Читаем без скачивания Горбовский - Марьяна Куприянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы не поселить среди инфицированных паники, приходилось постоянно врать, причем врать осторожно, чтобы сходились концы с концами. Эта ложь была противна Льву не столько потому, что он обманывал людей, а еще и потому, что этой ложью он оправдывал и выгораживал тех скотов, которые так бессовестно и бесчеловечно поступили с больными, нарушив закон и преступив моральные рамки – вкололи сильное снотворное, засунули в ящики, ни о чем не предупредив, ничего не объяснив, и отослали. Естественно, у Льва это вызывало крайне негативные эмоции, но думать об этом сейчас было некогда.
Боксы оставили открытыми. Уже через полчаса зараженные, смирившись, казалось, со своей новой ролью и новым положением, знакомились друг с другом и с вирусологами. Лев предупредил коллег, что на вопросы отвечает только он, иначе по неосторожности может открыться правда, которую этим людям не стоит знать. Да, эти люди обречены на смерть, но нельзя было допустить, чтобы их последние дни превратились в кошмар, в сумасшествие «осужденного на смерть». Вера должна их греть. Так решил Горбовский, хоть ему и с большим трудом удалось принять это решение. Он всегда отдавал предпочтение правде, но в этот раз пришлось поступиться своими же принципами. К тому же, если бы больные узнали, что умрут в течение двух-трех дней, и помочь им не сможет никто и ничто, было ясно, какой хаос и беспорядок это вызвало бы. А ведь они закрыты в одном помещении, втроем, и кто-то мог бы пострадать. Выпускать их нельзя, расселять – некуда.
Когда в камере оказались все ученые (Митя остался на прежнем месте), стало немного веселее. Спицына старалась поговорить с каждым больным, особенно – с мальчиком, успокоить их, вселить в них надежду, уверить, что все окончится хорошо. Чтобы быть убедительной, ей самой пришлось в это поверить. Этим людям, учитывая то, как с ними поступили и что их ожидает впереди, просто необходима была срочная психологическая помощь, и Марина изо всех сил старалась оказать ее. Особенно важным было поддержать Егора. Мальчик был слишком напуган и то и дело норовил расплакаться. Девушке пришлось по мере возможностей заменить ему маму, чтобы Егор чувствовал себя более комфортно.
При первом, внешнем осмотре зараженных выяснилось, что на данный момент инкубации симптомы болезни выражаются не только внутренне – болью в груди, но и внешне – легким потемнением кожи в области горла и ключиц. Эти пятна напоминали пораженные участки на гнилом отсыревшем картофеле и сопровождались крошечными язвочками потемней.
Трое больных находились на начальной стадии болезни, которая развивается стремительно. Нужно было срочно приступать к более серьезным исследованиям. Кроме крови Горбовский намеревался взять у больных легочную жидкость и лимфу. Он распорядился доставить в камеру три раскладушки, воду, пищу, а также напомнил коллегам следить за герметичностью обоих люков кессона (осторожность еще никогда не была излишней). Заметив, что сам он торопится уйти, Спицына догнала Льва.
– Погоди, Лева. Сам-то ты куда собрался? – девушка схватила его за локоть, заглянула в глаза и отпрянула – во взгляде Льва плескался гнев. – Что это с тобой?
– Кравец наверняка знал, что в боксе ребенок, – ответил Горбовский, не глядя на девушку. – Он должен за это ответить, пока не спустился сюда и не надел комбинезон.
– Что ты собираешься сделать? Тебя отстранят! – догадавшись о намерении Льва, Марина попыталась его остановить, но тот был непреклонен, как скала.
– Не посмеют, иначе вакцины им не видать – они это прекрасно понимают! Марин, послушай: доставкой человеческого груза распоряжался Кравец. По его указу зараженных без предупреждения, без согласия и без объяснений усыпили, разлучили с близкими, засунули в боксы – спящих, Марина! – и отправили сюда! Как животных, даже хуже – как вещи… По приказу Кравеца. Взрослые люди – ладно, но мальчишка!
– Поэтому он так ревел, чтобы ты не открывал боксы, – поняла Спицына.
– Скоро вернусь, – в голосе Льва слышалась многообещающая жестокость.
Теперь девушка знала наверняка, что именно собирается сделать Лев. Когда он пылит, он себя не контролирует, уж ей ли этого не знать, бывшей практикантке. Однажды в приступе гнева он замахнулся даже на нее, что уж говорить о взрослом мужчине, который поступил как подонок.
– Куда ушел Горбовский? – спросил Гаев через минуту.
– Известно, куда, – ответила за Марину Гордеев, – с Кравецом объясниться.
Тем временем Лев уже стаскивал с себя КСБЗ-7. Он был уверен в своей правоте точно так же, как был уверен в том, что ему ничего не сделают за поступок, который он собирается совершить. Он был не настолько разгневан, чтобы не думать о последствиях, но достаточно сильно, чтобы поступиться любой субординацией. По пути в НИИ он ожидал встретить военных молодчиков, посланных Кравецом ему на перехват, но не встретил никого. Разумеется, сам агент без предварительной подготовки спускаться в бункер не стал бы – для такого изнеженного сукина сына это слишком большой риск.
«Слишком большой риск», – повторил про себя Лев, поднимаясь по лестнице, и вновь подумал о Марине, о том, что ее действительно стоит отослать из города, потому что ясно даже и ежу – зараза уже на юге России, поблизости, вот-вот все вокруг начнут заболевать. Нет, нельзя поддаваться ее женским уловкам, нужно быть непреклонным и отправить ее на север. Горбовский решил это твердо, но не был уверен, что Марина вновь не разрушит его уверенность, едва они заговорят об этом.
Незаметно для себя он очутился в НИИ и сразу же направился в кабинет Кравеца широкими шагами. Он встретил на своем пути троих ученых, но проигнорировал их – он берег свою злость лишь для одного человека. Однако когда он почти вышиб дверь и оказался на пороге самого кабинета, когда перед ним предстал виновник его ярости – Кравец был один и задумчиво смотрел в окно, заложив руки за спину, лицо его было сковано тяжелой и непроницаемой ментальной печатью, какая бывает у людей, когда они углубятся в далекие воспоминания, – Горбовский, увидев все это, замер. Анатолий Борисович почти мгновенно оглянулся на звук раскрывшейся двери, и лицо его тут же приобрело испуганное выражение.
– Лев Семенович! – воскликнул он, торопясь объясниться, но Лев уже пошел на него большими шагами, которые не предвещали ничего хорошего. Вдоль тела он сжимал кулаки.
Глаза Кравеца забегали – он знал свою вину
