Читаем без скачивания Воронье живучее - Джалол Икрами

устроить жизнь. Скажу откровенно: многое в вашем брате удивляет меня и не нравится. Он энергичный человек, деятельный и волевой, но какой-то скользкий. Вроде бы добр, всем желает помочь, но порой, как в вашем случае, его доброта оборачивается злом. Он умеет подчинять людей своей воле и вертеть ими.

Аминджон, естественно, не мог сказать Дадоджону, что Мулло Хокирох подозревается в крупных преступлениях. Внезапная ревизия, проведенная на складе по просьбе тетушки Нодиры, не выявила прямых недостач и хищений, но дала ряд косвенных улик, позволивших завести дело о злоупотреблениях. Пока оно держится в тайне, чтобы не спугнуть ни Мулло Хокироха, ни тех, кто связан с ним и в районе, и в области, и даже в столице. Насколько известно Аминджону, дело принимает серьезный оборот. Кажется, в нем замешаны гораздо более крупные фигуры, чем Мулло Хокирох.

— Да, он умеет вертеть людьми, — повторил Аминджон и, остановившись, положил руку на плечо Дадоджону. — Но пусть все, что случилось, станет для вас уроком. Живите впредь своей головой, слушайте свое сердце! Не обижайтесь на меня. Если бы вы активно включились в колхозные дела, пользу принесли бы огромную. Но, разумеется, не в таком состоянии. Жаль, конечно, очень жаль… Но раз решили, поезжайте в степь, развейтесь и возвращайтесь. Степь сейчас полезнее тысячи санаториев.

Дадоджон поблагодарил и больше ничего не сказал. Он был поражен тем, что ака Мулло приходил к секретарю райкома. Значит, смерть Наргис не оставила равнодушным и его. А не уловка ли это? Хотя какая может быть здесь хитрость? Просто брат боится, что зло, которое они, сами того не желая, учинили, повредит им и что он, Дадоджон, никогда не простит ему враждебного отношения к Наргис. Секретарь райкома точно сказал: иногда добрые побуждения ака Мулло оборачиваются злом. Судя по разговору, он раскусил ака Мулло, поэтому и предупреждает: живите своей головой. Времена изменились, многое из того, чем жили люди до войны, навсегда ушло в прошлое.

— Ака Мулло — старый человек, — сказал Дадоджон, нарушив молчание, — вы уж простите его. Лучше, если его освободят от должности. Времена изменились, а он живет и работает по старинке!

— Времена действительно изменились, — согласился Аминджон. — Но ваш брат мог бы, — подчеркнул он это слово, — жить и работать, как говорится, в ногу со временем. Когда вернетесь, мы еще поговорим с вами на эту тему.

— Хорошо, — сказал Дадоджон.

— Как я понял, вы не очень рветесь работать в прокуратуре. Или ошибаюсь? — спросил Аминджон и, не дожидаясь ответа, даже не взглянув на Дадоджона, продолжил: — Вам вышлют свидетельство об окончании юридической школы. Мне звонил сам нарком.

— Диплом?

— Диплом! Как получите, приступайте к работе.

— Я благодарен вам за ваши заботы, — сказал Дадоджон после небольшой паузы. — Но есть… некоторые обстоятельства… словом, я пока не знаю, где хотел бы работать. Когда вернусь, с вашего позволения, приду к вам и тогда, куда ни пошлете, постараюсь оправдать ваше доверие.

Дадоджон хотел было рассказать о том, что, поступая в юридическую школу, скрыл социальное происхождение и теперь это с чьей-то помощью открылось. Но в последний момент не решился. Ему очень хотелось знать, сказал ли об этом нарком, и он с замиранием сердца ждал, что скажет Рахимов. Но Аминджон только пожал плечами.

Они дошли до конца кишлака, остановились и стали смотреть на убегающую за горизонт степь.

— Вон там, — показал Аминджон рукой, — возьмет свое начало Даштиюрмонский канал.

— Канал? — удивленно произнес Дадоджон. — Вы собираетесь орошать Дашти Юрмон?

— Да, уже есть такой проект, включается в пятилетний план. Работы предполагается начать в будущем году. Перегородят плотиной Равот и направят ее воды сюда.

— Тогда Дашти Юрмон превратится в земной рай! — воскликнул Дадоджон.

Аминджон улыбнулся.

— Предполагается создать три хлопководческих колхоза и один садово-виноградный.

— Это было бы здорово!

— Еще бы! — снова улыбнулся Аминджон. — Ну что ж, пора ехать. Доброго вам пути! Хорошенько отдохните, помогите Чорибою. Он очень любит технику. Говорят, мечтает о мотоцикле. Передайте ему, чтобы не покупал. Если хорошо проведет зимовку скота, мы наградим его мотоциклом с коляской.

— Обязательно передам! — сказал Дадоджон.

Они попрощались. Аминджон свернул в боковую улочку и направился к сельсовету, а Дадоджон возвратился в чайхану, сел рядом с Туйчи, выпил пиалку чая.

— Ну что, братишка, — сказал он потом, — тронемся? Время не ждет, посмотри на солнце!..

— Поехали! — мигом поднялся Туйчи.

26

Каждый колодец в Дашти имел свое название и, как уже упоминалось, делил степные просторы на определенные участки, отведенные тому или иному колхозу. Колодец, у которого жил дядюшка Чорибой, назывался Чорикудук, то есть колодец Чори. Никто не знал, откуда взялось такое название. Даже сам дядюшка разводил руками и, смеясь, говорил: или колодец назвали моим именем, или меня назвали именем колодца, одно из двух, третьего не придумать.

Они приехали в Чорикудук на закате солнца. Все, кто был в этот час на месте, высыпали им навстречу. Впереди с веселым лаем мчались собаки, за ними с восторженным криком неслись со всех ног ребятишки — внуки хозяина.

— Всегда так встречают, — сказал Туйчи Дадоджону, нажимая на тормоза.

Дом дядюшки Чорибоя стоял у подножья песчаного холма. Рядом располагались несколько глинобитных домишек, кутапы[39], амбар, кухня, навесы и длинная терраса. От колодца тянулись водопойные лотки. Здесь жило почти все семейство дядюшки Чорибоя: его жена, тетушка Рухсора, такая же дородная, крепкая, энергичная, как и он, двое сыновей, уже успевших обзавестись детьми, а также трое или четверо детей их погибшего на войне брата. Старшего сына дядюшки Чорибоя звали Шамси, младшего Камчин. Их имена соответствовали их характерам и склонностям, словно при рождении было известно, какими они вырастут.

Шамси и по-узбекски и по-таджикски означает — «солнечный». И от старшего действительно исходило тепло и надежное спокойствие. Добродушный, ласковый и степенный, он был мастером на все руки. Хорошо управлялся с отарой, знал кузнечное дело, плотницкое и столярное ремесло… Шамси подарил домочадцам «вечернее солнце» — с помощью отца он собрал и установил движок, благодаря которому семья жила теперь при электрическом свете. В те времена не только становища чабанов, но и многие крупные кишлаки не имели электричества, так что ярко озаренный дом дядюшки Чорибоя воспринимался поистине как чудо. В трудные зимние ночи он сиял, обещая тепло и уют всем сбившимся с пути чабанам, каждому живому существу.

Младший сын дядюшки Чорибоя, Камчин, наоборот, был резким и порывистым, неусидчивым и неугомонным. Вечно носился он по степи на быстром коне с камчи-ном[40] в руке. В верховой