Читаем без скачивания Скандал столетия - Габриэль Гарсия Маркес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он начал, как положено – с самых низов. Друг его родителей, работавший в типографии «Эспектадора» (где в ту пору, вообразите только, печатался «Эспектадор»), устроил его туда на работу, начинавшуюся в четыре утра. Хосе Сальгару выпала тяжкая доля плавить металлические литеры для линотипа, и благодаря своему ответственному отношению к делу был замечен главным линотипистом (теперь таких уже нет), который, в свою очередь, обратил внимание своих коллег на два выдающихся достоинства новичка – во-первых, он был похож на президента республики дона Маркоса Фиделя Суареса как брат-близнец, а во-вторых, был не менее сведущ во всех секретах испанского языка, причем до такой степени, что даже баллотировался в Академию словесности. Юнца, поработавшего полгода на буквоотливной наборной машине, отправили на ускоренные курсы, а потом произвели в редакционные курьеры. С той поры вся его карьера шла в редакции «Эспектадора», где он – ныне старейший работник газеты – дорос до нынешней своей должности заместителя главного редактора. В ту пору, когда он начал писать новости на доске, кто-то запечатлел его на фотоснимке – в черном костюме с широкими остроугольными лацканами и в широкополой шляпе набекрень по моде, введенной Карлосом Гарделем. На нынешних своих фотографиях он уже не похож ни на кого, кроме самого себя.
Когда в 1953 году я поступил на службу в «Эспектадор», Хосе Сальгар был бессердечным заведующим редакцией, сформулировавшим мне золотое правило журналистики: «Сверни лебедю шею». Для провинциального новичка, готового отдать жизнь за литературу, подобный призыв был почти равносилен оскорблению. Но едва ли не главный дар Хосе Сальгара заключался в умении приказывать, не оскорбляя, потому что распоряжения он отдавал, не напуская на себя властную начальственную важность. Уж не знаю, в том ли было дело, но я не оскорбился, а поблагодарил его за совет, и с тех пор (и доныне) мы с ним сообщники.
Пожалуй, больше всего мы друг другу благодарны за то, что мы и работали вместе, и не прекращали работать даже в минуты отдыха. Помню, как не расставались мы с ним ни на минуту три недели кряду – исторические недели, когда на папу Пия XII напала икота, и мы с Хосе несли бессменную вахту, ожидая, когда положение разрешится одним из двух возможных и противоположных вариантов – папа перестанет либо икать, либо жить. По воскресеньям мы колесили по дорогам, вслушиваясь в радио, чтобы постоянно следить за ритмом папской икоты, причем не слишком отдалялись от редакции – надо же было оказаться там, как только выяснится исход. Я вспоминал это на прошлой неделе, на юбилейном вечере, и полагаю, что до тех пор не понимал, что эту профессиональную бессонную бдительность привила Хосе Сальгару доска с новостями.
21 сентября 1983 года, «Эль Паис», Мадрид
Возвращение к истокам
Не в пример многим хорошим и плохим писателям всех эпох я никогда не идеализировал городок, в котором родился и прожил первые восемь лет. И мои воспоминания о том времени, как я уже столько раз говорил, самые отчетливые и яркие из всех и до такой степени, что я, словно вчера это было, не только помню каждый дом, но и могу сказать, какой трещины на стене не было во времена моего детства. Так уж получается, что деревья живут дольше, чем люди, и мне всегда казалось, что и они нас помнят – и, может быть, лучше, чем мы их.
Я размышлял об этом и еще о многом другом, шагая по раскаленным и пыльным улицам Аракатаки, городка, где родился и куда вернулся ненадолго через 16 лет после того, как побывал там в последний раз. Немного ошалелый от встречи со старыми друзьями, ошеломленный при виде целой толпы детей, среди которых, казалось, видел самого себя – такого, каким пришел в цирк, я все же сохранил достаточно спокойствия, чтобы удивиться тому, что ничего не изменилось в доме генерала Хосе Росарио Дурана (где, впрочем, не осталось уже никого из членов этой славной семьи) и что пыль, покрывающая дорожки на площадях, как и раньше, жаждет влаги, что все так же печальны ореховые деревья над нею и что даже часы на колокольне, как ни красили и ни перекрашивали ее за последние полвека, остались прежними. «Да это что! – уточнил кто-то. – Что часы! Даже тот, кто смотрит за ними, тоже – прежний».
Я много – пожалуй, даже слишком много – писал о разнице между Аракатакой и Макондо. И в самом деле, каждый раз, попадая в реальный городок, я обнаруживаю, что он все меньше похож на вымышленный – ну, за исключением кое-каких деталей вроде нестерпимого зноя в два пополудни, обжигающей белой пыли и ореховых деревьев, еще кое-где оставшихся на улицах. Да, географическое сходство имеет место, но – не более того. Для меня больше поэзии в истории animes, чем все, о чем я пытался рассказать в своих книгах. Само это слово исполнено тайны, не дающей мне покоя с тех самых пор. Словарь Королевской академии объясняет, что так называется дерево и его смола. Так же, но только более пространно и со множеством уточнений определяет его превосходный словарь колумбийской лексики Марио Аларио де Филиппо. Падре Педро Мария Револьо в «Колумбийских костеньисмос» его даже не упоминает. Зато Зунденхайм в своем «Вокабуларио костеньо», изданном в 1922 году, а ныне, по-видимому, навсегда забытом, посвящает ему обширную статью, из которой я приведу интересующий нас фрагмент: «Аниме у нас
