Читаем без скачивания Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

Взрослые весталки знали Цезаря не лучше, чем он знал их. Познакомились при посещении официальных пиршеств, при выполнении обязанностей в жреческих коллегиях. Поэтому знакомства эти нельзя было назвать близкими или особенно дружескими. Некоторые частные вечеринки в Риме могли заканчиваться слишком большим количеством выпитого вина и чересчур доверительными беседами, но этого никогда не случалось на религиозных праздниках. Шесть лиц, повернутых в сторону Цезаря, скрывали… что? Понадобится время, чтобы узнать. И все же его живая и доброжелательная манера общения немного сбила их с толку. Он специально вел себя так. Он не хотел, чтобы они закрылись перед ним, как улитки в своих раковинах, или что-то утаили от него. Ни одна из этих весталок еще не родилась, когда их коллегию патронировал последний молодой великий понтифик, знаменитый Агенобарб. Поэтому очень важно заставить их считать, что новый великий понтифик будет их истинным pater familias, к которому они могут обращаться без страха. Ни одного непристойного взгляда с его стороны, никакой фамильярности в обращении, никаких намеков. Но с другой стороны, никакой холодности, обескураживающей официальности, неловкости.

Лициния нервно кашлянула, облизала губы и отважилась заговорить:

— Когда ты переедешь сюда, господин?

Конечно, он был их господином, и он уже решил, что так они и будут к нему обращаться. Он мог называть их «своими девочками», но они не имеют права именовать его своим мужчиной.

— Наверное, послезавтра, — ответил он с улыбкой, вытянув ноги и вздохнув.

— Тебе нужно будет показать все здание.

— Да, но завтра, когда я приведу свою мать.

Им было известно, что у него очень уважаемая мать. Они также были знакомы с членами его семьи, знали о помолвке его дочери с Цепионом Брутом и о сомнительных людях, с которыми общается его пустоголовая жена. Его ответ ясно показал им, кого они должны слушаться: его матери. Это было таким облегчением!

— А твоя жена? — спросила Фабия, которая считала Помпею очень красивой и соблазнительной.

— Моя жена, — холодно ответил Цезарь, — не имеет значения. Я сомневаюсь, что вы когда-нибудь увидите ее. Она ведет активный образ жизни. И моя мать вынуждена заниматься в доме всем. — Последние слова он произнес с очаровательной улыбкой, подумал немного и добавил: — Мама — это бесценная жемчужина. Не опасайтесь ее и не бойтесь обращаться к ней. Хотя я ваш pater familias, в вашей жизни ведь есть такие уголки, которые вы предпочтете открыть только женщине. До сих пор для общения вам приходилось выходить из этого дома или ограничиваться беседами друг с другом. У моей матери богатый жизненный опыт и уйма здравого смысла. Купайтесь в одном и учитесь другому. Она никогда не сплетничает, даже со мной.

— Мы с нетерпением ждем ее появления, — официальным тоном произнесла Лициния.

— Что касается вас, — сказал Цезарь, обращаясь к детям, — моя дочь ненамного старше вас, и она — еще одна бесценная жемчужина. У вас появится подружка для игр.

Девочки застенчиво улыбнулись, но не произнесли ни слова. Ему и его семье, понял он, вздохнув, долго придется ждать, пока эти несчастные жертвы mos maiorum смогут успокоиться и принять новое положение вещей.

Некоторое время Цезарь еще продолжал говорить, чувствуя себя совершенно свободно, потом поднялся.

— Ну хорошо, девушки, на сегодня хватит. Лициния, ты можешь провести меня по Общественному дому.

Он начал с того, что вышел на середину темного сада перистиля, куда не попадали солнечные лучи, и огляделся.

— Это общественный двор, — пояснила Лициния. — Ты знаешь это по мероприятиям, на которых присутствовал.

— Но у меня никогда не было времени и возможности побыть одному, чтобы рассмотреть его как следует, — отозвался Цезарь. — Когда нечто принадлежит тебе, ты смотришь на это совсем другими глазами.

Нигде высота Общественного дома не была так заметна, как с середины этого главного перистиля, с четырех сторон обнесенного стенами до самых крыш и окруженного крытой колоннадой из темно-красных дорических колонн. Полукруглые окна верхнего этажа находились над красиво расписанными тыльными стенами. На красном фоне были представлены изображения знаменитых весталок и их деяний. Лица весталок имели портретное сходство, потому что старшие весталки имели право на собственные imagines — восковые маски, раскрашенные натуральными красками, с париками того же цвета, что и волосы у живого человека. Эти маски и послужили образцами для скульпторов.

