Читаем без скачивания На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917 - Валентин Левицкий

И почему-то по какой-то злой иронии чуть ли не у всех народов осел слывет самым глупым животным. По-моему, этот неутомимый труженик вовсе не заслуживает такой неблагодарности человека. Я не знаток лошадей, но в продолжение нескольких лет мне приходилось часто наблюдать за этим благородным животным. Я пришел к выводу, что лошадь в умственном развитии не превосходит осла. В лошади есть темперамент: она может горячиться, может быть спокойной и, таким образом, переживать настроения вместе с седоком.

Конечно, в осле эти качества отсутствуют. Он везде и всюду, будь то в работе или на отдыхе, одинаково флегматично спокоен, включительно до получаемых им побоев. И эта черта его характера почему-то у людей считалась признаком его умственной слабости. Есть выражения, где упрямство людей часто сравнивается с упрямством осла. Да, в характере осла можно найти упрямство, но люди часто эту черту смешивают или с его болезненным состоянием, или с его усталостью. И сколько раз каждому участнику Кавказского фронта приходилось наблюдать, как группа нагруженных осликов, один за другим, понурив головы и развесив длинные уши, плелись по крутой и извилистой тропе в гору. Такой же марш, но уже налегке, мелкой рысцой, они проделывали, возвращаясь назад к обозам, помахивая в знак удовольствия хвостами. Нередко такого рода путешествия они проделывали сами, без погонщиков.

Едва ли то же самое можно было понаблюдать над лошадью. Последняя очень хорошо запоминала конюшню, но двигаться в горах без коновода она бы не могла.

Другим полезным, не менее оригинальным животным у нас был мул, или, как его называли иначе, катер. Это животное у нас появилось после Сарыкамышских боев, когда в качестве трофея их попало в каждую часть достаточное количество.

С точки зрения природы, мул – это уродство, но в обиходе горной войны это животное представляет собой большую ценность. Мул – это прекрасное сочетание лошадиной силы с выносливостью осла. Турки еще с далеких времен учли качества этого животного. Вся их горная артиллерия, пулеметы и вьючные обозы пользовались тягой мула. Для регулярного укомплектования армии этой породой животных в Турции, главным образом в Анатолии, существовали специальные заводы.

Кроме кубинцев в Эшак-Эйласе стояли: штаб ополченской бригады под командой генерала Чиковани,[139] Екатериноградский пехотный батальон, бывший до этого дисциплинарным, и Мандчжурская добровольческая конная сотня. С этими частями у нас никак не могли наладиться дружеские, так называемые кунацкие отношения. Причина лежала главным образом в характере этих новых частей, далеко чуждых духу кавказских войск. С другой стороны, и мы, кубинцы, как офицеры, так и солдаты, смотрели свысока на бородатых и не совсем воинственных дружинников. «Войско второго сорта, – приходилось слышать солдатскую реплику. – Смотри за ними в бою в оба, а не то быстро смотают удочки».

Екатериноградский батальон люди называли конокрадским. Столь резкое название этой части было дано не без основания. За несколько дней до нашего прихода у дружинников пропало несколько лошадей. После долгих поисков лошади оказались у екатериноградцев, которых они вернули после долгих препирательств.

Про Манджурскую конную сотню люди говорили, что публика там аховая и что она срок действительной службы отбывала на Сахалине, а повторительные сборы по всей тайге.

Натянутость создавшихся отношений между кубинцами и их соседями еще больше увеличилась после одного инцидента. Однажды мы узнали, что надпись, сделанная нами в Карадербентском проходе, была замазана желтой краской, и в стороне той же краской было написано: «Карадербентский проход взят в бою с турками (№) дружиной» (номера дружины не помню). Выходка сама по себе не имела большого значения, а ее виновником оказался какой-то зрелых годов прапорщик, заработавший этим несколько дней ареста. Однако прежде чем все это было выяснено, прошло несколько дней в официальной переписке.

День за днем однообразно и монотонно проходило наше время. Часть дня уходила на службу, другая на чтение газет, в преферансе и в тоске. Иногда устраивались заседания при закрытых дверях, так называемые азартные игры, которые очень преследовались и где я грешным делом принимал деятельное участие. Порой любил я верхом удалиться в горы и остаться в них только с самим собою и своими мыслями. Я по характеру далеко не нелюдим, и жизнь в обществе, толпой – лежала в моей натуре. Но иногда я ощущал в себе потребность одиночества. По всей вероятности, это чувство вложено в натуру человека, который временами хочет уйти в самого себя и покопаться в отдаленных уголках своей души. Такое настроение я замечал у офицеров и у солдат. Какой-нибудь весельчак, ротный балагур, смешивший людей в минуты большой опасности, и вдруг на некоторое время делался угрюмым и неразговорчивым. В нем также появлялось желание заглянуть глубже себе в душу, где, кроме смеха, он находил и что-то другое.

Порой же я находил забвение в окружающей наш бивуак природе. Взобраться на высокую гору и смотреть, смотреть вокруг, доколе не устанет глаз. Или же, идя по извилистому оврагу, упереться в пропасть, откуда веяло холодом, темнотой и таинственностью. И только густые сумерки возвращали меня в полк. Мое чувство к горной природе было малопонятным настоящему россиянину. Как часто он с любовью и с тоской вспоминал необъятные поля, мечтая о часе, когда ему, наконец, удастся покинуть мрачные и давящие его горы.

Больше всего я любил совершать прогулки по одной заброшенной проселочной дороге. Она шла по каменистому ущелью и версты через две входила в небольшую долину. Журчавший ручеек бороздил ее своими зелеными берегами. В стороне между двумя обрывистыми скалами, как бы скрываясь от взора человека, стояла меленькая заброшенная деревушка. Она называлась Ташкесан, что значило по-турецки «выросший среди камней». Название подходило больше чем, так как кругом, кроме берегов ручья, все было покрыто сплошным голым, темно-бурого цвета камнем. Могильной тишиной веяло от брошенных сакель, и только испуганная ящерица спешила скрыться в первую попавшуюся щель. И сколько таких Ташкесанов было сейчас на целом Божьем свете. Их жители в паническом страхе перед наступавшим врагом бросали все, ища себе спасения в глубине своей страны. Но найдя там себе пристанище, их мысли и чувства всегда обращались к родным покинутым очагам. Бывали случаи, когда кто-нибудь из них с неимоверными усилиями пробирался сквозь неприятельскую и нашу линию, чтобы увидеть свое разрушенное гнездо. Эти люди очень рисковали жизнью, так как, будучи пойманными, они могли быть приняты за лазутчиков.