Читаем без скачивания Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919) - Владимир Хазан

Дорогой Мартын, выскажу Вам несколько слов по поводу рукописи. Для меня не подлежит сомнению, что она производит на широкую публику впечатление, невыгодное для автора. Ее действие на нереволюционную среду будет несомненно в пользу Г<апона> как жертвы, слишком жестоко поплатившейся за свою вину. Такое выступление объясняется главным образом двумя причинами, вытекающими из свойств рукописи. Во-первых, автор слишком умаляет личность и значение Г<апона> в день 9-го января. Говоря о личных несовершенствах Г<апона>, автор умалчивает о той крупной стихийной силе, которая была в нем, которая чувствовалась и которой объяснялся его огромный успех в рабочих массах. Это умаление производит крайне неблагоприятное впечатление; читатель сразу чувствует пристрастное отношение, и это впечатление невольно переносится им на вторую часть рукописи. Во-вторых, роль автора во всей второй части для читателя, далекого от требований революционной среды, невольно окрашивается очень непривлекательным светом, прежде всего в его глазах выступая на первый план, – это высматривание, выпытывание и заманивание жертвы, обреченной на гибель. Я повторяю, что в глазах читателя нереволюционной среды этой жертвой всегда останется действительно погибший Г<апон> и погибший так ужасно под взрывом полубессознательной стихийной жестокости. Все те черты события, которые способны остановить внимание революционера, которые имеют в его глазах чрезвычайно важное значение, пройдут тогда незамеченными для читателя, тем более что они отчасти скрыты для него под иксами и игреками и тем более что они не привели в его глазах ни к каким реальным бедствиям. С этой точки зрения ужасный конец всей драмы вообще не имеет характера полной неизбежности, легко можно представить себе, что при простом публичном обнаружении поступков Г<апона> он оказался бы уже совершенно обезвреженным. Тем более это будет казаться так нереволюционному читателю и тем более непривлекательными красками будет окрашена для него роль, взятая на себя автором. Имейте в виду, что автор будет иметь дело именно с таким читателем; в глазах этого читателя даже всякий террористический акт, даже наиболее санкционированный обстоятельствами, всегда носит на себе известную печать, обусловленную предубеждениями. Нельзя сравнивать в этом случае психику революционную с психикой остального общества. Между тем автор, так сказать, выворачивает наизнанку перед этим обществом всю свою психику и надеется на то, что он будет понят. Это огромное заблуждение, и я боюсь, чтобы оно не принесло совсем неожиданных последствий.

Теперь спрашивается: нужно ли, необходимо ли это выворачивание всей своей психики для той цели, которую имеет в виду автор? Я думаю, что этого совсем не нужно. Мне кажется, что для цели автора достаточно было бы короткой газетной заметки за своей подписью. Результаты последовали бы те же самые.

Если бы по ходу дела пришлось давать подробные объяснения перед какой-нибудь комиссией, то в доказательство чисто политического характера всего происшествия автор мог бы представить все нужные подробности. Печатание полной исповеди имеет в виду, очевидно, реабилитацию перед широкой публикой – и вот я сильно опасаюсь, чтобы результаты не получились прямо противоположными ожидаемым. Я даже не только опасаюсь, но прямо уверен в этом.

Ваш Натансон

Ответ Рутенберга на это письмо был самим воплощением сдержанности и почтительности (впервые приведен в: Будницкий 1996: 448 – по беловому автографу, хранящемуся в HIA. Nicolaevsky Collection. Box 194. Folder 11; копия – RA):

Марк Андреевич,

В ответ на написанное Вами мне через Л<еонида> Эм<мануиловича> <Шишко> я с большим почтением низко кланяюсь Вам как старшему товарищу, которого всегда глубоко уважал. Даже когда знал и видел, что Вы были против меня, вернее, против злополучного дела Г<апона>, с которым я нераздельно13 связан.

Виноват в том, что не сумел раньше убедить ни Вас, ни других в необходимости ликвидировать дело, не сумел добиться того, что достигнуто теперь. Такого небольшого и в то же время такого важного. Многое было бы избегнуто.

Еще раз низко кланяюсь.

Сердечный привет,

Петр

Ответ Натансону, датированный 20 апреля 1908 г., был написан Рутенбергом из Женевы, куда он приехал в марте «для личных сношений с ЦК», как он пишет об этом в письме к Савинкову от 24 марта. В RA сохранилась его копия:

Дорогой Борис.

Прочитай и передай, пожалуйста, Р<акити>ну мой ответ на его просьбу. Письмо твое об этом от 16 февраля получил от Е<гора>

Ег<оровича> <Лазарева> только 19 марта.

Приехал сюда для личных сношений с ЦК. Покуда из этого толку вышло мало. Ег<ор> Ег<орович> передаст в Париж ЦК мое письмо. Ты его, конечно, прочтешь и на P.S. обратишь внимание.

Ты напрасно не ответил на последнее мое письмо.

Привет.

Низко кляняюсь праху Григория Андреевича14.

Петр

24 марта 1908

Здесь следует прояснить три момента (пойдем от конца к началу):

1. Под письмом, на которое не ответил Савинков, Рутенберг, по всей видимости, имеет в виду свое послание к нему от 8 февраля 1908 г. Как вытекает из содержания этого письма, еще до него Рутенберг передал Савинкову рукопись своих записок о «деле Гапона» (стало быть, эта передача состоялась между 27 января и 8 февраля 1908 г.):

Дорогой Борис!

Если до 20 февраля н<о>в<ого> с<тиля> не получу редакцию тех изменений, которые центральный комитет нашел нужным сделать в переданной тебе рукописи, она будет окончательно проредактирована и сдана в печать. Ты сам писал, что знаешь, как мне неприятны будут возможные в печати недоразумения по отношению к партии. Прошу тебя, именно тебя, помочь мне избежать их. Прошу тебя содействовать, чтоб вопрос этот со стороны ЦК был разрешен как можно скорее. Ты-то понимаешь, насколько это для меня важно.

Считаю нужным отметить, что та форма, в которой мной изложена причастность ЦК<омите>та к делу, мне представляется минимальной. Речь может идти об изменении выражений, слов, но не сущности.

Привет.

Петр15

2. В постскриптуме рутенберговского письма в ЦК от 25 марта 1908 г. (которое он написал не без подсказки Е.Е. Лазарева, см. ниже) говорилось:

Мне пишут, что в годовщину смерти Г<апона> рабочие на могиле его служили панихиду, после которой оставшиеся около 100 человек поклялись отомстить Р<утенбер>гу за смерть «праведника».

Даже сознательные рабочие убеждены, что Г<апон> убит по приказанию правительства.