Читаем без скачивания Это Америка - Владимир Голяховский

Продукты в магазинах были в большинстве своем привезены из Советского Союза, и даже среди лекарств в аптеках попадались привезенные таблетки, мази и травы, хоть это и было запрещено законом. Все то, что в США считается незаконным, можно купить на Брайтоне. Никакие законы и правила на этой территории не работают. Впечатление было такое, что эмигранты здесь самоизолировались, отказались от американизации.

Брайтон знаменит также своим Бордвоком (Boardwalk) — широкой и длинной дощатой набережной, идущей вдоль пляжа. Там медленно и важно прогуливались пожилые эмигранты и бегали стайки детей, бабушки катили коляски с внуками. Из ближайшего ресторана слышалась старая песня в исполнении Леонида Утесова «Сердце, тебе не хочется покоя…». Алеша подошел к скамейке с дремлющими стариками и заговорил с пожилым мужчиной, который притопывал ногой в такт музыке.

— Хорошая погода, — сказал Алеша, присев рядом. — Любите музыку?

— Песни наши трогают. Здесь все больше одесситы живут. А это такой народ, больше всего в жизни любят веселье.

— Вы тоже из Одессы?

— Я-то? Нет, я из Жмеринки. Скучаю здесь. Ну ее, эту Америку с ее английским, к е…ной матери. Мату я больше рад, чем английскому. Только среди русских и отдыхаю маненечко.

— А вот как это вы тут живете, в Америке, а вокруг вас все только русское?

Мужчина с удивлением покосился на Алешу:

— А мы в Америку не ходим, у нас тут своя Америчка.

Под впечатлением от русской эмиграции Алеша написал и опубликовал в газете стихотворение:

Человек из Жмеринки

Жил да был в АмерикеЧеловек из Жмеринки.Стали здесь его учитьПо — английски говорить;Повторял он на ходу:«Хау дую ду ю ду,Кошка — кэт, собака — дог»,Но запомнить он не мог.— Для чего мне их язык?Я ведь к русскому привык.Только русский мне удобен,А к другим я неспособен.Вот пошел он раз в сабвейИ услышал там «о ’кей»,И сказал в окно кассиру:— Два «о ’кея» пассажиру!А кассир ему в момент:— Сорри, ай донт андерстэнд.— Что же вам здесь непонятно?О ’кей туда — о ’кей обратно.Из окошка в тот же мигРаздается со смешком:— Сэр, вот лэнгвидж ду ю спик?И пришлось идти пешком.Ног в дороге не жалея,Он доплелся до БродвеяИ до Пятой авеню.В ресторане взял меню,Попросил официанта:— Накорми-ка эмигранта!— Ви хэв чикен, мит энд фиш.— Что такое говоришь?!Как не быть в АмерикеОт языка в истерике!Дай ты русский мне обед:Борщ и парочку котлет.Вместо этого в момент:— Сорри, ай донт андерстэнд.Как он там ни объяснялся,Так голодным и остался.Шел он, шел, затылок скребИ увидел небоскреб;Посмотрел, прищуря глаз,И сказал себе тотчас:— Кое-что в АмерикеНу почти как в Жмеринке!Он пришел на Брайтон — БичИ издал победный клич:— До чего я, братцы, рад,Снова слышать русский мат!Отдохну маленечко —У нас своя Америчка.

В этой «Америчке» процветали мошенничество и преступления. Вместе с тысячами обычных трудовых людей из Советского Союза приехали сотни преступников и жуликов. Командовала ими мафия из Одессы. Главарь мафии одессит Марк Балабула открыл на Брайтоне русские рестораны «Одесса» и «Садко» — с музыкой и танцами, как любят одесситы. Потом Балабула переключился на продажу бензина, стал хозяином бензоколонок, на него работало пятьсот человек. Торговал он контрабандным горючим, приобретал его через фирмы — однодневки, скопил солидный капитал, купил квартиру на Манхэттене, на Пятой авеню, и виллу на берегу океана. «Крышевали» его бизнес итальянские мафиози.

В Нью — Йорке еще жили потомки эмигрантов русского дворянства. Часть их сбежала в 1918 году от большевиков в Сербию и Болгарию, потом перебралась в Америку. Другая часть укрылась в Маньчжурии и тоже переехала в США. Однажды в газете «Новое русское слово» появилось объявление: «Русское дворянство отмечает 60–летие зверского убийства царской семьи. Помянем великомучеников, жертв зверей — коммунистов. Собрание состоится в русской церкви на 91–й улице в Ист — Сайде».

Алеша пошел посмотреть. Собралось человек сорок аккуратных стариков и старушек, многие были с тросточками, некоторые опирались на ходунки. Мужчины старались держаться прямо, по — военному, на пиджаках у них висели медали.

Собрание открыл общей молитвой протопресвитер храма Александр Шмеман:

— Господи, помилуй и спаси души безвинно пострадавших рабов твоих Николая, Александры, Алексея… — и он перечислил всех членов царской семьи.

Собравшиеся плакали, истово крестились. Выступил бывший есаул лейб — гвардии Конного полка, он кричал сквозь слезы:

— Как они посмели… царя нашего батюшку… царицу нашу… матушку… наследника юношу… как могли большевики расстрелять его императорское величество, помазанника божьего?!

Тут уж расплакались все.

Потом есаул запел фальцетом:

Молись, кунак, в стране чужой,Молись, кунак, за край родной,Молись за тех, кто сердцу мил,Чтобы Господь их сохранил.Пускай теперь мы лишеныРодной земли, родной страны,Но верим мы, настанет часИ солнца луч блеснет для нас…[73]

Ему все подпевали.

Грустным зрелищем был этот отживший мир. Алеша вышел из церкви, думая: «Если и блеснет луч солнца, он будет уже не для вас».

В Нью — Йорке 70–х было много артистических районов. Культурная жизнь в это время была весьма бурной: в городе сосуществовали представители «параллельной культуры» 50–х и «контркультуры» 60–х. Представители первого течения концентрировались в Нижнем Манхэттене, в районе Сохо с множеством студий и галерей абстрактного искусства. Центр второго течения — «контркультуры» — находился в Гринвич — Виллидж. Тут был разбит красивый парк Вашинггон — сквер, с триумфальной аркой, копией парижской, а вокруг расположились здания Нью — Йоркского университета. Тут же концентрировались уже в то время бары и клубы для геев.

Улицы в «деревне» были кривые и узкие, дома невысокие, старой архитектуры, с множеством кафе и галерей на первых этажах. Всюду зазывающие рекламы секс — шопов, из дверей и окон слышен рэп. Многие мужчины ходили, держась за руки или в обнимку, некоторые целовались. В галереях ультрамодные художники — абстракционисты выставляли свои полотна, созданные с помощью техники «капания», изобретенной Джексоном Поллоком в 1950–е годы.