— Мраморные статуи все изваяны Левкиппом, а бронзовые — Стронгилионом, — пояснила Лициния. — Это подарки одного из моих предков, великого понтифика Красса.

— А пруд? Очень недурен.

— Его сделал великий понтифик Сцевола, господин.

Садом явно кто-то занимался. И Цезарь уже знал, кто будет здесь новым садовником — Гай Матий. Он повернулся, чтобы осмотреть заднюю стену, и увидел сотни окон, глядевших вниз с Новой улицы, и в большинстве их белело чье-то лицо. Все знали, что сегодня новый великий понтифик введен в должность и явится сюда, чтобы осмотреть свою резиденцию и увидеть своих подопечных, весталок.

— Вы совершенно лишены уединения, — сказал Цезарь, показывая на окна.

— Да, господин, со стороны главного перистиля. Но великий понтифик Агенобарб устроил нам собственный перистиль. Он возвел такие высокие стены, что нас никто не видит. — Она вздохнула. — Увы, это скрывает от нас солнце.

Они прошли в единственную общественную комнату, cella — маленький храм. Хотя в нем не было статуй, он был украшен фресками и обильной позолотой. К сожалению, там имелось недостаточно света, чтобы оценить качество работы. Внизу с каждой стороны был выставлен ряд миниатюрных храмиков на дорогих подставках — шкафчиков, в которых находились imagines старших весталок. Всех — с тех самых пор, как в далекие дни ранних царей Рима был учрежден их институт. Бесполезно пытаться открыть, чтобы взглянуть, какого цвета была кожа Клавдии или как она укладывала свои волосы. Слишком темно.

— Надо подумать, что можно сделать, — сказал Цезарь, возвращаясь в вестибул.

Здесь, понял внезапно Цезарь, лучше всего заметна древность этого места. Оно было таким старинным, что даже Лициния многого не могла здесь объяснить. Она не могла сказать ему определенно, почему или с какой целью вестибул был построен именно так. От входных дверей храма пол поднимался на десять футов тремя отдельными пандусами, и каждый из них покрывали сказочно красивые мозаичные плитки со спиралевидными абстрактными узорами — стеклянные или фаянсовые, насколько мог судить Цезарь. Отделяли пандусы один от другого и придавали им изгиб две так называемые amygdalae — водоемы миндалевидной формы, выложенные почерневшими от времени блоками туфа. На ритуальной середине каждого водоема имелся черный каменный пьедестал, на котором стояли половинки полого сферического камня с вкраплениями кристаллов граната, сверкавшими, как капли крови.

Стены и потолок вестибула относились к более позднему времени. Их отличало изобилие гипсовых цветов и решеток, выкрашенных разными оттенками зеленого и отделанных позолотой.

— Священная колесница, на которой мы увозим наших умерших, легко спускается по любому боковому пандусу. Весталок везут по одной стороне, великого понтифика — по другой. Но мы не знаем, кто пользовался центральным пандусом и для чего. Может быть, по нему съезжала похоронная колесница царя, но в точности я этого не знаю. Это тайна, — сказала Лициния.

— Где-то должны быть ответы, — предположил Цезарь. Он вопросительно посмотрел на старшую весталку: — Куда теперь?

— Какое крыло дома ты предпочитаешь посмотреть сперва, господин?

— Давай начнем с вашего.

На той половине Общественного дома, где обитали весталки, располагались и их рабочие помещения. Это сразу бросилось в глаза, едва только Лициния провела Цезаря в длинную комнату. Атрий, или приемная обычного дома, превратился у весталок, которые были официальными хранительницами завещаний римлян, в кабинет. Комната была очень умно оборудована для этой цели. До самого потолка тянулись полки с ящиками для книжных корзин или открытых свитков; повсюду стояли столы и стулья, лестницы и скамеечки. Имелось также несколько стоек, с которых свешивались большие листы пергамента, аккуратно сшитые из маленьких прямоугольников.

— Вон там мы принимаем завещания на хранение, — пояснила старшая весталка, указывая на уголок комнаты возле входной двери, через которую входили все желающие оставить свое завещание в атрии Весты. — Как видишь, оно отделено стеной от остального помещения. Хочешь посмотреть, господин?

— Спасибо, я хорошо знаю это место, — сказал Цезарь, душеприказчик многих завещаний.

— Сегодня feriae, поэтому двери закрыты и никто не дежурит. Но завтра там будут работать.