Читаем без скачивания Новый Мир ( № 4 2012) - Новый Мир Новый Мир

Появление ашельских технологий вкупе с развитием социальной структуры (речь!) позволила архантропам освоить коллективную охоту в саванне; смена диеты на преимущественно мясную привела к резкому увеличению размеров тела (почти в полтора раза) и особенно головного мозга (почти вдвое — от 0,5 до 1 л); впоследствии «вторая кулинарная революция», связанная с термообработкой пищи на огне и резким повышением ее усвояемости, позволит резко сократить объем жевательной мускулатуры, миниатюризировать челюсти и зубы и еще раз резко увеличить мозг до объема, свойственного уже людям — человеку разумному и неандертальцу (свыше 1,5 л). При этом на каждом из этапов возникают дополнительные автокаталитические петли, ускоряющие процесс (например, развитие манипуляторных функций руки позволяет овладеть совершенно недоступной обезьянам техникой высокоточного метания камней, что чрезвычайно расширяет арсенал охотничьих приемов).

Одним из самых важных открытий последних лет, заставивших заметно изменить представления о происхождении и ранней эволюции человека, стал ардипитек; описание полного скелета этого «связующего звена» между австралопитеками и предками шимпанзе стало, по рейтингу журнала «Science», главным естественно-научным открытием 2009 года. Похоже, что наш общий предок с шимпанзе (живший точно во время, предсказанное молекулярной генетикой: 5,5 — 7 млн лет назад) был существом более человекообразным, чем современные шимпы. Это заставляет вернуться к той самой сакраментальной фразе: «Человек произошел от обезьяны». Биологи (начиная с самого Дарвина) набили мозоль на языке, повторяя, что утверждение это неверно, а правильно будет: «Человек и обезьяна имеют общего вымершего предка». Тем, кому это кажется казуистикой, следует повнимательнее присмотреться к ситуации с ардипитеком (весьма близким к тому гипотетическому общему предку). Современные шимпанзе оказываются (по факту) крайне специализированными, аберрантными формами, вторично перешедшими к древесному образу жизни и отличающимися от ардипитека больше, чем антропоиды. Таким образом, тогда уж скорее следовало бы говорить: «Обезьяна (шимпанзе) произошла от человека»!

Ардипитек, как оказалось, чрезвычайно важен и для понимания эволюции социальных отношений у человека. 

Американский антрополог Оуэн Лавджой разработал модель эволюции гоминид, основанную на новых данных по ардипитеку. Центральное место в модели занимает объяснение трех уникальных человеческих особенностей — двуногости, редукции клыков и скрытой овуляции. По мнению Лавджоя, эти признаки, появившиеся гораздо раньше, чем большой мозг и изготовление каменных орудий, развились в связи с переходом к моногамии и увеличением вклада отцов в заботу о потомстве, что, в свою очередь, было связано с особенностями пищевой стратегии наших далеких предков.

Слово А. Маркову:

«Гориллы, питающиеся листьями, могут позволить себе лениво блуждать по лесу, перемещаясь всего на несколько сотен метров в день. Всеядные ардипитеки должны были действовать энергичнее и преодолевать гораздо большие расстояния, чтобы раздобыть что-нибудь вкусненькое. При этом возрастала опасность угодить в зубы хищнику.

Особенно тяжело было самкам с детенышами. В таких условиях стратегия „секс в обмен на пищу” становилась для самок очень выигрышной. Самцы, кормившие самок, тоже повышали свой репродуктивный успех, поскольку у их потомства улучшались шансы на выживание».

Если самцы древних гоминид начали систематически носить самкам еду, это должно было сильно изменить направленность отбора. «Самка была заинтересована прежде всего в том, чтобы самец ее не бросил, самец — чтобы самка ему не изменяла. Достижению обеих целей отчаянно мешала принятая у самок приматов манера „рекламировать” овуляцию, или время, когда самка способна к зачатию. Такая реклама выгодна, если социум организован как у шимпанзе. Но в обществе с преобладанием устойчивых парных связей, развившихся на базе стратегии „секс в обмен на пищу”, самка абсолютно не заинтересована в том, чтобы устраивать своему самцу долгие периоды воздержания (кормить перестанет или вовсе к другой уйдет, подлец!). Более того, самке выгодно, чтобы самец вообще никак не мог определить, возможно ли в данный момент зачатие. Многие млекопитающие определяют это по запаху, но у гоминид отбор способствовал редукции множества обонятельных рецепторов. Самцы с ухудшенным обонянием лучше кормили свою семью — и становились более желанными брачными партнерами.

