Читаем без скачивания 1918 год на Украине - Сергей Волков

Что касается иноземных войск, то они отличались грубостью, разнузданностью и полным нежеланием сражаться. Чернокожие хари разгуливали по Приморскому бульвару и выглядывали из всех окон бывшего дворца командующего войсками округа, который они сразу привели в совершенно безобразный вид. Убранство этого дома, некогда принадлежавшего фаворитке Александра Марии Антоновне Нарышкиной и купленного впоследствии известным поставщиком нашей армии в Севастопольскую кампанию Волошиным, от которого он перешел, по предъявленным к нему искам, в казну, отличалось редким вкусом и богатством. Убранство это, сильно попорченное соединенными усилиями различных перебывавших уже в Одессе властей, было окончательно испакощено чернокожими, присланными Францией избавить Россию от белых варваров. «Ну и избавители», – говорили одесситы, шарахаясь при встрече с ними в сторону.

Русская власть в Одессе за мое отсутствие дважды переменилась. Первоначально, скоро после нашего отъезда за границу, захватили Одессу петлюровцы, но продержались они недолго. Появились добровольцы и, опираясь на прибывшие французские военные суда, петлюровцев выгнали, но сами завести порядок не сумели. Во главе добровольцев был поставлен генерал колчаковского производства Гришин-Алмазов, [177] незадолго перед тем прибывший из Сибири. Обладая несомненной энергией и некоторыми организационными способностями, он был авантюрист в душе и, к сожалению, отличался необузданными страстями. Этим страстям, попав в главенствующее положение в Одессе, он дал полную волю. Предался он совершенно недопустимым оргиям и тем утратил всякое обаяние, как в городе, так и перед французским командованием прибывших в Одессу союзных войск. Другой представитель Добровольческой армии, назначенный начальником тыла и снабжения (фамилии не припомню), держался лично вполне безупречно, но не обладал должной энергией и вовсе не был на высоте порученного ему дела.

Перебравшийся из Киева в Одессу совет государственного национального объединения, сговорившись предварительно с французским командованием, причем инициатива шла, по-видимому, от последнего, решил сменить командование русскими войсками и областью и, опираясь на французов, предложил Гришину-Алмазову и начальнику тыла выехать из Одессы, сдав командование генералу A.B. Шварцу [178] – славному защитнику Ивангородской крепости. Смена эта отнюдь не должна была обозначить разрыва с Добровольческой армией и обусловливалась исключительно непригодностью назначенных ею в Одессу начальствующих лиц. Предварительный сговор с Добровольческой армией не представлялся возможным за дальностью расстояния и необходимостью принять решение по этому делу незамедлительно. Дабы разъяснить причины этой спешки и сгладить могущие произойти по этому поводу трения с Добровольческой армией, названный совет командировал в штаб армии своего председателя барона Меллера и одного из своих членов Н.В. Савича.

Командование Добровольческой армией признало тем не менее произведенную смену за открытый бунт и недопустимое умаление ее авторитета. Не только не пожелало оно санкционировать назначение генерала Шварца, но возгорелось открытой ненавистью к нему, принявшей впоследствии, после эвакуации Одессы, совершенно недопустимые формы. Управление Добровольческой армией не остановилось даже перед возведением на генерала Шварца совершенно необоснованных обвинений и даже обратилось к константинопольским английским властям с просьбой выслать «именующего себя командующим войсками, эвакуированными из Одессы», генерала Шварца из Константинополя, предварительно отобрав от него будто бы вывезенные им из Одессы огромные казенные суммы. Между тем суммы эти – в общем незначительные – несколько миллионов украинских рублей и очень незначительное количество иностранной валюты, преимущественно австрийской, к тому же в негодных мелких купюрах – расходовались не генералом Шварцем, а особой коллегией, по ордерам министра финансов той же Добровольческой армии М.В. Бернацкого, [179] случайно находившегося в Одессе в момент ее эвакуации и выехавшего вместе с штабом одесских войск в Константинополь.

Эта, скажу не обинуясь, позорная страница политической деятельности Добровольческой армии мне в точности известна, так как я был включен в тот совет, который ведал делами одесской армии после ее эвакуации из Одессы, и посему был в курсе всей возбужденной Добровольческой армией по поводу генерала Шварца перепиской. Вызвала она во мне глубокое возмущение.

