Читаем без скачивания На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917 - Валентин Левицкий

Они это отлично понимали, но, очевидно, у них тоска по родине была сильнее смерти. На мой вопрос одному такому тайному перебежчику, почему он так рискует собой, он мне ответил: «Я хочу взглянуть на свою хижину, и после того могу умереть».

Но не один разрушенный Ташкесан привлекал мое внимание в этой молчаливой долине. Над самой дорогой, на одном отвесном каменном утесе, была выдолблена плита, а на ней глубокой клинописью в несколько строк стояла какая-то надпись. Судя по хорошо сохранившимся буквам прямого начертания, я мог предположить лишь одно: что эта надпись относится к векам еще до начала владычества турок, к эпохе староперсидских династий. Но кто же запечатлел свое имя на этой каменной скрижали? Говорили ли эти строки о славе полководца или о гибели его полков, а может быть, какой-нибудь летописец оставил в них грядущим векам какое-нибудь сказание? Будучи раза два в селении Джан-Бек, там мне один оставшийся старик-турок рассказывал, что, по преданию, какой-то персидский шах приказал сделать эту надпись, но более существенных комментариев у него не оказалось.

В начале сентября штаб полка и два батальона при четырех пулеметах были отправлены в селение Меджингерт. Кроме двух батальонов кубинцев, оставшихся в Эшак-Эйлас, расположение полков 39-й дивизии оставалось таким же, как и до июльских боев, после которых на всем Кавказском фронте, за исключением мелких стычек разведывательного характера, установилось спокойствие. Крупные перемены, прошедшие на всем Западном фронте,[140] а также перемена в Верховном командовании указывали на то, что война принимает затяжной характер. Ясно было, что требовались новые долгие месяцы борьбы при напряжении всего государства, чтобы рассчитывать на успех. Верховное командование всей армией принял государь император, а великий князь Николай Николаевич был назначен наместником к нам на Кавказ.[141] С большим сознанием серьезности момента приняли мы эти вести, но в душу многих из нас вкрадывалось сомнение: найдутся ли в Верховном вожде глубокий опыт стратега и несокрушимая воля повести многомиллионную армию по пути победы.

В ближайшем командном составе также произошли перемены: наш начальник дивизии генерал Де-Витт принял 4-й Кавказский корпус. С нелегким сердцем расстались полки с любимым начальником. Это был начальник большого опыта и характера, требовавший от нас всегда службы и подвига, но в то же время никогда не водивший полки на убой. Вместо него был назначен бывший начальник штаба 4-го Кавказского корпуса (кстати сказать, очень неудачный) генерал-майор Рябинкин.[142] Наш командир полка полковник Волошин-Петриченко принял донскую пешую бригаду. Полковник Трескин был назначен командиром 23-го Туркестанского полка. Кроме того, различные назначения в полку получили капитаны Балбашевский, Кониев, Курцекидзе и Кельбакиани. Временное командование полком (до назначения нового командира полка) принял полковник князь Херхеулидзе. В первых числах октября штаб полка с двумя батальонами и пулеметами был возвращен в Эшак-Эйлас. На другой день две роты были посланы на позицию, находившуюся на высотах юго-западнее села Джан-Бека.

В воздухе повеяло осенью. Нахмурился Мергемир. По утрам от него часто ползли на нас туманы, часами заволакивая наш лагерь. Над остроконечной высотой впереди Джан-Бека, подобно неподвижному смерчу, стянулись свинцовые тучи. Оттуда все время доносились, а не прекращавшаяся снежная вьюга заносившая окопы???.

У нас сделалось сыро. Временами падал назойливый холодный дождь, заставляя нас днями не вылезать из таблдота.[143] Особенно тоскливо было в долгий осенний вечер, закутавшись в бурку, лежать на гунтере[144] и слушать барабанную дробь падающего дождя на полотнища палатки. Но иногда и довольно часто с соседнего пригорка, обыкновенно поздно вечером, доносились веселые звуки музыки, чередовавшиеся с пением застольных песен. Также часто слышалось оттуда «ура», покрываемое звуками встречного марша Эриванского полка. Это ополченская бригада генерала Чиковани справляла какое-то очередное торжество, не обходившееся без соответствующей выпивки и закуски. Изобретательные прапорщики прозвали свою бригаду «Веселый генерал Чиковани».

По поводу ее частых пирушек они составили песню, где в многочисленных куплетах наподобие частушек высмеивались все их участники, причем после каждого куплета следовал припев:

Чиковани на МайданеЛовко польку танцевал.

К концу октября нам был доставлен в большом количестве отличный строительный материал для землянок. На другой день заработала лопата, застучал топор, и через недели две вместо палаток, где уже на изрядно начал пробирать цыганский пот, вырос целый город землянок. Вместительные, обшитые внутри тесаным деревом, с печами, с дверьми и т. п., они давали нам возможность пожить в тепле и с удобствами. Кроме обычных жилых помещений были выстроены офицерское собрание, полковая канцелярия, конюшни и склады. Между землянками появились улицы, переулки, а главная из них освещалась фонарями и важно называлась всеми проспектом.

Полковой праздник прошел без всяких тревог и наступления противника, как это имело место в прошлом году. Еще накануне выпал снег, что считалось у нас добрым предзнаменованием, так как природа оделась в полковой цвет (полк был третьим в дивизии, и его отличительным цветом был белый). Молебен и парад были устроены в поле, и роты, проходя церемониальным маршем, бодро ступали по промерзшей и покрытой снегом земле.

Вечером в полковом собрании играла музыка, и отличный хор песенников спел нам ряд песен, большей частью малороссийских. Прекрасная мелодия русских полей звучала еще сильнее, задушевнее среди покрытых снегом чужих гор.

В двадцатых числах декабря я получил трехнедельный отпуск в Петроград. Не скрою той радости, которую я испытывал перед отъездом. Мне предстояли интересное и удобное путешествие по железной дороге, отдых в столице, а главное, театры, по которым я очень соскучился. Было раннее утро, когда я покидал Эшак-Эйлас. Дорога шла под уклон, и вскоре городок землянок исчез из моих глаз. И только далеко виднелся стоящий на горе штаб полка, на крыше которого развивался полковой значок, белый флаг с оранжевыми углами и с номером «155». Через час я шел рысью по Карадербентскому проходу. Сейчас, зимой, он производил на меня большее впечатление. Высокие его стены сквозь падающий снег казались еще мрачнее.

Судьбе угодно было, чтобы я это величественное творение природы покидал навсегда…

Результаты Евфратской операции в июле месяце 1915 года не внесли существенной перемены в обстановку всего Кавказского фронта. Так же, как и после Сарыкамышской операции, Кавказская армия в августе месяце, нанеся существенный удар противнику, не могла развить широких действий активного характера. Крайне ограниченная в силах и средствах борьбы, Кавказская армия после крупных и кровопролитных боев нуждалась в больших пополнениях, на что, в свою очередь, требовались средства и время. Если проследить ход всех минувших операций на Кавказском фронте, то почин их принадлежал противнику. Не мы начинали операции, а противник, стремившийся всегда навязать нам свою волю. Хотя его затеи и терпели каждый раз жестокие неудачи, но все-таки инициатива и теперь оставалась в его руках, вследствие многих на то причин.