Читаем без скачивания Избранные произведения - Лайош Мештерхази
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скоро появился старик с моржовыми усами. На нем болтался, покрывая его до самых пят, почерневший кожаный фартук, на голове фуражка. Он спросил по-немецки, что нам надо. Секретарь сказал, что мы хотим поговорить с председателем. Старик не ответил и закрыл ворота.
Прошло добрых десять минут, и я уже думал, что тот, с моржовыми усами, глухой или придурковатый.
Может, он не понял, чего мы хотим, а может, не передал просьбы?… Но председатель все-таки вышел, и мы были приятно удивлены. Насколько важен и многословен был секретарь, настолько председатель был понятлив и скромен. Человек он был пожилой, но из той породы людей, которая, как бук, чем старше, тем тверже. Лицо, голые плечи и руки, выступающие из-под кожаного фартука, — одни кости и жилы; неожиданно белокурые волосы, уже поредевшие, и водянисто-голубые глаза с близоруким прищуром — вот его портрет.
Мы представились, и я в нескольких словах объяснил, зачем мы пришли. Я смотрел ему в лицо с нервным ожиданием. Я думал, что теперь начнется мучительно обстоятельное объяснение: если это возможно, нам не хотелось бы ждать, пока он кончит работу, мы хотели бы скорее оказаться за границей. Почему? Потому что мы уже целую неделею в дороге и… Ничего этого не понадобилось. Он смотрел на нас прищуренными водянисто-голубыми глазами и словно читал наши мысли.
— Идите в Бреннберг. Поищите Ханзи Винклера. Он работает в ночной смене — пока дойдете, он проснется. Скажите, что я послал. Покажи им бреннбергскую дорогу! — обратился он к секретарю. Потом улыбнулся и протянул нам большую костлявую руку: — Всего хорошего, товарищи, счастливого пути!
Прошло не более половины минуты — и вот разговор окончен, ворота закрыты, и под высоким сводом глухо застучали его удаляющиеся шаги. А секретарь, как человек, который наконец знает, что ему делать, сразу пошел с нами и подробно объяснил, как добраться до Бреннберга.
Мне порой приходилось наблюдать, как люди с самыми разными характерами и темпераментами мирно работают вместе. Вот этот председатель: простой, чистый, как вода, все понимает с полуслова, сразу принимает решение. А секретарь… Мы узнали потом, что они уже двадцать лет работают вместе в полном согласии.
Он немного проводил нас, указал дорогу на Банфальву — через нее можно попасть в Бреннберг. Как видно, не намеренно, но он сказал нам на прощание несколько «ободряющих» слов:
— Бреннберг полон солдат и жандармов, там готовится забастовка. Вы наверняка встретите их по дороге… Если спросят, не говорите, что ищете Винклера. Скажите, что идете устроиться на работу!
Тут он снова запричитал: непонятно, как это два таких умных, таких опытных товарища отправились без трудовой книжки и профсоюзного билета! Что мы станем делать, если у нас попросят удостоверение? Он недоуменно покачал головой и пожелал нам счастливого пути.
Обрадовавшись, что наконец от него отделались, мы со смешанным чувством спешили вперед, к Банфальве. «Выйдешь из сада — и уже за границей» — вот что поддерживало наш дух. Здесь нет возврата и нет обхода. Мы пойдем прямо вперед… Однако мы чувствовали: самое страшное — это провалиться в последнюю минуту.
Почему нам не удалось улучить более мирное время? В третий раз получается так, что мы приходим в смутные дни. В Ноградверёце — контрреволюционная провокация, потасовка. В Татабанье — забастовка. Здесь забастовка может вспыхнуть в любую минуту.
Вот как жили тогда рабочие в Венгрии.
Как ни свирепствовал террор, не бастовать было нельзя. С одной стороны — жандармские винтовки, с другой — голодная смерть. Пасть в бою более достойно того, кто называется человеком. Террор — это такое дело: он задавит всякого, кто одинок. Но рабочие никогда не бывают одиноки. Борьба организует их в полки; они с детства привыкают чувствовать плечо друга; они быстро усваивают правило: один за всех и все за одного.
Еще свежи были у каждого воспоминания о событиях девятнадцатого года. Они запечатлелись в сознании рабочих не своим поражением, а теми возможностями, которые таят в себе единство и сплоченность народных масс в борьбе с классовым врагом. Во время мелких стычек они почувствовали свою силу и узнали, насколько трусливы и пугливы террористы, когда сталкиваются с сопротивлением масс; храбрость у них появляется, когда на их стороне превосходство сил. Ведь крестьянские парни не затем поступают в жандармы, чтоб принять героическую смерть за господ! Нет среди них ни одного, кто хотел бы стать героем… Крестьянский парень хочет иметь небольшой земельный участок, дом и хочет на старости лет пользоваться пенсией… Власть, конечно, чувство приятное, но лишь до тех пор, пока ее не оспаривают. В магазине винтовки умещается всего пять пуль; если против него идет больше пяти, хотя бы даже с пустыми руками, он пугается, и все его блестящее, нарядное жандармское сознание превращается в лохмотья.
Борьба продолжалась. Хотя победила клика Хорти, хортисты постоянно чувствовали: их победа — это ничтожный маленький плот, под которым волнуется море, и, если это море начнет бушевать опять, им придет конец.
Море еще не бушевало, но в те годы вода в глубине уже смутно бурлила. С начала лета 1921 года почти не проходило недели, чтобы где-нибудь в стране не бастовали…
Вокруг Бреннберга были сосредоточены не столько жандармы, сколько солдаты. Жандармов, должно быть, не хватало. Дорогой мы чаще всего встречались с солдатами. Здесь и там появлялись группы в киверах с султанами — в то время их еще носили солдаты Хорти: шапку Бочкаи, а впереди длинное орлиное перо. Они отнюдь не производили воинственного впечатления, скорее казалось, будто они отдыхают. Ведь солдат никогда так не отрывается от народа, как полицейский или жандарм, который вооруженное ремесло избрал себе профессией на всю жизнь. Пожилые уже побывали на фронте, молодых только призвали, и они старались манерами и поведением подражать небрежной непринужденности бывалых солдат. Они разгуливали в расстегнутых гимнастерках, сдвинутых на затылок головных уборах и без оружия. Этих ребят собрали с Альфельда, из Задунайского края — со всех концов страны, служили они в Шопроне в пограничном полку. Несколько дней назад их перебросили в шахтерокий поселок для поддержания порядка. «Поддержание порядка»… Это не очень было по душе даже офицерам; это они считали унизительным для солдата. А рядовые думали: зачем поддерживать порядок, когда порядок есть! Они наслаждались тем, что нет учений, нет ходьбы, и жили в свое удовольствие, дружили с местными жителями. И пили. Уже в Банфальве мы увидели целую ораву