Обращение к иностранной державе с ничем не обоснованным и, следовательно, по существу, клеветническим обвинением доблестного боевого русского генерала и стремление иноземными руками развенчать и даже покарать начальника значительных русских боевых сил ради удовлетворения мелкого личного самолюбия было действием и неполитичным, и глубоко антипатриотическим. Да к тому же и бесцельным, ибо никаких реальных результатов дать не могло. Французское командование в Константинополе, на распоряжение которого английское командование передало полученную им из Добровольческой армии просьбу о насильственном лишении генерала Шварца власти над вывезенными из Одессы офицерскими кадрами и об его личной высылке из пределов нахождения этих кадров, переслало эту просьбу генералу Шварцу, прося его дать по ее поводу нужные объяснения.

Подавив ту личную обиду, которую он не мог не чувствовать, и думая лишь об одном, о соблюдении чести и достоинства начальников русской армии, Шварц во всем этом прискорбнейшем инциденте выказал исключительное благородство и большой политический такт. Он воздержался от всякой квалификации предъявленного ему клеветнического обвинения и каких-либо ответных обвинений, а ограничился указанием, что отношение, ему пересланное, результат, очевидно, недоразумения, происшедшего вследствие удаленности и разобщенности Одессы с центром управления русской армии, придавшим веру дошедшим до него слухам, неизбежно возникающим при наличности тех условий, которые существовали в Одессе в момент ее эвакуации.

Этим фактически весь инцидент и ограничился, что не помешало, однако, управлению Добровольческой армии, получившему по всему этому делу подробное сообщение от своего же министра финансов М.В. Бернацкого, продолжать всемерно преследовать генерала Шварца и даже циркулярно известить всех дипломатических представителей старой русской государственности за границей о невыдаче Шварцу никаких удостоверений, необходимых для свободного передвижения, то есть для получения иностранных виз.

Что до Добровольческой армии дошли слухи, что Шварц вывез из Одессы значительные суммы, и притом в валюте, – несомненно. Происхождение этих слухов следующее. В Одессе за несколько времени до эвакуации была затеяна, как всегда, по существу, безрезультатная борьба со спекулирующими иностранной валютой, что вело к вящему обесценению местных бумажных денег. В спекуляции были обвинены несколько местных банкиров, причем сами они были арестованы, а хранившиеся в их сейфах принадлежавшие им суммы в иностранной валюте секвестрованы. Суммы эти при выезде из Одессы были перевезены на пароход, на котором выезжал генерал Шварц со своим штабом. На пути к Константинополю эти же суммы были при непосредственном участии Бернацкого, его товарища Курилло и заведующего контрольной частью Ильяшенко-Синяговского пересчитаны, запечатаны и сложены в несгораемое помещение парохода, к которому приставлен офицерский караул. Оказалось этих сумм немного более 800 тысяч франков золотом.

Наличность на пароходе сумм в золотой валюте, конечно, скоро стала известна всем находившимся на нем, число коих превышало 1200 человек, причем размер этих сумм во время морского перехода в представлении едущих все увеличивался. Говорили сначала о нескольких миллионах, затем уже о десятках миллионов и, наконец, о многих сотнях. Слухи эти, к сожалению, разожгли аппетиты некоторой части едущих, и появилась даже кучка негодяев, агитировавших за завладение этими суммами едущим офицерством и их разделе между собой. Дошло до того, что написали соответствующее воззвание и расклеили по трюмам, где ютилась превратившаяся в беженцев офицерская масса. Дело грозило принять самый нежелательный оборот. Удержать дисциплину среди физически исстрадавшейся и, увы, нравственно расшатанной массы было нелегко. Соблазн был несомненно велик. Усиливался он еще тем, что на том же пароходе ехали некоторые одесские банкиры, везшие, по слухам, тоже большие ценности, принадлежащие их банкам. Зашла речь и об их отобрании на том основании, что ценности эти принадлежат не самим банкирам, а клиентам их банков; банкиры суммы эти несомненно присвоят себе лично, а посему справедливее их тоже распределить. Рассуждение довольно специфическое, хотя, насколько основная посылка была неверна, трудно сказать: привлечь к суду банкиров, вывезших клиентские суммы, ввиду того, что банки их несомненно большевиками были впоследствии ограблены, не представится никакой возможности. Обстоятельство это не давало, разумеется, права третьим лицам присвоить находившиеся у банкиров суммы себе.