стакан спирта. Затем придуши веревкой или тем же жгутом. Когда потеряю сознание, добьешь выстрелом в затылок. Согласен?

– Годится, – ответил Мальгин.

Сделав несколько шагов вперед, Барбер и помахал рукой, давая знак, что они на месте, Чинцова может выходить. «Форд» остановился, водила не выключил фары и не заглушил двигатель. Открылась задняя дверца, Барбер поднял руку, прикрывая глаза от слепящего света. Только сейчас он обратил внимание, что Галина Алексеевна одета явно не по погоде. Короткий серый плащик, который не спасал ни от дождя, ни от ветра, на шее шелковый летний шарф, а на ногах не резиновые сапоги, а открытые туфли на низком каблуке. Видимо, женщина, собираясь на встречу, забыла обо всем на свете, внимания не обратила на то, что погода испортилась. Именно в эту минуту, разглядывая одежду Чинцовой, Барбер понял, что ментов нет, а дамочка ведет с ним честную игру.

– Идите сюда, – крикнул он и пошел навстречу женщине. – У меня для вас две новости: хорошая и плохая. Начну с плохой. Ваш сын слегка, – на слове «слегка» Барбер споткнулся, – ваш сын пострадал. Он курил возле ведра с мазутом, ну, уронил окурок… Короче, у Димы обожжены ноги, полость рта и носа. Хорошая новость: это поверхностные ожоги. Тело не пострадало.

– Где мой сын? – голос Чинцовой сделался деревянным.

– Где мои деньги?

– Я не вижу своего сына.

– А я не вижу денег.

– Мать вашу, – взгляд Чинцовой прожигал Барбера насквозь. – Я последний раз спрашиваю: куда вы дели Диму? Он убит? Какая же я была дура…

– Он жив.

– Я не верю вам. Ни одному слову.

– Дайте мне минуту, я все объясню спокойно, – Барбер был готов к долгому и трудному разговору, в конце которого Чинцова уступит, согласится на все его условия. – Сейчас вы передаете мне деньги, а я называю вам адрес в городе Ярославле. Там вы найдете своего Диму. Тут полчаса езды…

– Где мой сын? – закричала Чинцова, кажется, она уже ничего не соображала. – Что вы с ним сделали? Зачем вы привезли меня сюда, в этот лес, если его здесь нет?

– Послушайте, – начал Барбер и не договорил.

Один за другим грохнули три пистолетных выстрела. Барбер, еще не поняв, кто стрелял и в кого метили, оттолкнулся ногами от земли, прыгнул на обочину. Рухнув в мокрую траву, перевернулся с живота на спину и снова на живот, покатился на дно оврага. Он подумал, что Чинцова осталась стоять на дороге. Снова пальнули, на этот раз дважды. Сырой воздух заглушил звуки выстрелов, превратив их тихие хлопки. Наступила тишина. Барбер приподнял голову и тут же снова прижал ее к земле. Наверху, где-то совсем близко, раздались еще два выстрела. И все стихло, только по грязи чавкали чьи-то сапоги.

– Витя-я-я, – голос Чумы был едва слышен. – Вите-е-е-ек.

Барбер перевел дух, поднялся на ноги и, скользя по мокрой траве, вылез из оврага. Выбравшись на дорогу, споткнулся о Чинцову. Женщина лежала на животе, лицом в грязи, черные туфли соскочили с ног. В трех шагах от тела стоял Чума, сжимая рукоятку еще дымящегося пистолета.

– Я не задел тебя, Витя?

Не ответив, Барбер нагнулся, пощупал кончиками пальцев шею Чинцовой и отступил назад.

– Убита, – сказал он. – Что же ты наделал? На кой хрен…

– Я выстрелил в башку водилы через стекло, – затараторил Чума, кажется, он ждал похвалы, доброго слова. – А ей пальнул в спину с расстояния в семь или восемь метров. Вы стояли почти на одной линии, слепили фары. Поэтому целиться было трудно. Когда ты упал, я подумал, что и тебя зацепило.

– Блин, твою в обе щели… Я проклинаю тот день, когда связался с тобой, долбанным недоноском, – крикнул Барбер. – В машине ни хрена нет. Эта Чинцова не такая набитая дура, чтобы среди ночи припереть сюда деньги. Мы остались с голой задницей, двумя трупами и обгоревшим мальчишкой. Который выживет. И даст показания следствию. Ты получишь свой четвертак без права на досрочку. И до конца дней, пока не сдохнешь на зоне, будешь вспоминать этот вечер. И рвать на заднице последние волосы.

– Но я подумал, что они собираются…

– Тебе вредно думать, урод, чмошник захезанный. Ты не умеешь этого делать.

– Все равно их нельзя было оставлять живыми, – упрямо помотал головой Чума. – Это же вилы. Два свидетеля.

– И хрен с ними.

– Ты сам говорил про особый случай.

– Прикинь хрен к носу: какой там особый случай? Дамочка поломалась бы десять минут, покричала, поплакала. И только. На большее ее не хватило, а мы взяли бы деньги без крови. Спокойно и тихо.

– Ты только что сказал, что никаких денег в машине нет.

Барбер тихо застонал. Решив, что дальнейший спор лишен смысла, плюнул под ноги, распахнул дверцу «Форда», сунулся в салон. Голова водителя свесилась на грудь, ноги были по колени залиты кровью. Оперевшись одной рукой на подголовник сидения, чтобы не испачкаться, Барбер вытащил ключи из замка зажигания. Глянул на переднее пассажирское сидение и задний диван. Никаких вещей, только женская сумочка, в которую кучу денег не засунешь. Барбер обошел машину, открыл багажник, сдвинул в сторону запаску. Под колесом мягкий чемодан из кожи. Барбер потрогал замки, хотел было открыть их лезвием ножа, но вспомнил о сумочке в салоне.

Через несколько секунд он вернулся с ключиком на брелоке. Щелкнул один замок, другой… Чума, наблюдавший за происходящим из-за спины Барбера, не мог ничего толком разглядеть. Видел только, как напарник поднял крышку чемодана, покопался в нем, что-то сунул в карман и закрыл чемодан на оба замка.