Читаем без скачивания Уильям Шекспир. Гений и его эпоха - Энтони Берджесс

Коль скоро имя Хэтауэй вновь у нас на слуху, обратимся к тайне завещательного отказа недвижимости его вдове. Он оставил ей «подержанную, в хорошем состоянии кровать» и больше ничего. Каково бы ни было значение этого единственного предмета, условия его завещания были для нее менее жесткими, чем кажется на первый взгляд. Как вдова она имела, по общему праву, пожизненную долю в третьей части имущества своего мужа, равно как и свое вдовье место в большом доме, который переходил к Сьюзен и ее мужу. Она продолжала жить со Сьюзен и вполне ладила со своим зятем. Завещанная ей кровать, по качеству уступающая только первой, была водворена в особую спальню, и эта спальня закреплялась за ней пожизненно. Самая лучшая кровать стояла в спальне хозяина, и наследник приобрел ее по праву. Таким образом, была внесена полная ясность в размещение обитателей дома. Чтобы показать Уилла в неприглядном свете, мы предпочитаем верить, что кровать, по качеству уступающая только первой, была тем самым двойным ложем, которое она привезла из Шотери, и, таким образом, он отдал ей только то, что она уже имела. Такое распоряжение свидетельствует об упадке любви, отсутствии любви, крайнем отвращении, долго скрываемом от мира, желании унизить из могилы. Давайте, по возможности, попытаемся защитить Уилла.

Конец наступил в апреле 1616 года. В записях преподобного Джона Уорда говорится о «веселой встрече» с Майклом Дрейтоном и Беном Джонсоном. Шекспир съел слишком много маринованной селедки и выпил слишком много рейнского вина. Он вспотел, его продуло, и он умер. Если причина смерти была действительно сверхневинна, тогда доктор Холл проявил осторожность, делая запись об этом в своем журнале историй болезни. Уилл, возможно, уже ослаб от венерического заболевания, от сезонной простуды, от артериального давления или от чего-то, что нам захочется придумать для него. Он устал от накопившегося перенапряжения, был расстроен браком своей дочери, вероятно, запасы его жизненной энергии иссякли в ту последнюю весну. Возможно, он не любил уделять слишком много внимания своему здоровью. Вероятно, он выпил, поддавшись порыву, подстрекаемый Беном, потом вспотел в душной комнате, вышел погулять без шляпы и накидки, чтобы проводить своих гостей, — и вот вам опасное воздействие прохладной апрельской ночи. Он подхватил пневмонию, которую его зять не мог облегчить своими рвотными и лекарственными кашками. Всего этого было более чем достаточно для смертельного исхода. Что Дрейтон и Бен присутствовали на этой ностальгической встрече за бутылкой вина, я вполне допускаю. Дрейтон часто бывал в этом районе. Бен, вероятно, не стал бы скакать верхом из Лондона на север только для того, чтобы повидаться со старым другом, но он бродил по Шотландии в 1618 году и, возможно, начал бродить в 1616 году. Естественно, ему захотелось посетить и Стратфорд. Расстроенный смертью Уилла, он, вероятно, поскакал обратно в Лондон и отложил свой потерявший притягательную силу подвиг. Смерть наступила 23 апреля. Если эта дата и в самом деле, как нас учили, была также днем рождения Уилла, тогда он прожил только пятьдесят два года. В церковной записи указана дата его похорон: 25 апреля 1616 года, он представлен как «Уилл Шекспир, дворянин».

Его похоронили, как он распорядился, в церкви Святой Троицы. Его бюст больше напоминает пародию, но скульптор, должно быть, верил, что Шекспир выглядел полным, самодовольным и слегка слабоумным. Посвящение неизвестного сочинителя гласит:

Друг, ради Господа, не ройостанков, взятых сей землей;нетронувший блажен в веках,и проклят тронувший мой прах[75].

Эта нескладная надпись напоминает речи Гауэра, выступающего в роли хора в «Перикле, царе Тирском». Тем не менее ни в одной из его великих пьес не нашлось подходящей цитаты. Проклятие звучит устрашающе. Приятно сознавать, что все мы «блаженны в веках». За исключением, возможно, биографов, которых стоит проклясть за то, что они когда-то потревожили его кости. Если сам Шекспир написал эти строки, что более чем сомнительно, тогда это единственные строки из его сочинений, в которых в неискаженном виде и в контексте благочестия упоминается имя Иисуса.

Энн исполнила свой последний долг: положила монетки на его глаза. Потом она продолжала влачить тихое вдовье существование. В 1623 году она умерла в возрасте шестидесяти семи лет. В тот же год появилось первое фолио, но Энн его уже не увидела (хотя, вероятно, оно и не особенно заинтересовало бы ее). Это была заслуга Джона Хеминга (или Хеминджа, иди Хемингса, или Хеминдса) и Генри Кондела, тех друзей и товарищей Уилла, которым, следуя обычаю того времени, он оставил деньги для покупки траурных колец. В него входят все пьесы, в которых Шекспир был единственным или главным автором, но в нем пропущен «Перикл», и в содержание не включена пьеса «Троил и Крессида». Этот последний пропуск, возможно, возник из-за того, что не смогли преодолеть затруднений и получить право на перепечатку этой пьесы от издателя кварто; трудность разрешилась уже после того, как Фолио отдали в печать. «Троил» представлен как первая из трагедий, хотя пьеса задумывалась как комедия.

Громадная работа, проделанная при подготовке пьес к печати, была актом посмертного поклонения, и мир должен навек сохранить благодарность к этим людям. Король Джеймс был самым удачливым из монархов: два самых значительных издания на английском языке появились в его правление, с разницей всего в двенадцать лет. Первое фолио готовили люди, связанные с театром, а не профессиональные издатели, и тексты в нем часто сделаны плохо и исковерканы, но ими пользовались сами «слуги его величества». Книга посвящена графу Пемброку и графу Монтгомери, но не забыто и «великое множество читателей». В очаровательном и остроумном обращении к ним Джон Хеминг и Генри Кондел рассказывают, как легко и быстро писал их старый товарищ: «Его мысль всегда поспевала за пером, и задуманное он выражал с такой легкостью, что в его рукописях мы не нашли почти никаких помарок». Делясь своими воспоминаниями о нем, Бен Джонсон выражал желание, чтобы Уилл делал больше помарок. Он писал слишком быстро, его захлестывал поток слов, ему была нужна узда (suffaminandus erat), чтобы сделать паузу, остыть, овладеть своими чувствами.

Но скорее друг, чем критик, выступает в посмертной оде, которая является вкладом Бена в подготовку первого фолио. Здесь он предстает благородным, великолепным, любящим, великодушным, расточающим похвалы, отказавшимся от сдержанности и преувеличения. Он знал цену человеку, которого называл «моим любимым»; не многие могли тогда правильно определить масштабы этой личности. Для большинства Шекспир был так же хорош, как Флетчер или Чапмен, лучше, конечно, чем Деккер, тоже достойный драматург, но никто не прочил ему вечной славы, сверкающей в небесном своде. Бен же понимал, что Шекспир принадлежит «не только своему веку, но всем временам», он сравнивал его с Еврипидом и Софоклом в трагедии и с Аристофаном и Теренцием в комедии. И однако, при всем грохоте, произведенном «потрясателем сцены», и остроте его ума, «сладостный лебедь Эйвона» остается «великодушным Шекспиром» — сдержанным, благожелательным, благородным.