Читаем без скачивания Девятый император - Андрей Астахов

Погребальные костры зажгли на закате. Хейдин, Ратислав, Липка и Руменика следили за тем, как разгорается пламя. Издалека за обрядом языческих похорон наблюдали с десяток ребятишек, для которых зрелище огненного погребения было всего лишь интересной диковинкой, да еще несколько стариков и старух, приковылявших посмотреть, как будут хоронить старика по чужеземному обычаю. Огонь, поначалу слабый, охватил сначала малый костер, дрова запылали, и пламя поглотило сердце отца Руменики, избавив Йола ди Криффа от проклятия и даровав ему покой. Хейдин так и не решился сказать девушке, чье сердце он предал сожжению. Сейчас, пока свежа скорбь по Акуну, этого не стоит говорить. Когда-нибудь он скажет ей об этом. Когда-нибудь в будущем.

Багровые языки пламени постепенно охватывали хворост, подкрадывались к чернеющему на вершине костра телу. И разом полыхнуло; из недр костра вырвался дремавший до сих пор огонь, забушевал с ревом, охватил Акуна. Налетевший ветер еще больше раздул пламя. Хейдин попятился назад – жар от костра стал невыносимым. Руменика плакала, спрятав лицо в ладонях. Липка плакала, не пряча лица.

Бушующий огонь поднялся в ночное небо, в темноту полетели мириады искр. И Хейдин увидел, как из пламени к небесам вылетела яркая зеленая звезда. Душа Акуна ушла в вечность.

Костры горели долго. Первым погас малый костер – он прогорел до маленькой кучки пепла Хейдин смотрел в умирающее пламя. Завтра он придет, чтобы засыпать остывший пепел и оплавленное железо землей. Так когда-то хоронили королей-тунгов Ортланда, только над их могилой еще насыпали курган. Акуну не нужен курган – он не был королем. Он был воином, каких в этом мире и в прочих мирах можно пересчитать по пальцам одной руки. Память о них долговечнее каменных надгробий и высоких курганов.

Взявшись за руки, они поклонились догорающему костру и пошли домой, чтобы нехитрой трапезой помянуть старого милда. Первым зарево заметил Ратислав и сказал об этом Хейдину. Ортландец посмотрел на юго-восток – ночное небо над горизонтом было освещено дрожащим багровым светом.

– Как будто гроза, – сказал Ратислав. – Небо по Акуну свечку затеплило.

– Это тоже погребальный костер, – сказала Руменика. – Мы с той стороны ехали. Это город горит.

Глава восьмая

Kehn Fheri vist yus Neahof venсer eis beneahent.

Af Sahnon Moes gart eis zatt Mehlleirn nera melht

See Shen abe mers commah See Illa ront eis nerreli mertat

Som Fheri nег hennon Ameeter eiset Yonf.

Люди жили там с Богом, в счастье и благополучии.

Но пришла Кровавая луна; увы, не успел певец

Закончить песню, вмиг пал город, и враги

Перебили всех, не щадя ни женщин, ни детей.

Торжок полыхал.

Воевода Радим с тоской смотрел на черные столбы дыма, выраставшие над городом. Посад был почти весь охвачен пожарами. Со стен детинца воеводе было видно, как в дыму и пламени у горящих домов мечутся люди – обожженные, полуослепшие от дыма, обезумевшие. По городу носились группы всадников на маленьких гривастых лошадях, рубили и топтали убегающих людей, подхватывали их узлы и корзины и неслись дальше, сея вокруг себя смерть.

Монголы ворвались в Торжок по льду Тверца. Часть их конницы, пытаясь обойти укрепления посада, напоролась на вкопанные рожны, но основная сила потоком втекала в посад, обозначая свой путь вспыхивающими пожарами. Радим тут же отдал приказ своим воинам и сторонникам отходить в детинец. С воеводой в детинце было тридцать человек – десять новгородцев и два десятка ополченцев-сторонников, вооруженных рогатинами и луками. Здесь были Прокоп Псковитянин, Халзан, Василь Пятка, Хлуд и другие его ратники. Яков Млын, Ларион и еще два десятка дружинников оставались в посаде. Радим был в страшной тревоге, ходил по пряслам, пытаясь определить, с какой стороны враг пойдет на детинец. Ратники на стенах были готовы к бою: у бойниц лежали полные стрел колчаны, приставлены были сулицы.[41] Холопы варили в больших котлах кипяток для незваных гостей.

С берега Тверца раздавались гулкие удары – будто кто-то колотил в огромное било.[42] Прокоп подошел к воеводе, обратил внимание на странный звук.

– Чаю, монголы, пороки[43] свои к стенам тащат, – догадался Радим. – Чтобы их до детинца дотащить, надобно путь расчистить, вот они и ломают дома, путь для пороков прокладывают.

– Замолы[44] полыхают тож, – произнес Прокоп. – Что делать-то будем, воевода?

– Драться будем, – отвечал Радим. – Сколько сил хватит.

– Наши едут! – послышался крик дозорных.

Дружинники поспешили открыть ворота. Радим сбежал со стены встречать воинов. Лицо его помрачнело, когда среди восьми вернувшихся он не увидел Млына.

– Плохо дело, воевода, – крикнул смолянин Ларион, весь в копоти и крови. – Нехристи валом валят, не удержать!

– Где Млын? – спросил Радим, боясь услышать ответ.

– Нет больше Млына, – сказал один из дружинников. – Монгол его стрелой срезал на берегу, когда отходили.

– Кто-нибудь видел, как он погиб?

– Я видел, – отозвался воин с перевязанным лицом.

– Прокоп! – позвал Радим. Псковский воин вышел из группы дружинников, встал перед воеводой.

– Покуда Млына не нашли, живого или мертвого, будешь моим податным воеводой,[45] – приказал Радим. – Ставь воинов на стены! Будем бой принимать.

Пока воины запирали ворота цитадели и навешивали на них дубовый засов толщиной с туловище взрослого мужчины, Радим раздавал приказы. Случилось то, чего воевода опасался с самого начала – ополченцы, оставшиеся в посаде, или погибли, или поспешили спастись бегством. У него под рукой осталась горсть воинов, с которой детинца не удержать. Но Радим и сам не верил, что ему удастся отстоять цитадель. Умереть бы с честью, достойно – и того довольно.

– Воевода, дозволь слово молвить! – склонился перед Радимом Прокоп.

– Говори.

– Сибгатулла, иди сюда! – Прокоп поставил перед воеводой молодого половца из числа сторонников, совсем еще мальчика. Юноша был весь в копоти, даже на бровях и узких, едва пробившихся усах висели частички сажи.

– Этот малый – сбег, был с суздальцами на Сити, потом к нам прибился, – пояснил Прокоп. – Ну-ка, расскажи воеводе, что слышал.

– Как подошли монголы к валам, начали нас поносить, – сказал Сибгагулла. – Кричали они, что пока в гости к нам пришли, велели привечать дорогих гостей. А то за ними хозяин вселенной идет, сиятельный Бату-хан со стотысячным войском. Мол, такой городишко, как ваш, мы насквозь проедем и даже не заметим, что кто-то нас в него не пускал.