Читаем без скачивания 1918 год на Украине - Сергей Волков

Я определенно заявил, что никаких распоряжений генерал Деникин о распространении власти Добровольческой армии на находящееся в Киеве русское офицерство не отдавал и, по-видимому, не собирался отдавать. Меня попросили разъяснить это вызванному во дворец генералу Ламповскому, который и был после этого введен в кабинет, где мы находились.

Ламповский, которого я в жизни тоже никогда не видел, оказался весьма тихим и, как мне показалось, незначащим человеком. На мой вопрос, на чем он основывает изданный им приказ, к моему удивлению, он наивно ответил, что основал он его на появившемся в какой-то газете соответственном частном сведении. Столь невероятное объяснение меня взбесило и, при набравшем на этот раз воды в рот гетмане, я, не имея, разумеется, никакого на то права, резко и решительно указал генералу Ламповскому, насколько недопустим его образ действий, и предложил ему тотчас изданный им приказ отменить, на что он выразил полное согласие. Впрочем, весьма возможно, что согласие это было обусловлено тем, что ему уже было, вероятно, известно, сколь несочувственно отнеслись к его приказу сами офицеры, до которых он относился.

После ухода Ламповского к Скоропадскому немедленно вернулся его изобильный дар слова, и он, вновь не давая никому открыть рта и зараз захватывая в своей речи разнообразные сюжеты, занял нас столь же пространными, сколь туманными рассуждениями, где между прочим фигурировала и преданность России. «И вот всегда так. Извольте при этих условиях иметь с ним дело», – сказал мне Гербель, когда мы наконец вышли от гетмана, очевидно имея в виду затруднительность путно и спокойно о чем-либо с ним переговорить.

Делая на другой день моего приезда в совете национального объединения сообщение о результате нашей поездки в Ека-теринодар и вынесенных нами впечатлениях, я узнал, что за время нашего отсутствия приезжал в Киев полковник Ильин, представитель нашего Красного Креста в Румынии, и привез приглашение имеющихся в Румынии дипломатических представителей держав согласия находящимся в Киеве русским общественным деятелям приехать в Яссы, где еще находилось румынское правительство, перебравшееся туда после захвата Бухареста германцами. Приглашались русские деятели для изложения положения дел в России и указания той помощи, которая необходима для освобождения ее от большевиков. Желали, по-видимому, эти дипломаты узнать и к чему сводятся пожелания русской общественности в отношении будущего государственного строя России, а посему хотели, чтобы в Яссы приехали представители всех имеющихся в России антибольшевистских политических течений. Мысль эта возникла по инициативе самого Ильина и была воспринята дипломатами Антанты еще до заключения перемирия, то есть когда исход войны еще окончательно не выяснился, но когда уже было ясно, что новый удар по Германии со стороны ее, по существу, беззащитного восточного фронта поставит ее на колени.

Находившиеся в Яссах представители держав согласия, фактически отрезанные от Запада и не находящиеся вовсе в курсе намерений своих правительств, вероятно, думали, что съехавшиеся в Киев русские политические деятели укажут им на наиболее осуществимые способы восстановления русского антигерманского фронта. Помощь России была здесь лишь предлогом или, вернее, способом вовлечь ее снова в мировую войну.

Совет национального объединения пошел навстречу полученному приглашению и, выбрав из своей среды в качестве делегатов несколько лиц, обратился к социалистическим кругам с предложением присоединить своих делегатов к намеченному румынскому паломничеству.

В совокупности делегаты должны были представить как бы весь русский антибольшевистский общественный фронт. В конечном результате делегацию составили: барон Меллер-Закомельский, в качестве ее председателя, и Кривошеий, Третьяков, Милюков, народный социалист A.A. Титов и социал-революционер Фундаминский. К ним по проезде делегации по пути в Яссы через Одессу присоединились еще представители какой-то местной организации, а именно А.И. Пильц, М.М. Федоров, Маргулиес и один из директоров банка Второва-Чемберс.

Выслушав мой доклад, совет национального объединения пожелал и меня послать в Яссы в целях осведомления делегации о положении Добровольческой армии и вооружил меня соответственным письменным полномочием. К тому же решению пришло и бюро парламентской группы относительно нас обоих, ездивших в Екатеринодар, то есть H.H. Шебеко и меня.