Самец, со своей стороны, тоже не заинтересован в том, чтобы его самка рекламировала свою готовность к зачатию и создавала ненужный ажиотаж среди других самцов, особенно если сам он в данный момент находится „на промысле”. Самки, скрывающие овуляцию, становились предпочтительными партнершами, потому что у них было меньше поводов для супружеских измен. <...>

По мере укрепления парных связей предпочтения самок должны были постепенно сместиться от самых агрессивных и доминантных самцов к самым заботливым. У тех видов животных, у которых самцы не заботятся о семье, выбор самого „крутого” <...> самца часто оказывается для самки наилучшей стратегией. Отцовская забота о потомстве в корне меняет ситуацию. Теперь самке (и ее потомству) гораздо важнее, чтобы самец был надежным кормильцем. Внешние признаки <...> агрессивности (такие, как крупные клыки) начинают не привлекать, а отталкивать самок. Самец с крупными клыками с большей вероятностью будет повышать свой репродуктивный успех силовыми методами, при помощи драк с другими самцами. Такие мужья выходят из моды, когда для выживания потомства необходим старательный и надежный муж-кормилец. Самки, выбирающие мужей-драчунов, выращивают меньше детенышей, чем те, кто выбрал неагрессивных работяг. В итоге самки начинают предпочитать самцов с маленькими клыками — и под действием полового отбора клыки быстро уменьшаются».

Итак, в основе эволюционного успеха предков человека лежат кооперация и моногамия; «боевое товарищество» самцов и «супружеская верность» самок не могущие существовать друг без дружки. Сюда же следует добавить «рыцарство»: обязанность самца погибнуть, но защитить самку или детеныша — не своих , а именно что любых (7/8 австралопитеков, ставших жертвами хищников, — самцы: соотношение, совершенно нереальное при «шкурных» стратегиях поведения), и «заботу о сирых и убогих» (известно довольно много скелетов древних людей не только со следами заживших тяжелых травм, подразумевающих «временную нетрудоспособность», но и с необратимыми старческими изменениями и уродствами, превращавшими их хозяев в, казалось бы, «бесполезную обузу для социума»).

Это заставляет совсем по-иному взглянуть на традиционные представления о «человеческой природе» как о темной бездне, едва-едва прикрытой тоненькой пленочкой культуры. В действительности же, как выясняется, основы нашей морали — от «не убий» (своих, понятное дело…) и «не прелюбодействуй» до «сам погибай — товарища выручай» — сформировались во времена совершенно незапамятные, до-человеческие . Кстати, меняла ли ту природу к лучшему культура/цивилизация — вопрос, вообще-то говоря, неочевидный…

Итак, резюмирую. Ценность книги Александра Маркова не только в том, что она содержит кучу новой научной информации, изложенной хорошим русским языком на уровне, доступном пониманию неленивого старшеклассника. И даже не в том, что она дает именно целостную картину мира. Самое, пожалуй, главное, что картина эта оказывается на редкость оптимистичной и вызывающей гордость за современную науку. Как говорят в энторнетах — мастрид!

Кирилл ЕСЬКОВ

КНИЖНАЯ ПОЛКА ЮРИЯ ОРЛИЦКОГО

А. А. Ф е т   и   е г о   л и т е р а т у р н о е   о к р у ж е н и е. В двух книгах. Ответственный редактор Т. Г. Динесман. М., «ИМЛИ РАН». Книга 1, 2008, 992 стр.; Книга 2, 2011, 1038 стр. («Литературное наследство», том 103).

Есть книги, один вид которых внушает понимающему читателю уважение, а порой и преклонение. К таким книгам, безусловно, относятся капитальные тома серии «Литературное наследство», начавшие выходить в нашей стране с 1931 года; несколько лет назад серия отметила своеобразный юбилей, выпустив свой сотый том. А в прошлом году состоялся еще один юбилей — восемьдесят лет со дня выпуска первого тома.

103-й том, как это нередко происходит с «Литнаследством», в одну книгу не уместился и занял два толстенных полутома — в общей сложности две тысячи страниц большого формата. То есть, в пересчете на обычный формат, полноценный пяти-шеститомник.