Вообще в Киеве придавали большое значение полученному приглашению и стремились туда очень многие, в особенности из тех, кто не стеснялся в средствах. Пожелали туда поехать и многие представители протофиса, заручившиеся полномочиями этого учреждения, как-то бывшие члены Государственной думы Н.В. Савич и видный киевский общественный деятель Демченко В.Н., председатель бюро съезда горнопромышленников юга России, бывший член Государственного совета Н.Ф. Дитмар и принимавший участие в качестве добровольца в мировой войне, недавно снявший военный мундир В.П. Рябушинский.

Вместе с названными лицами выехали мы из Киева в половине ноября в шикарном директорском вагоне, предоставленном правлением юго-западных железных дорог своему члену Демченко.

После еще незабытых условий переезда из Москвы в Киев и всех неудобств, испытанных при поездке в Екатеринодар, очутиться в роскошном салон-вагоне со своим старорежимным проводником, усердно угощавшим во время пути чаем и разнообразными, захваченными с собой тем же Демченко яствами, было и странно, и вдвойне приятно… Путешествие при таких условиях в обществе наших милых и интересных спутников было одним удовольствием. Даже доходившие до нас на станциях по пути слухи, что банды Петлюры двинулись на Киев, что они могут с часа на час прервать движение на кие-во-одесском участке и что мы рискуем попасть не в Яссы, а в лапы к Петлюре, нас как-то мало тревожили.

Сидя в ярко освещенном, удобном вагоне за чашкой чаю, приправленной разнообразными закусками, как-то в сознании не укладывалось, что мы живем в совершенно необычайных условиях, когда, не говоря про имущество, но и личная свобода, и самая жизнь каждого решительно ничем не обеспечена. Однако так оно в действительности было: перерыв пути на Одессу произошел именно в день нашего проезда, но не впереди, а позади нас. Мост у Фастова был взорван петлюровцами, почти тотчас после прохода нашего поезда, о чем мы узнали, только подъезжая к Одессе.

Из Одессы двинулись мы дальше в Яссы, куда, невзирая на незначительность расстояния, добрались только через сутки.

Удручающее впечатление произвело превращение Тирасполя, расположенного, как известно, в непосредственной близости от Одессы, в пограничный пункт. Присутствие здесь пограничных румынских властей, самодовольных и наглых, не смягчалось для нас, как это было в Орше по отношению к немцам, сознанием, что под их покровом мы находимся в безопасности от большевистского произвола.

Переезд через новую румынскую границу прошел не без задержки. Сначала не хотели нас, не снабженных никакими визами, вовсе пропускать, а потом воспротивились прицепке нашего вагона к румынскому поезду, но чрезвычайная энергия и умелая настойчивость Демченко взяли верх, и мы после нескольких часов пререканий покатили-таки дальше в своем вагоне, блестящий вид которого как бы напоминал о значении России и, вероятно, помог Демченко настоять на своем.

Яссы, известные русским людям преимущественно тем, что поблизости от них на большой дороге некогда скончался великолепный князь Тавриды, поразили нас, несмотря на господствовавшее в них оживление, своей грязью и ничтожеством захолустного городишка. Направились мы в здание русского консульства, причем были несколько удивлены, когда везший нас извозчик заговорил с нами на чистейшем русском языке, пока не вспомнили, что в Яссах, как, впрочем, и в Бухаресте, почти весь извозный промысел находится в руках русских скопцов, переселившихся в Румынию, вследствие испытываемых ими в России преследований. Любопытнее всего то, что эти скопцы, выселившиеся из России более ста лет тому назад, отнюдь не вымирают, а продолжают каким-то образом плодиться, сохраняя чисто русский облик и русские обычаи.

В консульство мы приехали во время происходившего там заседания созванного совещания, куда нас допустили, однако, отнюдь не сразу. Вышедший к нам Милюков настойчиво оспаривал наше право участвовать в «конференции». Исключение он делал только по отношению ко мне одному, предусмотрительно вооружившемуся формальным полномочием совета национального объединения. Однако после некоторых переговоров приняты были все, но без права решающего голоса (как будто число голосов могло иметь здесь какое-либо значение)!

Получив доступ в помещение, где заседало совещание, я с удивлением увидел, что нахожусь исключительно в русской среде; ни одного иностранного представителя здесь не было. Между тем мне представлялось, что мы приехали для переговоров с представителями держав согласия.